Республика самбо - Юрий Андреев

Костер быстро загасал, скоро от гимнасток его уже не стало видно, лишь светлела верхняя кромка леса, обращенная к ним.

— Сели, ребята, — Антон вздохнул.

Все опустились около догорающего костра. Кирилл в последний раз подбросил сучьев. Трещал хворост, подчеркивая тишину.

— Последний день Республики Самбо, — сказал Сергей. — Надо бы толкнуть одну-две подходящие речи и прослезиться. Но мы не члены правления спортклуба и не художественная гимнастика. Мы — академики и министры. Посему — в дорогу.

Однако и сам не встал, и никто не пошевелился. Сидели, глядя на огонь, следили за умирающими языками пламени. Но идти так идти, и они выступили в свой последний героический марш. Первым шел Кирилл, сгибаясь под четырехпудовой влажной покрышкой из брезента, скатанной в огромную колбасу. Валька нес на перевязи чемодан и аккордеон, в руке — ведро с малиной. Сергей и Женька тащили остальные чемоданы, связку матрасников и халатов, кастрюли и цветы. Цепочку замыкал Антон — в рюкзаке постукивало пятьдесят килограммов железных блинов, а на плече лежал гриф — двадцать пять килограммов — стандарт. Они перешли прогнувшиеся под ними дугой мостки и вышли на белеющую во тьме дорогу.

…Любящее сердце — вещун, и никто, кроме лесных птиц, никогда не узнал, как после ухода самбистов пришла на пепелище Мария, как долго стояла она в темноте, обняв сосну и не замечая слез, измочивших все ее лицо, — она впервые столкнулась с тем, что в жизни бывает необратимое, непоправимое…

Но даже лесные птицы не узнали, как в этот же вечер пастух Макар сидел на кровати рядом с сыном, который уснул поверх одеяла в полной школьной форме, не дождавшись его, и при чадящем свете коптилки смотрел, все смотрел затуманившимися глазами на записку: «Хорошему человеку Володьке от товарищей»— и пять неразборчивых подписей внизу…

Друг за дружкой, пружинящим Шагом, волчьей цепочкой, стремительно продвигались самбисты, оставляя позади километры. Лидеры по многу раз успели уже смениться, дыхание потяжелело, но стало глубоким и ровным, рубашки промокли, лица заливал пот, но вытереть его было нельзя — заняты руки. Шаг за шагом, метр за метром — и за первый час было пройдено шесть километров. Шаг за шагом, метр за метром шли они вперед, не растягиваясь и не отставая. Шуршали шаги, скрипела обувь, мерно позвякивало железо, и все это сливалось с торжественным звенящим маршем, который звучал и разрастался у каждого в душе.

«Победа. Победа. Наша победа!»

Звучат, трубят, поют серебряные, золотые фанфары, услышать которые дано только победителям.

Лидер сменял лидера, сменились по многу раз плечи носильщиков под ужасной тяжестью, и километр за километром оставался позади, а самбисты шли все тем же легким шагом, все той же цепочкой, не растягиваясь и не отставая. Каждая минута была труднее предыдущей, болели кости и стонали мышцы, но час летел за часом, а они все шли.

Незаметно для глаз небо стало серым, затем бледно-бледно-голубым, а лес зеленым. По деревьям промчался ветерок и ласково коснулся лиц идущих. Уже были стерты в кровь плечи, огнем горели ладони, пот испарился, оставив на рубашках соль, но глаза глядели только вперед, и ноги шагали широко и твердо. Шли дети великого народа, шли мужчины, шли победители.

Когда самбисты были уже в пяти километрах от станции и заря вовсю разлилась по голубому небу, мимо них прогромыхал какой-то грузовичок, но им и в голову не пришло попроситься в кузов, они только взглядом проводили машину. Вот и поселок. Четыре часа утра, небо золотится, но люди еще спят. Вот и станция — она все ближе, последний поворот, и они выходят к полотну железной дороги. Еще час до прибытия поезда…

Ключ в условленном месте, дома никого нет. Антон опускает чемоданчик — просто невесомый чемоданчик — и открывает дверь. Какой маленькой и тесной кажется комната после поднебесных лесов и необозримых водных просторов! Антон боится случайно дотронуться до косяка — не треснул бы. Из рамки над узкой, по-солдатски заправленной койки глянуло смеющееся девичье лицо. Антон шагнул вперед и, широко улыбаясь, стал медленно стягивать с могучих черных плеч куртку, истлевшую от пота и солнца.