Республика самбо - Юрий Андреев

— Василий Ефремович, Смородинцев не шутил: мы все будем сдавать четыреста метров.

— Смеетесь вы, что ли?

— Василий Ефремович, они тренировались почти каждый день, а вчера на проверку проплыли, наверно, с полкилометра.

— Когда вы только все успеваете: и самбо отлично сдали, и колхозникам, оказывается, два гектара скосили, и картошку у меня из-под носа увели, да еще плавать научились… Ну ладно, пускай плывут.

— Спасибо, Василий Ефремович! — Антон вскочил и побежал к своим. — Согласился!

Сергей и Кирилл кисло выразили удовлетворение: им и хотелось и не хотелось плыть эти четыреста метров.

Наконец Подвысоцкий закричал:

— Самбисты! Сюда! Все на этот камень, прыжок — и вон до того острова, вокруг него и сюда — ровно четыреста метров. Кто не выдержит, пусть вылезает на сопровождающую лодку или отдыхает на острове.

Положение неожиданно осложнилось: Кирилл и Сергей прыгать в воду не учились, они плавали только от берега.

Но деваться некуда. Их появление на камне над водой вызвало сенсацию среди девушек-пловцов. Сергей небрежно помахал им рукой:

— Девочки, учитесь прыгать в воду!

— На старт — внимание — марш!

Раздался всплеск — Женька, Валя и Антон прыгнули головой вперед, вынырнули и поплыли. Сергей и Кирилл, посмотрев на них, оттолкнулись и шлепнулись на воду плашмя, со страшным шумом. Скрывшись под водой, они не слышали, к счастью для себя, ни ругани Подвысоцкого, ни смеха и возгласов ужаса среди зрителей. Появившись на поверхности, поплыли каждый по-своему: Сергей — кролем в собственной интерпретации, Кирилл — неторопливым брассом.

— Нет, прилично плывут, шельмы, — пробормотал Василий Ефремович, присматриваясь к их движениям. — До чего все-таки трудолюбивы, разбойники!

Вслед за ними тронулась лодка и поплыла группа пловцов. Женька, Валя и Антон обогнули островок и поплыли обратно. Сергей и Кирилл плыли им навстречу все в том же ритме, что и сначала.

— Держитесь, ребята! Го-го-го-го! — прокричал Женька.

Кирилл только взглянул на него: они еще не умели разговаривать в воде. Первые трое, почти не растягиваясь и держась рядом (для Женьки уроки марш-броска даром не прошли), подплыли к берегу и сели, отдуваясь, среди успевших высохнуть девушек. Сергей и Кирилл медленно приближались, их темп заметно снизился, каждое движение было тяжелей предыдущего, но берег был уже рядом, и они уверенно двигались к нему. Вот стало совсем мелко, но они упорно плыли, пока не коснулись животом дна, только тогда встали и пошли в обнимку на сушу, покачиваясь на неверных ногах.

— Девочки! Учитесь… выходить из воды! — прерывистым голосом прокричал Сергей и помахал рукой.

Во время заплывов самих пловцов, которые стремительно, как торпеды, или мягко, как тюлени, плавали по дорожкам, Антон неожиданно сказал:

— Министры! Экзамен сдан, «Букварь» написан, плавание — позади, продукты — кончились. Давайте попросим сейчас машину, сматываем манатки и едем в Мельниково — поезд отходит в семнадцать пятнадцать.

— Сегодня? — оторопело спросил Женька. — Ведь все едут завтра.

— У всех есть средства для поддержания жизни, а у нас уже сегодня нет ни продуктов, ни денег.

— А что, давайте! — загорелись все одновременно. — Антон, иди к Подвысоцкому.

Антон подошел к начальнику лагеря.

— Василий Ефремович! — он осторожно потрогал его за плечо.

— А, ты? Ну что ж, молодцы, молодцы! Похвально. Кто их тренировал?

— Ярыгин.

— Отметим особым приказом, наградим грамотой.

— Василий Ефремович, грамота — это хорошо, но я по другому вопросу… Дайте нам сейчас машину, мы поедем семнадцатичасовым поездом.

— Что? С ума сошли. Завтра организованный отъезд, сегодня еще погуляйте.

— У нас нет ни денег, ни продуктов. Как мы до завтра проживем?

— Привет! А где же тридцать рублей, что Пильщиков не так давно получил?

— Да видите ли, такие обстоятельства…

— Ах, у вас обстоятельства? А у меня тоже есть одно обстоятельство: дисциплиной называется…

На обед самбисты съели все, что у них было, выскребли кастрюли, подобрали все крошки на полке и вычистили сахарный песок из швов мешочка. Голая скучная полка в столовой заставила их вернуться к идее Антона.

— Академики, надо ехать, — сказал Сергей. — У меня мысль: послать к Подвысоцкому Женьку. Эта щука после кросса питает к нему вполне нелогичную слабость, авось клюнет на нашего живца?

