Грусть улыбается искренне - Александра Яки

Мама и Катерина с Рони присели на сырую скамейку. Стив, увидав высокую ель, кинулся собирать под ней шишки. Катя нервно заёрзала, боясь, что он запихнёт что-то грязное в рот. В темнеющем небе над больницей парила слабая осенне-зимняя дымка. В нескольких квадратных окнах здания уже горел жёлтый электрический свет.

Через некоторое время, отворив со скрипом парадную дверь, к семейству вышел отец, брезгливо глядя исподлобья на хмурящееся небо.

— Эти дожди не кончатся никогда… — сказал он, переведя кислый взгляд на Витьку. — Ну что, оболтус, твоя палата истосковалась и ждёт тебя.

Витька поёжился, сгоняя со спины мурашки.

— Так я типа пошёл, — парень пожал плечами, не зная, с чего обычно начинают трогательные прощальные речи.

— Ой, уже?! — Вера Олеговна будто только что сообразила, что сын совсем скоро отправится в больницу на целый месяц. И больше не будет надоедать дома своими чудаковатыми, но всё равно такими привычными и родными выходками. — Чего ты квелый такой?

— Я? Да нет… — просопел мальчишка.

— Нос не вешай! Осталось немножко и забудется всё, как страшный сон, — подбодрила мама.

— Вот у нас в Сан-Франциско такого б никогда не допустили! А если б вдруг чего, то тебе б громадную компенсацию выплатили за ущерб моральный и материальный. У нас в Сан-Франциско с этим строго! — встряла Катя, краем глаза поглядывая на Стива, который с головой занялся сбором «урожая» шишек.

— Ага. У нас шиш заплатят, — Виктор отвечал односложно. Тяжелые мысли уже поднимались на четвёртый этаж.

— Витюш, — мама подскочила, заботливо натягивая капюшон, чтобы не поддувало. — Ну не грусти. Ты из-за Лики такой потерянный? Странно как-то она себя вела. Я за вами из окна наблюдала.

— Следила? — Витька поставил руки в боки. — Как тебе не надоело? Нет, мам, у нас с Ликой всё нормально. Я это на погоду такой никакой, наверное…

— Ну и слава богу.

— Ладно. Звони, если что, — сказал папа, застегивая куртку.

Виктор тягостно выдохнул.

— Так, всё. Пошёл я, — он отстучал дробь по спинке скамейки и напоследок махнул рукой братику. — Стивик! Пока!

Малыш нехотя приподнял щекастенькую мордаху так, что Витя едва видел черты его лица в сумерках.

    — Bye-bye.

Свидание через стекло

По-вечернему тихая парадная буднично пахла сладкими булочками вперемешку с едкой хлоркой. Ещё раз оглянувшись, Витя бросил через окно взгляд на родных: четыре взрослые спины и одна маленькая детская неторопливо удалялись с больничного двора.

Виктор грустно улыбнулся и пошлёпал к лестнице.

Знакомой темнотой и неприветливой коричневой черепицей голая, полная сквозняков клетка встречала мальчишку. Из пыльного оконца, не доходя четвёртого этажа, было видно, как скучным неоновым светом горит пустое здание поликлиники напротив.

Виктор не спеша, точно пытаясь до конца осознать, что он возвращается, шагал по ступеням наверх. Синий свет лампочек в холле на четвёртом этаже освещал знакомые бледные стены.

— Виктор!

В холле стояла Наталья Тарасовна, устало и безразлично улыбаясь парню.

— Наотдыхался? — бросила она.

— Маловато было.

— Ему ещё и маловато! — возмутилась женщина и деловито позвала парня в отделение. Витька открыл двери и под их знакомый скрип вошёл внутрь вслед за медсестрой.

Из столовой долетал привычный, такой обыденный грохот посуды: повариха после ужина складывала грязные тарелки на большую железную тележку. Сквозь детский гам из игровой пробивались реплики заботливых мамочек.

Ещё мокрые, только недавно вымытые полы сырыми бликами отражали свет ламп, как речка отражает лунные отблески.

— А к ужину ты опоздал! — злорадно сказала медсестра.

— Ничего страшного, — к счастью, Виктор неплохо перекусил дома.

— Ишь, небось, разбаловала тебя мамка деликатесами, теперь столовскую еду жрать не будешь.

— Буду, — отмахнулся мальчишка и спешно зашёл в свою палату. Ему не терпелось избавиться от Тарасовны, которая явно пребывала не в лучшем настроении и пыталась сорвать злость на парне. Раньше всё отделение радовалось, когда выпадала её смена: можно было гулять во время тихого часа, игнорировать невкусный борщ, не ходить на некоторые процедуры, плевать на отбой. Всё прощалось. Точнее, медсестра даже не обращала внимания на отбившихся от рук подростков, озабоченная личными делами и мыслями. Конечно, каждый делал скидку на то, что дома женщину ожидали трое деток и муж в придачу.

