Кровь и лед - Роберт Мазелло

— Позвольте мне!

Торопливо отперев шкафчик, девушка извлекла из него портняжные ножницы. С их помощью сделала в рукаве большое отверстие, аккуратно отслоила через него прилипшую к ране ткань, помогла снять испорченный мундир.

И замялась, не зная, что делать дальше.

Лейтенант усмехнулся минутному замешательству Элеонор, забрал у нее мундир и бросил на вешалку за спиной у девушки, о существовании которой она совершенно позабыла. Затем уселся на краешек обитого кожей стола.

Белая рубаха также была изорвана и залита кровью, тем не менее Элеонор и мысли не допускала попросить его снять еще и ее. Сокрушаясь, что приходится портить рубашку из такого превосходного материала, девушка разрезала ножницами рукав от запястья до плеча. Но что смущало Элеонор сильнее всего, так это прикованный к ней взгляд лейтенанта. Молодой человек внимательно ее изучал — от зеленых глаз до прядей темно-каштановых волос, выбившихся из-под белоснежного чепца. Девушка чувствовала, что снова заливается румянцем, однако как ни старалась подавить в себе смущение и заставить кровь отхлынуть от щек, так и не смогла ничего с собой поделать.

Наконец рукав рубашки был разрезан надвое. Осмотрев рану, Элеонор поняла: пуля хоть и вырвала из руки лейтенанта часть плоти, тем не менее кость не задела и даже не проникла слишком глубоко в мышцу. Хотя в госпиталь еще ни разу не привозили пациентов с таким характером ранений, схожие случаи все-таки бывали — одна пожилая леди, например, напоролась на каминную кочергу. Хирург редко позволял медсестрам принимать сколько-нибудь серьезное участие в операциях.

— Ну что? — спросил ее лейтенант. — Смогу я прожить один лишний денек и немного повоевать перед смертью?

Элеонор не привыкла, чтобы к ней обращались в игривом тоне, особенно пациент, да еще с обнаженной окровавленной рукой. Рукой, которую хочет доверить только ей и никому другому.

Ничего не ответив, она быстро вытащила из шкафчика чистую хлопчатобумажную салфетку и пузырек с карболовой кислотой и принялась промокать рану. Кровь запеклась и теперь отваливалась корочками, которые Элеонор тщательно складывала в эмалированную чашу на шкафчике. Рана постепенно обнажалась; повреждение было куда серьезнее, чем представлялось на первый взгляд, — на руку придется наложить несколько швов.

— Что ж, — промолвила наконец Элеонор, — жить будете, а вот воевать, надеюсь, нет. — Она сменила салфетку. — И все-таки вам надо показаться профессиональному хирургу.

— Зачем? — Синклер посмотрел на руку. — По-моему, выглядит не так страшно.

— Рану необходимо закрыть, а для этого придется наложить швы. И чем раньше, тем лучше.

Он улыбнулся; Элеонор отметила, что лейтенант чуть склоняет голову, норовя встретиться с ней взглядом.

— А сейчас что, слишком рано? — спросил он.

— Как я сказала, в этот час в больнице докторов нет.

— Я имел в виду вас, мисс…

— Эймс. Сестра Элеонор Эймс.

— Вы сами не можете меня подлатать, сестра Элеонор Эймс?

Она опешила — с такими неординарными просьбами к ней еще никто не обращался. Где это видано, чтобы женщина — пусть и медсестра — оставалась с пациентом один на один и зашивала тому пулевое отверстие? Лицо Элеонор сделалось не менее красным, чем мундир кавалериста.

— Это всего лишь рука! — рассмеялся лейтенант. — И я уверен, что задача вам под силу. Так в чем же дело?

Она вскинула голову и посмотрела ему прямо в лицо. Широкая сияющая улыбка, взъерошенные белокурые волосы, аккуратная полоска светлых усов — стандартная внешность юноши, который старается выглядеть старше своих лет.

— Я только медсестра, и мое обучение еще не завершено.

— Вы когда-нибудь одежду штопали?

— Много раз, но это…

— И вы считаете, что у вас получится хуже, чем у полкового врача, который только и умеет, что больные зубы выдирать? В отличие от доктора Филипса вы по крайней мере не пьяны. — Синклер коснулся ее руки и произнес заговорщицким тоном: — Вы ведь не пьяны, я прав?

Неожиданно для самой себя Элеонор улыбнулась:

— Да, я вполне трезва.

— Вот и славно. Мы же не хотим, чтобы рана начала гноиться. — Он рванул рукав на запястье и закатал его повыше, до самого плеча. — Итак, с чего начнем?

Элеонор раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, уверенность, что она превышает свои полномочия, с другой — нарастающее с каждой секундой желание оказать помощь, что, как она чувствовала, было ей по плечу. Хотя хирурги обычно не прибегали к помощи медсестер, Элеонор достаточно насмотрелась на их работу — зачастую выполняемую весьма небрежно, — чтобы не испытывать сомнения в собственных силах. Но как отреагирует мисс Найтингейл, если столь грубое нарушение больничных правил когда-нибудь откроется?

Словно прочитав ее мысли, лейтенант сказал:

— Об этом никто никогда не узнает.

— Слово улана не менее надежно, чем расписка, — подтвердил Рутерфорд с кресла, и Француз моментально дал ему знак понизить голос.

Синклер терпеливо ждал с обнаженной рукой и едва различимой улыбкой на губах, которая тут же стала широкой, как только Элеонор налила воду в миску и начала тщательно тереть руки куском щелочного мыла. Он понял, что выиграл.

Рутерфорд поднялся с кресла и прошел в хирургическую смотровую, после чего вытащил из-под мундира серебряную фляжку и протянул Синклеру. Увидев ее, Элеонор сказала:

— У нас есть хлороформ и эфир.

Применять их она, по правде говоря, опасалась из-за последствий возможной передозировки.

Рутерфорд заявил:

— Вздор! Лучше бренди ничего нет! Я видывал людей, которые, накачанные спиртным, спали как младенцы, пока им отрезали ноги!

Синклер принял флягу, кивнул своему благодетелю и сделал большой глоток.

— Еще, — скомандовал Рутерфорд.

Синклер подчинился.

— Отлично. — Рутерфорд похлопал товарища по плечу и повернулся к Элеонор. — Пациент готов.

Она разожгла огонь в развешанных по стенам газовых светильниках, вытащила из выдвижных ящиков шкафа все необходимое для операции — кетгут и хирургическую иглу — и попросила пациента лечь на операционный стол, чтобы лучше видеть рану. Она попыталась продеть нити сквозь ушко иглы, но у нее дрожали руки.

Заметив это, Синклер накрыл ладонью руку девушки и успокаивающим голосом произнес:

— Не волнуйтесь.

Она сглотнула, кивнула дважды и продолжила — медленно и терпеливо. Потом низко склонилась над столом, внимательно осмотрела поврежденный кожный покров и определила порядок действий: она начнет снизу, где кожа разорвана сильнее всего, потом пальцами стянет края раны, проденет сквозь них иголку и затем, словно накладывая шов на порвавшееся белье, стежок за стежком пойдет вверх. Элеонор понимала, что операция будет весьма болезненной, поэтому накладывать швы придется с максимальной расторопностью.