Тора для атеиста - Эмиль Айзенштарк

В конце концов Семен Тимофеевич все же разыскал своего папу Тимофея Родионыча. И вот как описывает мальчик Курдюков, младший сын Тимофея Родионыча, дальнейшие события.

— Хорошо вам, папаша, в моих руках?

— Нет, сказал папаша, худо мне.

Тогда Сенька спросил:

— А Феде, когда вы его резали, хорошо было в ваших руках?

— Нет, — сказал папаша, — худо было Феде.

Тогда Сенька спросил:

— А думали вы, папаша, что и вам худо будет?

— Нет, — сказал папаша, — не думал я, что мне худо будет.

Тогда Сенька поворотился к народу и сказал:

— А я так думаю, что, если попадусь я к вашим, то не будет мне пощады. А теперь, папаша, мы будем вас кончать.

И Семен Тимофеич услали меня со двора, так что я не могу, любезная мама Евдокия Федоровна, описать вам за то, как кончали папашу, потому как я был усланный со двора».

В этом коротком рассказе, словно в капле воды, отражается черное солнце великого Октября.

Но ведь еврейские отцы моего поколения, отринув Тору и «еврейские скисающие сливки», ринулись в революционный мир, «открытый настежь бешенству ветров». Это строчки из ранних стихов Багрицкого. Евреи причащались этими губительными ветрами.

Тот же Багрицкий писал с упоением:

Нас кидала молодость в сабельный поход,Нас бросала молодость на Кронштадский лед,Боевые лошади уносили нас,На широкой площади убивали нас.Но глаза незрячие открывали мы.

Это фрейдовская оговорка у поэта: они, действительно, ничего не видели вокруг себя «слепыми» глазами и, конечно, ничего не понимали.

Еще одна оговорка у другого талантливого еврейского поэта Михаила Светлова:

Пей, товарищ Петров, председательЧека,Пусть нахмурилось небо, тревогу тая.Эти звезды разбиты ударом штыка,Эта ночь беспощадна, как подпись твоя.Приговор прозвучал. Мандолина поет.И труба, как палач, наклонилась над ней,Выпьем что ли, друзья, за семнадцатый год,За оружие наше, за наших коней.

Без комментариев, как говорится…

Еще одна поэтесса, Вера Инбер, восторженно рифмует переход от войны России с немцами к войне гражданской, братоубийственной:

Но фронт уже неТот, а новый:Разоружение —Пожар.Уже не ринетсяКо ЛьвовуНи пехотинец,Ни гусарУж над НевойЛетят машины,И час, не твой ли,НастаетУ дома бывшейБалериныЗаговорившийПулемет?И тот, кто с громомНа ладони,Летел в тумане(дни — года)В запломбированном вагонеЧерез ГерманиюСюда.И кто потряс,Как гром, стихию,Потряс грозовоШар земной,Кто и сейчасВедет РоссиюПарализованной рукой.

А ведь этот паралитик, который учинил революцию, гражданскую войну, тиф и голод, злобный разрушитель религий и духовности, вдохновитель беспощадного бессудного террора, этот человек родился от матери, урожденной Бланк, которая по субботам вывешивала для детей настенную газету под названием «Шабат».

Между прочим, этот человек совершил государственную измену, ибо будучи гражданином России во время войны с Германией не только проехал по территории Германии в запломбированном вагоне, но и получил миллионы золотых марок на развал русской армии и совершение государственного переворота.

Он умер сравнительно молодым человеком, возможно, не собственной смертью. Все его друзья и сторонники, во всяком случае, практически, были перемолоты обновленной сталинской машиной террора. А когда Надежда Константиновна пыталась что-то возразить, Иосиф Виссарионович оппонировал не без юмора: «Если будете плохо себя вести, мы подберем Владимиру Ильичу другую вдову».

В конце концов, сталинский подручный Лев Мехлис выбросил старуху из кабинета, который она занимала в редакции «Известий», демонстративно рвал ее архив и даже поломал мебель.

А через несколько дней, как раз накануне очередного партийного съезда, где ее появление было нежелательно, она скоропостижно и вовремя умерла.

А ведь при жизни колотилась-то как, наводила «порядок» в детской литературе, боролась с буржуазными веяниями, преследовала Корнея Ивановича Чуковского.