Часть её дум всегда оставалась там и не доходила до работы. Порой из-за неурядиц дома Наталья Тарасовна дни напролёт ходила хмурая и злая. Всё можно было понять.

Но этим вечером Витька и сам был не в духе. Хотелось мало-мальского тепла, понимания и пусть даже слабой, но искренней улыбки. Хотелось почувствовать себя спокойно, почти так же, как дома.

Парнишка быстро кинул на кровать сумку, кое-как вынул из неё тапки, спортивный костюм, мыльницу, зубную щётку, полотенце и, впопыхах закинув всё это в тумбочку, вышел в коридор.

— Куда?! Скоро обход, а потом спать! — прорычала Тарасовна, сидящая с видом тюремного стража на кушетке у входа в столовую.

Витька едва удержался от ругательства, так как женщина брюзжала хуже Тим-Тима.

— К друзьям, — закатив глаза, объяснился парень.

— К каким ещё друзьям? — небрежно скривилась женщина. — Сашу выписали, Инга в изоляторе.

— Где-где? В изоляторе? — Виктор резко остановился.

— Да. Там, — буркнула медсестра и недовольно отвернулась.

Мальчишка зло вздохнул, и что-то неприятное защекотало внутри. Как же ему не хватало доброй, всегда приветливой Тамары, которая спокойно и без нервов могла разъяснить любой вопрос. Посмотрев на часы, Витька развернулся на сто восемьдесят градусов и пошагал к кабинету главврача. Разговаривать с Тарасовной не было никакого желания. Уж лучше вытерпеть пристальный взор и грубый голос Тимофея.

Витька осторожно постучал и, не дождавшись ответа, заглянул. Тим-Тим сидел при свете настольной лампы и листал большую тетрадь с какими-то записями. Рядом стояла перламутровая чашечка кофе, от которой поднимался ароматный пар.

— Явился, — констатировал Тимофей Тимофеевич, даже не глядя на пожаловавшего.

— И вам здравствуйте! — бодро поприветствовал парень. — Можно войти?

— Входи, — безразлично проговорил врач. — Ты по поводу Инги?

— Почему вы так решили?

— Ну уж не о жизни поболтать ты сюда заглянул, — доктор развернулся в крутящемся кресле и с видом директора банка внимательно и снисходительно уставился на парня. — У неё лейкоциты на днях упали. Лейкопения, иммунитета нет. Естественно, прилипла инфекция. Так что пришлось отправить в соседнее крыло.

— Надолго? — Витька нахмурился.

— Как получится, — Тимофей, почти как Наталья Тарасовна, был не в лучшем расположении духа, и Виктор, уразумев этот не очень приятный момент, торопливо сказал «Спасибо» и вышел из кабинета.

— Эй! — окликнул врач. Парень оглянулся. — К ней в палату можно только с веранды попасть. А двери туда на замок закрываются. Так что не мылься даже! Не пройдёшь.

Виктор кивнул. Уж не идиот он. Без Тимофея догадался бы как-то, что, когда у человека плохо с иммунитетом, к нему лучше не соваться. Но хотя бы через двери сообщить Инге, что он вернулся, ему хотелось. Бедная девушка так переживала из-за его временного отсутствия, так ждала и в итоге не дождалась. Разве это справедливо?

«Двери закрываются на замок…» — проговаривал Витёк про себя, тащась по сонному и пустому коридору, такому тихому и тоскливому, каким он и бывал всегда, когда шустрое и неугомонное время близилось к десяти вечера. Неземная сила дёргала парня за нервы. Он просто обязан был с этим что-то делать, он должен был увидеть Ингу, ведь это подло — находясь рядом, даже не попытаться с ней поздороваться, зная, насколько крепко девушка к нему привязалась.

«Закрыта на замок…» Что для него, для самого Виктора Южакова, все эти ключи, замки?! Раньше ведь он как-то умудрялся обходить разного рода табу и запреты. Не только в школе с друзьями, но даже и тут, в больнице — шастал по ночам, вскрывал с Ингой ключами уборщицы склад и, как венец всему, выбирался на крышу. И что ж? Теперь он не выдумает, не найдёт способа проникнуть всего-то навсего на веранду соседнего крыла? Ведь это сущие пустяки, если вдуматься. Но только если вдуматься… А думать Витькина взбудораженная голова почему-то отказывалась.

Таща длинную деревянную швабру, рядом прошелестела техничка, и Виктор, посторонившись, устало бахнулся на кушетку. От алюминиевого ведра понесло хлоркой, запахло мокрой пылью. Витька насупился, и тут мозг вспыхнул гениальной идеей, достойной самого Эйнштейна.

— Алевтина… — крикнул он вдогонку уборщице и тут же со стыдом в глазах запнулся, забыв отчество женщины.