Студентка, комсомолка, спортсменка - Сергей Арсеньев

Девочке Эльзе из ГДР я тоже решил ответить. Она еще одно письмо прислала мне, на этот раз в школу. Написала, что ответа на первое свое письмо не получила и беспокоится, что оно могло потеряться. Фотографию еще мне свою прислала, этим летом в «Артеке» на фоне моря снятую. Вроде бы я узнал ее. Кажется, видел несколько раз в столовой.

Эльзе я написал, что с удовольствием бы съездил к ней, но у меня нет денег на билеты, а кроме того, я опасаюсь бюрократических трудностей, связанных с поездкой за границу. Тем более что ехать мне пришлось бы без взрослых, братьев одних оставлять нельзя. В принципе все это решаемо. Да и деньги у нас с папой были. Не так чтобы много, но поездку в ГДР я вполне мог себе позволить. На самом деле мне было просто лень куда-то ехать. И занятия пропускать я не хотел. Особенно в стрелковой секции. Правда, стрелять мне там еще не дают. Пока что я всего лишь учусь стоять с незаряженной винтовкой, а потом разбираю и чищу ее. Но Эльзе об этом знать совсем не нужно. Зачем обижать девочку?

Еще я написал письмо в редакцию «Пионерской правды», в котором рассказал, что физически не успеваю читать все приходящие мне письма, и попросил напечатать небольшое сообщение читателям от меня. Сообщение, в котором я извинился перед всеми, кому ответить не смог. В конце концов, ведь это именно «Пионерка» больше всех писала обо мне летом. Это их вина, что меня письмами завалили. Вот и пусть помогут мне этот поток остановить. Я к этому своему письму приложил еще и фотографию нашей комнаты, на которой хорошо видны лежащие повсюду горы писем.

После осенних каникул в стране вновь стартовал турнир «Золотая шайба». Но теперь уже без меня. В регламенте было четко прописано: «Мальчики». Так что мне оставалось лишь утереться. В феминистки, что ли, записаться? Обидно, я тоже в хоккей играть хочу. Хорошо хоть стрелять женщинам не запрещают.

Мне с ноября месяца тоже разрешили. Пока только из винтовки, но весной тренер обещал и к пистолету допустить. Ну, что тут сказать? Прямо сейчас к Олимпиаде я явно не готов. Хреновый из меня снайпер. Но я ведь учусь. К концу года из положения стоя с пятидесяти метров у меня уже две пули из пяти в черный круг стали попадать.

Время незаметно подошло к Новому году, и у нас начались каникулы. В субботу, 29 декабря, после обеда, мы с девчонками собирали свои вещи, готовясь завтра разъезжаться по своим домам на каникулы. Мне послезавтра исполнится тринадцать лет, и у меня впереди целых две недели свободы от школы и от стрельбы. Неожиданно раздался резкий, торопливый стук в дверь, и после разрешающего крика Леоны к нам в комнату ворвался запыхавшийся пионервожатый Васек.

– Мальцева!! – взволнованно закричал он.

– Чего?

– Мальцева, собирайся скорее! За тобой машина из ЦК ВЛКСМ пришла!..

Глава 40

Тудух-тудух… тудух-тудух… тудух-тудух… тудух-тудух… За окном поезда в темноте проносятся мимо придорожные столбы. Вот и встретили Новый год. Второй раз встретили. Первый раз два часа назад встречали по московскому времени, а теперь вот уже и по местному встретили. Кроме меня, в купе едет лишь один человек – неприметный мужчина средних лет по имени Фриц. Купе у нас двухместное. Богатое купе, я и в прежней жизни не мог себе такого позволить. Спать, что ли, лечь?

Нет, эта Эльза положительно ненормальная. Я ведь ясно написал ей, что в гости не приеду. Думал – все, вопрос закрыт, и я о ней больше никогда не услышу. Ага, счазз… Наивный чукотский юноша. Знаете, что сделала эта дурочка? Она написала письмо лично Эриху Хонеккеру!

Я сильно сомневаюсь, что немецкому генсеку дают читать все письма, которые приходят на его имя. По собственному опыту знаю, как легко можно захлебнуться в потоках писем. Кто же знал, что у этой Эльзы папа – первый секретарь горкома города Карл-Маркс-Штадт? И лично знаком с Хонеккером. Потому письмо его дочери попало на стол руководителя ГДР.

Чего она там написала? Не знаю, я ведь не читал его. Что-то о великой дружбе, привезенной из солнечного «Артека», о разлуке, о том, как мы страдаем друг без друга. И попросила помочь мне приехать погостить к ней, Эльзе, домой.

Подозреваю, что Хонеккеру было на все эти розовые сопли глубоко плевать. Но сейчас отношения между СССР и ГДР были более чем теплыми. ГДР – наш самый надежный союзник в Европе. Она нужна нам. А без СССР Восточная Германия долго не протянет как самостоятельное государство. Потому руководство обеих стран горячо поддерживало все, что вело к еще большему сближению. И дерзкое письмо Эльзы попало, что называется, в мейнстрим.