Одним словом: МЕРА ЗА МЕРУ.

8. ЭМОР

«Эмор» по-русски «Скажи».

И сказал Бог, обращаясь к Моше: «Скажи коэнам, сынам Аарона …» и далее идут подробно изложенные чрезвычайно высокие требования, связанные с чистотой духа и тела.

Мудрецы Торы отмечают, что после того, как Всевышний повелел всем сынам Израиля, и сынам Аарона в том числе, быть святыми, он возложил на сынов Аарона еще и дополнительные ограничения, ибо они — служители Бога.

Таким образом, для высших иерархов Духа и Власти были установлены соответственно и более высокие требования. По принципу: чем выше стоишь, тем чище и ответственнее должен быть.

Тора как бы предвидит те времена, в которых, кстати, мы живем, когда утверждается всенародно лукавая поговорка: «рыба гниет с головы».

И с этой позиции заповедь Торы близка и понятна нам, и на современном языке может быть выражена примерно так: да не станут верхние эшелоны власти предметом гниения с головы!

Здесь уместно вспомнить Шульгина, известного руководителя белогвардейского движения во время Гражданской войны в России. Анализируя крах белой идеи и поражения белогвардейской армии, Шульгин утверждал, что причиной этого послужило то роковое обстоятельство, что белые стали грязными, то есть разложились. Нравственное гниение блистательного когда-то русского офицерского корпуса привело к разгрому военных профессионалов неопытными, но пламенными пролетариями.

Шульгин уверен, что будь в командовании белогвардейцев хотя бы 150–200 морально устойчивых офицеров и генералов, положение можно было бы поправить. «Да хоть бы сотню таких», — печалится Шульгин, — «да где их взять?!

Это место из воспоминаний Шульгина («Год 1920-й») ассоциируется с полемикой Авраама и Всевышнего о количестве праведников в городах Содоме и Гоморре. Нужного числа праведных людей, увы, не нашлось. И эти города были уничтожены. По той причине, как полагает Шульгин, была разгромлена и Белая армия.

Одним словом, Тора содержит универсальные истины. И даже белогвардейцам не грех было бы почитать ее в свое время.

А евреям читать Тору, как повелевал Всевышний, следует во все времена.

Впрочем, если говорить о времени Гражданской войны в России, то евреи, состоявшие на службе в Красной армии, о Торе даже не помышляли, потому что они были воинствующими безбожниками. Другая религия овладела сознанием многих из них и стала такой же заразной, как и популярный тогда сыпной тиф. Только болезнь эту разносили не вши, а люди.

Лев Троцкий зашел однажды в Ростовскую синагогу, вышвырнул раввина со своего места и произнес оттуда блистательную и яростную речь. А он умел это делать. И евреи посрывали талесы и ринулись записываться в Красную армию.

Между тем, на верхних эшелонах большевистской власти высокой морали никогда не наблюдалось. Мифы на эту тему формировались искусственно. Так родилась благостная сказочка для детей моего поколения о потрясающей принципиальности и нравственной высоте кремлевских вождей. В частности, наши учителя в школе с умилением рассказывали нам о том, как Ильич поедал свой хлебный паек. Он откусывал по кусочку, запивая жидким морковным чаем, но все это делал как бы машинально. Ибо внимание вождя было обращено на очередной классический труд, который он с увлечением писал в короткие перерывы между текущими революционными делами. И так незаметно для самого себя увлеченный Ильич съедал весь свой дневной паек. Но верный соратник Бонч-Бруевич лукаво и незаметно подкладывал Ильичу новый кусочек хлеба, и Ленин машинально закладывал его в рот. В конце концов, Ильич заметил это безобразие и объявил Бонч-Бруевичу выговор по Совнаркому.

У многих людей от этого рассказа навертывались душевные слезы. А мы, дети, любили родного Ильича еще больше.

И вот на старости моих лет пришло время разоблачений. И тогда обнаружились накладные, связанные с поставками в Кремль продуктов питания. Это были пуды говядины и свинины, красная и черная икра, сыры, окорока, балыки, овощи, фрукты и шоколадные конфеты фабрики Бабаева. И ведь не только кремлевские властители, но и вся большевистская элита отоваривалась через специальные закрытые распределители.

А дети в это время пухли и умирали от голода…