Лубянская преступная группировка - Александр Литвиненко

Начинается с Дудаева — ведь, по сути, его убили незаконно, но все это проглотили, потому что — Чечня. Потом чеченские крестьяне — опять вроде не так страшно, они ведь чужие. И пошло. И кончается всё заказами от наркомафии или политическими покушениями.

— А как у тебя наступило прозрение?

— У каждого есть свой порог, что-то вроде запретительного барьера, и если его перейти, то назад ходу не будет. Для одних помочь старому другу «решить вопрос» с должником, для других — продать информацию, для третьих взять свою долю «отката» за заказную операцию, для четвертых — организовать крышу, для пятых — похитить человека, для шестых — его убить, а для некоторых — взорвать автобус с пассажирами. В органах есть всякие люди — от чистых и бескорыстных до законченных отморозков. И тех и других мало. Почти все чем-то замазаны, но и жилые дома взрывать пойдёт не каждый. И вовсе не каждый в ФСБ был повязан на крови, даже в нашем седьмом отделе УРПО. Мудрость руководства в том и состоит, чтобы замазать каждого, а потом использовать в соответствии с его запретительным барьером, но не заставлять людей делать то, чего они точно делать не станут. Мой барьер наступил, когда мне приказали убить человека.

Мимо крови

— Гусак набирал в седьмой отдел людей, за которыми числились особые «заслуги», вроде того мента, который объекта убил. А ты говоришь, на тебе нет крови. Как это согласуется?

— Меня не Гусак выбрал, а Ковалёв прислал. Позже Гусак об этом в интервью сам скажет: «Я не хотел брать в своё подразделение Литвиненко. Мне его руководство навязало». Думаю, что просмотрели они меня, ошиблись. Гусак считал, что Ковалёв меня на крови проверил, а Ковалёв — что Гусак.

Уже потом, когда нас начали прессовать, они кинулись всё проверять задним числом. Гусак меня как-то вызвал и говорит: «Помнишь, ты с нами участвовал в одном мероприятии?» Я спрашиваю: «В каком?» — «А помнишь, мы, — говорит, — убили одного азербайджанца?» Я отрезал: «Я с тобой никаких азербайджанцев не убивал». — «Ну как же, — он даже растерялся, — мы его в отделении милиции забили».

— А сам Гусак? Что за ним числилось?

— У Гусака всегда была «крутая» репутация. Он сам написал в рапорте Ковалёву: «Мои подчинённые — отморозки в хорошем смысле слова». Но что за ним числилось конкретно — тогда мне не было известно. Было ясно в общих чертах. Ходили всякие слухи. Пришёл однажды сотрудник Гусака Горшков и стал проситься ко мне в группу. Горшков раньше в милиции служил, в УТРО и ОБХСС. «Ты знаешь, — сказал он, — они ненормальные, я боюсь. Они людей убивают. Я не буду там работать — уволюсь. Они выезжают на мероприятия и начинают избивать людей до смерти. Я против этого. Рано или поздно всех посадят. А что я могу сделать?»

Конкретная история, благодаря которой Гусак получил седьмой отдел, стала мне известна позже, когда мы уже конфликтовали с руководством. Гусак вывез пять человек — дагестанцев — в лес, в район Подольска, и расстрелял. В этой операции кроме Гусака участвовали Алёшин и Бавдей.

Про это я узнал случайно, когда мы уже были за штатом: у Гусака нервы сдали, и он по пьянке выболтал моей жене, как они пятерых человек вывезли и застрелили. «Ты понимаешь, — говорил, — если этот факт вскроется…» Переживал вроде.

Маруся мне это рассказала и добавила: «Скажи ему, чтобы он мне такие вещи больше не говорил. Зачем мне это? Я это знать не хочу».

— Я говорю Бавдею: «Боря, Гусак моей жене рассказал, что вы расстреляли несколько человек». Борис испугался: «Он что, с ума сошёл? Разве можно это кому-то говорить? Я так и знал, что с этим дураком мы в тюрьму сядем».

Начал проверять. Поговорил с Шебалиным, Понькиным, другими сотрудниками. Все удивлялись — а ты чего, не знал? После нашей жалобы в прокуратуру в отделе ждали обыска, а у Гусака в сейфе было незарегистрированное «палёное» оружие, а также окровавленные паспорта этих дагестанцев. Гусак приказал всё уничтожить. Документы Понькин и Шебалин куда-то увезли, а оружие спрятал другой сотрудник, капитан Соловей. Позже один пистолет из этой партии прокуратура изъяла из сейфа бывшего сотрудника нашего отдела Шевчука. Сейчас он служит в Московском управлении. Меня по этому факту допрашивал следователь Барсуков.

— Авто дал указание Гусаку убрать этих дагестанцев?