Женька без долгих разговоров отправился к Подвысоцкому — отмерять очередные три туда да три обратно километра. Такие дистанции у самбистов перестали считаться за расстояние.

Подвысоцкий отдыхал в гамаке, покуривал. Он увидел Женьку и спросил негромко:

— Ну что, неуемные? Что вам еще нужно?

— Василий Ефремович, как хотите, нам нужна машина. Ну никак нам нельзя дожидаться до завтра, сейчас все на обед выскребли, даже ужина нет.

— Вот странные вы парни! Неужели вы думаете, что я не хочу вам помочь или злобу к вам питаю? Наоборот, вы мне, разбойники, нравитесь, ребята дружные, смелые, веселые, сумели без денег впятером прожить. И за картошку не сержусь: теперь даже смешно вспомнить. Трудно вам день перебиться? Возьми у меня хлеба. А машину я не могу дать: бензина мало, на один рейс. Поэтому всей душой к вам, но не могу, дорогой, не могу…

— Ну, что ж, спасибо на добром слове…

— Погоди, я тебе сейчас хлеб и деньги вынесу, — он начал вставать с гамака.

— Нет, Василий Ефремович, сидите, — вздохнув, отвечал Женька. — У нас такой устав: самбисты в долгу не остаются, а где уж теперь вернуть долг? Терпели, терпели, а в последний день сорвемся? До свидания.

— Брось ты, чудак, устав у них…

— До свидания, Василий Ефремович! — крикнул Женька уже из-за забора.

5

СЕРЕБРЯНЫЕ, ЗОЛОТЫЕ ФАНФАРЫ

А между тем касса самбистов была пуста, в ней хранилось лишь девять неприкосновенных рублей — столько, сколько нужно пятерым на проезд до Ленинграда и на трамвай (и то без уплаты за багаж, но там уж как-нибудь…). Оставаться еще сутки было решительно невозможно.

Пятеро лежали на поляне вокруг костра. Где же выход?

— М-да, — протянул Валька. — Может быть, займем? А нет — рыбы наловим, проживем как-нибудь сутки.

Антон покусывал травинку, думал. Не то плохо, что есть нечего. Хуже, что так бесцветно закончится замечательный месяц. Последний, завершающий день будет как мусор, ни то ни се… «Проболтаемся вроде дачников. А что, если…» — неясная, но какая-то необыкновенная мысль вспыхнула в мозгу.

— Министры, — сказал он тихо, но так, что все разом обернулись к нему. — Пойдемте в Мельниково пешком. Сейчас, сразу. Соберемся и выйдем. Сейчас десять вечера, утренний поезд в пять утра, ходу тридцать километров — и завтра в десять утра будем в Ленинграде!

— Вот те на! — растерянно проговорил Валька. — А вещи как же? Аккордеон тащить тридцать километров — и то сдохнуть можно, а тут еще чемоданы…

— Нет, не успеем, — сказал Женька. — Что же, покрышку и штангу ты тут бросишь? Надо отнести, сдать, туда три километра, обратно три, уже час, а то и больше. Пока соберемся с вещами, дойдем — еще опоздаем, так на станции до вечера сидеть. Тут мы хоть рыбы наловим, ягод соберем, а там? Шпалы глодать, что ли?

— Министры, — так же тихо и твердо возразил Антон, — не с того боку подходите. Подумайте сами: так здорово на всю пружинку жили и вдруг на прощание целый день плесневеть. Мы сейчас все можем! Штангу и покрышку возьмем с собой — сдадим их прямо в клуб. А ты, Валька, музыкант — и не понимаешь, что значит заключительный аккорд. Слушайте, завтра за нами заедут: «Так и быть, возьмем самбистов на машину», а здесь никого, только «с пионерским приветом». А?

— А что! — Сергей захохотал. — Хотел бы я видеть Подвысоцкого в эту минуту. Воевать так воевать: пиши в обоз! «На ГТО первой так и быть пущу», — вспомнил он кровное оскорбление.

— Это. будет вещь, — присоединился к нему Женька. — Пошли! А, ребята? Рванем!

— Только записку обязательно надо оставить, — спокойно произнес Кирилл.

Валька хмыкнул и подумал, что надо записать в книжечку: «Искоренять безынициативность».

— Так, ребята, живо начали, — Антон поднялся. — Кирилл, разводи большой костер, чтоб мы ничего не оставили. Сергей, пиши соответствующую записку, Валька и Женя, скатывайте покрышку, я займусь вещами и штангой…

Работа закипела. При мечущемся свете костра на поляне запрыгали тени — то длинные, то короткие, ночь сразу стала темней. Трещал хворост, позвякивали блины от штанги, вздохнул и крякнул аккордеон, укладываемый в футляр, негромко звучали голоса.

Огромный костер заметили у художественных гимнасток, девушки высыпали на крыльцо.

— Что там самбисты затеяли? Смотрите, огонь вровень с соснами. Чудят ребята. Ну, ничего, завтра расспросим…