Кража в особо крупных чувствах - Дарья Волкова

мастерской до дома. За продуктами заходить не надо было, потому что Петр в последний раз набил ей холодильник до отказа.

Петр…

Как странно, нет, не странно – непознаваемо устроена любовь. Ты никогда не узнаешь, не предугадаешь, даже если будешь думать об этом специально, кого она тебе приготовила. Вот Эля полюбила человека такого сорта, какого ей раньше никогда не попадались.

И дело было даже не в его профессии. А в том, как он это профессии подходил.

Грубоватость. Простота. Цельность. Прагматичность. Какие еще слова могли описать Петра Тихого? Но Эля этими его качествами просто упивалась.

Тем, что он решительно ничего не понимал в предметах искусства и вообще, кажется, сторонился всего этого. Тем, что он не считал себя хуже или лучше кого-то, а принимал себя таким, какой есть. Его практичностью и прагматичностью. Его какой-то простоватой грубостью – иногда Эле казалось, что будто даже нарочитой.

Большой, сильный, немногословный мужчина в простой одежде, не претендующей ни на моду, ни на самовыражение посредством ее. Мужчина, который носит оружие. Мужчина под погонами. Мужчина, который имеет дело с самыми неприглядными сторонами жизни. Стоит ли от него требовать какой-то изысканности, хождения по музеям, знания, чем отличается рококо от барокко? Нет. Это его только испортит.

Он нравился Эле именно таким. Она любила его именно таким. Эля вспомнила вдруг те его слова о матримониальных планах. О, они оформились у нее абсолютно четко. Нет, Эля не хотела штамп в паспорте и новую фамилию. Все это у нее уже было. Она хотела, чтобы…

Чтобы он любил ее. О, если бы он любил ее… Она даже зажмурилась. Он может любить. Каждый человек способен любить. Как любят такие мужчины, как Петр Тихий, Эля не знала. Но она… она бы все отдала, чтобы узнать. Она уже знала, какая с ним может быть жаркая и бесстыдная – прекрасно бесстыдная близость в постели. Но ей хотелось и другого. Ей ужасно нравилось заботиться о нем. Ей нравилось готовить ему еду и смотреть, как он ест. Ей нравилось поправлять ему воротник рубашки. Ей даже хотелось ему эти рубашки гладить – ведь он ходит в вечно мятых рубашках! И пришивать на них оторванные пуговицы.

И чтобы он приходил домой, снимал куртку, обнимал ее и шептал на ухо: «Как я по тебе соскучился, родная». А потом, уже громче: «А что у нас сегодня на ужин?».

Господи, откуда весь этот домострой взялся у нее в голове?! Да, она привыкла заботиться о Валентине Самуиловиче. Но… но ведь Петр – это совсем другое. Но, черт возами, как же хочется его увидеть в идеально отглаженной рубашке!

Пиликнул телефон.

Петр Тихий: Эля, у меня сегодня дежурство. Напиши, как приедешь домой. И дверь никому не открывай.

Эля вздохнула. Ну как он не понимает, что это не Женя! Это не может быть Женя!

Элина: Хорошо.

***

Перед посещением выставки Эля провела с собой воспитательную работу. Чтобы не расклеиться. Чтобы выглядеть достойно. Но все-таки, когда на афише перед входом прочла «Памяти Валентина Конищева» – резко развернулась назад. Пришлось все же доставать за углом из сумочки «Герцеговину-Флор». Зато отлегло.

Софию Аристарховну, облаченную в длинную юбку и причудливой вязки джемпер с ярким платком, Элина увидела почти сразу. Она стояла в главном холле, видимо, встречая гостей. Рядом с ней, спиной к Элине, стоял высокий широкоплечий мужчина в превосходном темно-сером костюме, и они о чем-то оживленно беседовали. Эля остановилась, решив подождать, пока София Аристарховна закончит разговор, но Воробьева заметила ее – и энергично замахала рукой. Эля еще раз контрольно выдохнула, поправила на плече сумочку и, решительно велев себе улыбаться, направилась к хозяйке выставки.

Выдыхать пришлось еще раз. Но уже потрясенно. Потому что разговаривающей с Софией Аристарховной мужчина, когда обернулся, оказался… оказался Петром!

Эля, буквально открыв рот, смотрела на него. Хотя… хотя… Как она могла не узнать эти волосы цвета темной меди?!

Но все остальное было совершенно иным. Гладко выбритое лицо. Белоснежная рубашка. Прекрасно сидящий темно-серый костюм. Галстук с золотой булавкой! Взгляд Эли метался, выхватывая все новые детали. Ниже – туфли – классические, черные, идеального мягкого блеска и сорок пятого размера. Взгляд метнулся выше. Часы на запястье. Видно, что дорогие. И где-то там – Эля была уже в этом уверена – запонки в манжетах рубашки. Тоже золотые.

Кто ты, незнакомец?!

– Элечка, познакомься, это мой племянник, Петр Тихий. Петруша, это Элина Конищева. Она… А, впрочем, вы, кажется, знакомы.

Эля переводила ошарашенный взгляд с Софии Аристарховны на Петра. Петр Тихий – племянник Софии Воробьевой?! Впрочем, то, что у них разные фамилии – объяснимо. А вот все остальное…

– Я прошу прощения, – София Аристарховна коснулась локтя Эли. – Мне нужно отойти.

И София Аристарховна поспешила к очередному гостю выставки. А Эля остались с Петром вдвоем.

Она еще раз смерила его все таким же ошарашенным взглядом. Белоснежная рубашка, превосходный костюм, галстук, булавка, часы, запонки. Кто подменил ей Петра Тихого?! Где мятые рубашки, щетина, грубые ботинки?!

– Как ты все это объяснишь?!

– Что именно? – он едва заметно повел плечами. Словно ему неудобно. Ну, не прячется же там, под темно-серым пиджаком, кобура?! – Что София Аристарховна – моя тетка? Ну да, вот так. Сестра отца. Младшая.

– Я… я про твой внешний вид!

– А что с ним не так? – Петр поднял руку и подправил галстук. Эля замерла взглядом на его руке. Это что, «Ролекс»?! – Вроде прилично выгляжу. Тетушка осталась моим внешним видом довольна.

Эля не выдержала и перехватила его руку. «Ролекс»! И в самом деле «Ролекс»! И, без сомнения, настоящий.

– Откуда у тебя такие часы?! – выпалила Эля.

Петр прищурился.

– А какое это имеет значение?

– Просто ответь на мой вопрос!

– Взятки беру.

– Петя! – прошипела она. Элю не покидало ощущение, что она впервые видит этого человека. Который по какому-то непонятному совпадению похож на ее любимого мужчину.

– Отец подарил. На окончание школы.

– А кто у тебя отец? – вопросы из Эли просто сыпались. И остановить поток этих вопросов она не могла. И не хотела.

– Тихон Аристархович Тихий.

– Кто он?!

– Человек.

– Чем занимается человек Тихон Аристархович Тихий? – у Эли получалось одновременно и шипеть, и чеканить слова.

– Эля! Не понимаю, откуда такой интерес. Мой отец не имеет никакого отношения к живописи, скульптуре и прочим