Мост Вечности - Катерина Сергеевна Снежная

друга, сигналили водители, визжали тормоза, так визгливо, словно резали шинами расплавившийся асфальт. Слышались глухие и пронзительные удары столкновений.

Все происходило настолько стремительно, что от удара Максима, открыв рот и выпучив глаза, закричала, срывая голосовые связки, пронизывающе громко, казалось, не выдержат ни ее, ни его ушные перепонки. Машину крутануло, и та, подобно балерине в многооборотном прыжке, взлетела над дорогой, выписывая замысловатую спираль, а затем начала приземляться на собственную крышу.

В миг прикосновения и удара реальность застыла. Превратилась в вязкое желе. Замерла. Ниршан, смотрящий в этот момент на девчонку, увидел, как она тянет руку к выскочившим из его кармана монетам. И берет одну из них, медленно поворачивая взгляд к нему.

– Это мое, – так невинно и простодушно.

– А это его, – продолжила она, глядя на вторую монету.

Она все поняла про своего отца. Он видел по изменившемуся лицу. По боли, скользнувшей во взгляде. Девушка прикрыла на миг глаза, и звуки мира, движений, обрушились на них единым симфоническим громыханием. Затопили какофонией. Покореженные машины, раненые люди, мчащиеся птицы, предметы, все, что летало вокруг, потрясающе послушно, будто на батуте. Рухнуло вниз. Удар от падения оглушил.

– Ты хуже шептунов, – прошептал Ниршан, ощущая, как его утягивает от перенапряжения в бессознательный омут. Тело отключалось само по себе, не слушалось. Он неловко тянул руку к ее коленке, лучше бы к запястьям, но выходило, как выходило. И дальше ничего. Только тишина и покой.

Искушение мое

– Скажи, к этому мы готовились? Так все должно завершиться? Или во всем виновата я и подвела, даже не знаю кого? Всех, наверное…

Палата была все того же пятизвездочного отеля, только значительно комфортней моих предыдущих «апартаментов». Все и в самом деле закончилось, как обещал Гуй Ли. Как только арктики сочли для себя достаточным доказательства случившегося на автостраде, меня оставили в покое. До суда. Следствие завершило работу.

На меня смотрел отец Кирилл. Вчера суд приговорил его к пятнадцати годам, в этом была и моя вина. Его последней просьбой оказалась беседа со мной. Адвокату удалось добиться встречи только потому, что я шептун и мой приговор мог быть много суровее и необратим. Чтобы не везти его из тюрьмы в случае моего смертного приговора, нам разрешили побеседовать до моего суда. Поэтому я сидела в больничной ночнушке на кровати, рассчитанной на более крупных нелюдей. А мои босые ноги свисали, не доставая до пола.

Отец Кирилл в тюремном комбинезоне синего цвета сидел на стуле, совсем рядом. Так странно видеть его не в черной рясе, без креста и выбритым. Его лицо кажется чужим, совершенно не похожим на то, что я привыкла видеть с детства. Без бороды карие глаза смотрятся удивительно большими. Добрыми. Глубокими. Афонец, гордое звание. Великое предназначение и безвозмездное служение людям и Богу.

– Шах, не мат, – сказал он.

Это разные вещи, если кто не знает. Шах – это нападение на короля противника. Король при этом может совершить всего три действия: он может уйти, защититься или напасть в ответ. Мат это шах, от которого нет защиты. В играх такое случается сплошь и рядом. И мы свою игру сыграли. Я сыграла.

– Помнишь, чему я учил тебя в детстве? Забудь, что ты женщина, что чувствуешь, на энергетическом духовном уровне нужна крепкая отстраненность. И где она?

Я стыдливо молчала. В обычное время я бы вспомнила его шутку о том, как они много молились, но так и не вымолили меня. Вот перец и не вырос, а вместе с ним и крепкая отстраненность. Но сейчас мне страшно и совершенно не до смеха. Все чувства натянуты до предела, ощущения обострены, как никогда.

– Поэтому среди шептунов нет женщин, – объяснил он.

– Смертная казнь незаконна. Я не сделала ничего плохого. Я даже не выбирала себе судьбу. Не верю, что арктики имеют право на смерть. Что могут отобрать жизнь.

– Они скажут, что ты представляешь прямую биологическую угрозу.

– Я опасна для общества потому, что опасна. Это чудовищно. Что мне делать?

На глаза навернулись слезы. Он понимал, встал со стула, несмотря на запрет, сел рядом и обнял. Погладил, как когда-то в детстве по спине, утешая. Только теперь дело было не в какой-нибудь нелепой занозе или ушибе, а гораздо серьезнее.

– Вспомни, какое слово в речи вбирает в себя все существующие слова на свете?

Я чуть улыбнулась, но вышло грустно.

– Быть.

Он покачал головой, соглашаясь. Глагол «Быть» являлся тем словом, в котором собиралась, сосредотачиваясь, вся суть языка. А значит смысла. От него шли все слова, такие простые как «Быть» и «Я» или бытия. Бытие – это быть и есть. Это был хороший совет. Самый надежный свет, к которому можно обратиться в темные времена – это Смысл слов. Не обязательно глаголов, можно и других. Ведь в Словах, как в людях, всегда существует Зазор. Как люди, создающие зазор между бытием и небытием. Любые слова означают связи. Глаголы связывают нас с представлениями. Существительные с образами вещей, и это горизонтальные связи. Прилагательные указывают связь с действиями, и это вертикальные связи. Например, белизна – это качество и существительное, козлят – это предмет и глагол, смертные – это прилагательное и существительное. А всякие наречия и приставки – это все временные указатели. ВременнЫе или ВрЕменные? Решает человек. Слова звучат. И любой язык всегда располагается на полдороге между Зримыми формами природы (скажем, Мост Вечности) и тайными соответствиями божественных рассуждений. Люди говорят, но не связывают.

– Так будь, – он улыбнулся тому, что я, наконец, начала прозревать. – Ты же не попросту сущая угроза. Ты противовес. А значит кто?

– Антипод.

– Я расскажу тебя историю. Маленькую. Ты знаешь, что человеческие языки вплоть до 16 века были более природными, чем сейчас? И что существует всего пять направлений того, как люди пишут. Ты пишешь справа налево, мы специально тебя этому обучили. Но древние греки писали слева направо. Это первые два направления. Сверху вниз пишут китайцы, да и не только они. Мексиканцы пишут снизу вверх и спиралями. Все это связано с древними сакральными учениями. Если сложить все четыре направления, что выйдет?

– Крест, – проронила я, понимая, что он говорит вовсе не о христианстве, а о перекрещивании пространства. Он давал мне подсказки.

– Смысл нужно искать не в словах, как таковых и не в силе их звучания, а в самом существовании языка, в его отношении к миру. Теперь ясно?

– Нет, – вот хоть убейте меня. Я, конечно, понимаю, что нас слушают арктики, и прямо сказать он не может. Но не до загадок мне сейчас.

– Ладно, – вздохнул он, смиряясь. – Ты знаешь, за что трава ненавидит деревья, а те траву? Нет? Они антиподы.

– А кто антипод крокодила? – спросила я, понимая, что арктики мало