— Генерал-лейтенант Миронов. Так Гусак сказал моей жене. Я у Миронова спросил: «Иван Кузьмич, Гусак рассказывал, что вы дали команду пойти на разборку, а там людей убили». Миронов побледнел: «Я не давал команды никого убивать». И после долгой паузы добавил: «Я знал, что он сумасшедший». Именно после этого разговора Миронов ходил просить за меня к Путину. Мол, Литвиненко слишком много знает, его нельзя выгонять.

— То есть высшее начальство знало об этой истории?

— Конечно, знало. Позже, когда прокуратура занялась УРПО по нашему заявлению, Гусак мне рассказал: «Ты знаешь, у меня был разговор с Ковалёвым, и он спросил: —Чего Литвиненко дергается? Он же с вами ездил тех дагестанцев стрелять?» Я ответил, что тебя там не было. Ковалёв спросил: «А где он был? Как — нигде»? И он попал в УРПО?!»

Вот и всё. Они думали, что я был «где-то». Они даже представить себе не могли, что я — не замаранный. Проскочил мимо крови.

Но если бы кровь была — мне бы её припомнили, и из Лефортово я бы уж точно не вышел. Ведь они проверили все мои дела за десять лет и не нашли ничего серьёзнее, чем обвинить меня в том, что я однажды стукнул арестованного бандита, поставив ему синяк «величиной с копейку». Но и в этом суд меня оправдал!

— А за что убили дагестанцев?

— Дело было так. У сына бывшего председателя КГБ Семичастного была коммерческая фирма, которая кому-то задолжала деньги. Дагестанцев, как я понял, наняли деньги из него выбить. Семичастный-младший пожаловался папе, тот пошёл к Ковалёву и попросил помочь. Ковалёв вызвал Гусака, приказал разобраться: «Иди к Миронову, пусть оформит».

Гусак тогда, как и я, служил в ОУ АТЦ, и они с Мироновым этот наезд оформили как угрозу террористического акта против Семичастного-отца. Что уж там получилось, не знаю, но Гусак поехал на разборку, и она закончилась пятью трупами.

Заказ на олигарха

— У тебя прозрение наступило в тот момент, когда тебе приказали убить Березовского, Не Петрова, не Сидорова, а Березовского. Я думаю, наиболее деликатный момент именно в этом. У Березовского ведь был мотив сфабриковать всю эту историю. Мол, ты «прозрел» и начал «разоблачать» спецслужбы по его заказу.

— Неправда. Помимо Березовского, было ещё два случая, о которых мы дали показания в прокуратуру и потом говорили на пресс-конференции. Но Березовский — самая громкая фамилия из трёх, и на другие просто не обратили внимания. Тебе, например, что-нибудь говорит фамилия — Трепашкин?

— Трепашкин?

— Осенью 1997 года, когда мы только перешли в УРПО, ко мне подошёл начальник моего отдела Гусак и сказал: —Есть такой Трепашкин, его надо разыскать. Он бывший сотрудник ФСБ, не сдал удостоверение и ездит бомбить водочные киоски, деньги получает. Надо это удостоверение изъять». Я говорю: «Хорошо. А где он работает?» Гусак отвечает: в налоговой полиции. Я удивился: «Как это в налоговой полиции? И его найти никто не может? А кем он там работает?» — «Начальником следственного отдела».

— Саша, — говорю я, — а тебе не кажется смешным, что начальник следственного отдела Налоговой полиции Московской области бомбит водочные киоски с удостоверением ФСБ? Если вымогать, то лучше с удостоверением налоговой полиции. С ним можно не с киосков, а с заводов водочных брать. И как это он удостоверение не сдаёт? У него же есть начальник, который может приказать ему сдать удостоверение ФСБ.

Гусак замялся: «Саша, тут вопрос деликатный, я не хотел тебе говорить. Трепашкин подал на руководство, на Ковалёва, в суд. И тот лично просил с ним разобраться». — «Как разобраться?» — «Ну, короче, Саша, ему надо заткнуть рот. Он пошёл в газету, дал интервью, надо ему чего-нибудь подбросить или посадить его».

Мы спустились в отдел кадров. Мне показали личное дело, фотографию, где он ещё молодой, в чине старшего лейтенанта… Лицо симпатичное, приятное. Трепашкин, оказывается, более десяти лет проработал в Следственном управлении КГБ СССР. Дослужился чуть ли не до начальника следственного отдела.

Я говорю: «Слушай, подкинуть пистолет следователю, ты чего это, смеёшься? Он сразу дело развалит». Гусак согласился: «Да, я тоже так думаю. Знаешь чего, давай его просто звезданём, и всё. Чего с ним возиться? Для всех понятно: шли, мол, за удостоверением, а он оказал сопротивление, вот его и звезданули. Только чтобы ни в коем случае не узнали, что мы из ФСБ».

— Сань, ты понимаешь, он же в суд заявил, — упрямство Гусака меня поражало.

— Он же — особо охраняемое государством лицо. Если кто-нибудь узнает, что мы с ним сделали, что с нами будет? У них же есть Управление собственной безопасности.