Вопрос решался на самом высоком уровне. Хонеккер лично по телефону договаривался обо мне с Брежневым. Тот не возражал. Затрат почти никаких, риска нет, а разрекламировать крепкую дружбу девочек двух стран можно широко. С идеологической точки зрения все идеально. Если говорить обо мне, лучше не придумаешь, я даже не готовый кандидат на плакат, плакаты с моим изображением уже издают в СССР. Эльза, правда, пока на плакаты еще не попадала, но это дело поправимое. И Брежнев дал команду обеспечить мою поездку в ГДР.

Закрутились, зашевелились винтики партийных машин КПСС и СЕПГ. Понеслись навстречу друг другу согласования и уточнения. Написали для меня послание от пионеров СССР пионерам ГДР. Заново переписали письмо Эльзы Хонеккеру, оставив от оригинала хорошо если десятую часть. Наконец, механизм провернулся, и настала пора выходить на сцену мне и Эльзе. Причем мы с ней до конца декабря даже и не знали о том, что уже являемся актерами грандиозного спектакля.

Моего согласия на поездку в ГДР никто спрашивал. Я был назначен на самом верху, и отказаться было немыслимо. Я был чем-то вроде британской королевы. Вроде нужна и незаменима, но ее собственное мнение ни по одному вопросу никого не интересует.

Мне дали всего один вечер на сборы. Утром 30 декабря домой за мной пришла машина, и меня отвезли в московский горком ВЛКСМ. И там меня до вечера инструктировали, как вести себя за границей и что делать в различных ситуациях. Я даже за обедом продолжал зубрить профессионально написанную историю моей дружбы с Эльзой в «Артеке». Эльза, со своей стороны, в это время тоже заучивала эту историю. Это чтобы мы с ней журналистам врали одинаково.

Вместо заграничного паспорта мне выдали две неубиваемые бумаги – подписанное лично Хонеккером приглашение в ГДР и разрешение на выезд из СССР и возвращение обратно за подписью Брежнева.

Сопровождал меня веселый и улыбчивый молодой человек по имени Степан. Не иначе из «кровавой гэбни». Прямого сообщения между Москвой и Карл-Маркс-Штадтом не было, поэтому мы вылетели на самолете в Берлин. В аэропорту мы шли не с общей толпой, а через зал для официальных делегаций. Подписанная Брежневым волшебная бумага тотчас снимала все вопросы и открывала все двери. Никаких деклараций я не заполнял, да и вещи мои никто не попытался досмотреть.

То же самое повторилось и в Берлине, с той лишь разницей, что на контроле я, как флагом, размахивал бумагой уже от Хонеккера. На выходе из аэропорта меня ждали. Степан передал меня с рук на руки Фрицу, своему коллеге из Штази, выдал мне двести марок на карманные расходы, напомнил телефоны советского посольства, после чего вернулся в аэропорт. Он свое дело сделал и возвращался в Москву.

А мы с Фрицем погрузились в такси и поехали на вокзал. До Карл-Маркс-Штадта нам предстояло добираться на поезде. Фриц мог говорить по-русски. Вполне грамотно, но не очень чисто. Акцент чувствовался. Впрочем, он этим своим умением не злоупотреблял. Говорил Фриц очень мало и исключительно по делу. А улыбаться он, по-моему, вовсе не умел.

Вот так вот и получилось, что свой тринадцатый день рождения и новый, 1974 год я встретил в роскошном двухместном купе в обществе хмурого Фрица, приближаясь со скоростью движущегося поезда к одному из крупнейших городов социалистической Саксонии, городу Карл-Маркс-Штадт…

На вокзале нас с Фрицем встречали. Не толпа, конечно, нет. Но человек двадцать встречающих набралось. А вот про одежду я не подумал. На дворе январь месяц, а в ихней Саксонщине температура где-то плюс десять сейчас, да еще и солнце светит. Мне в моем московском пальто стало жарко, едва я спустился на перрон.

Рядом со мной спрыгнул на землю Фриц, поднял мой чемодан, и мы с ним двинулись в сторону группы встречающих. Эльзу я сразу узнал. Во-первых, я видел ее раньше на фотографии, а во-вторых, она была тут единственным, кроме меня, ребенком. Остальные были взрослыми.

Эльза тоже узнала меня. С радостной улыбкой на губах она шагнула вперед и протянула мне букет белых роз. А затем обняла за плечи и поцеловала в обе щеки. Слышу, вокруг щелкают фотоаппараты. Пару раз и вспышки мигнули. Понятно, кто меня встречает. Корреспонденты. Газетчики. Блин, мало мне было от своих письма получать тысячами, так теперь еще и немцы писать начнут наверняка. Когда я все это читать-то буду?