Черная гора - Рекс Стаут

В каморке, служившей кабинетом, стояли три стула. Коуртни пригласил нас занять два из них, а сам направился к третьему, который стоял за столом, заваленным бумагами. За четыре дня, прошедших после нашей первой встречи, Коуртни не слишком изменился.

— Вы сказали по телефону, — начал он, глядя на Вулфа, — что хотели попросить меня об услуге.

— О двух услугах, — поправил его Вулф. — Первая заключалась в том, чтобы мы могли попасть к вам, не называя своих имен.

— Это уже сделано. А вторая?

— Постараюсь быть кратким. Мы с мистером Гудвином прибыли в Италию по личному, но очень важному и абсолютно конфиденциальному делу. За время пребывания на итальянской земле мы не нарушили ни одного закона, если не считать того, что при нас не было документов. Наше дело благополучно завершено, однако возникла одна загвоздка. Мы хотим завтра отплыть из Генуи на борту «Базилии», но нужно, чтобы мы плыли инкогнито. Успех нашего дела окажется под серьезной угрозой, если станет известно, что мы находимся на борту этого судна. Мне удалось, позвонив из Бари в Рим, забронировать для нас двухместную каюту на имя Карла Гюнтера и Алекса Гюнтера. Я бы хотел, чтобы вы сейчас позвонили в компанию и сказали, что я приду за билетами.

— Чтобы подтвердить, что по прибытии в Нью-Йорк вы с ними расплатитесь?

— Нет, я заплачу сейчас наличными.

— Тогда — зачем?

— Чтобы заверить, что мы именно те, за кого себя выдаем. И оправдать, что мы будем путешествовать под другими фамилиями.

— И только?

— Да.

— Господи, какая ерунда! — Коуртни вздохнул с облегчением. — Тысячи людей путешествуют инкогнито. На это вам не требуется разрешение посольства.

— Возможно. Однако я предпочитаю подстраховаться. Я должен исключить всякий риск, пусть он даже ничтожно мал. Кроме того, я не хотел бы пускаться в пространные объяснения при разговоре с чиновниками. Вы позвоните?

Коуртни улыбнулся.

— Я приятно удивлен, мистер Вулф. Конечно, я позвоню. Хотел бы, чтобы все наши соотечественники обращались ко мне за подобными услугами. А теперь, если вы не возражаете, я хотел бы в свою очередь попросить вас об одном одолжении, Я уведомил посла о том, что вы придете на прием, и посол изъявила желание познакомиться с вами. Вы сможете уделить ей несколько минут?

Вулф нахмурился.

— Это женщина?

— Да, разумеется.

— Я вынужден просить у вас прощения. Я смертельно устал, а нам еще нужно успеть на семичасовой самолет до Генуи. Если только… вы не обидитесь и не передумаете звонить…

Коуртни от души расхохотался.

— Нет, я не передумаю, — сказал он, утирая слезы Потом снова захохотал, запрокинув голову назад. Мне показалось, что для дипломата подобного ранга он ведет себя чертовски неприлично.

16

На следующий день, в пятницу, мы сидели в нашей каюте второго класса на борту «Базилии». Отплытие было намечено на час дня. Все было замечательно, кроме одного. В генуэзском отеле «Форелли» мы всласть отоспались (я проспал одиннадцать часов кряду, как убитый) и вкусно позавтракали. Вулф уже ходил, не волоча ноги, да и мои синяки подзажили. Зарегистрировали нас как Карла и Алекса Гюнтеров, не задавая лишних вопросов. Посадка тоже прошла без сучка и без задоринки. Каюта с иллюминаторами наружу была в два раза больше нашей камеры в тюрьме Бари и кроме двух коек в ней оказалась еще пара кресел, в одно из которых Вулф ухитрялся протискиваться, хотя и не без труда. Все было замечательно.

Но куда подевался Петер Зов?

Зов сказал Вулфу, что, высадившись в Гориции, доберется до Генуи через Падую и Милан, а на борт «Базилии» взойдет в качестве стюарда в четверг вечером. Вулф поинтересовался, под каким именем поплывет Зов, но Стритар сказал, что они решат это позднее. И вот мы сидели в каюте и мучались неизвестностью, не зная, путешествует ли Зов с нами.

— До отплытия остался ровно час, — произнес я, — Попробую сходить на разведку. Стюарды снаружи так и кишат.

— Проклятье! — прорычал Вулф и стукнул кулаком по подлокотнику кресла. — Нельзя было отпускать его от себя.

— Стритар почуял бы неладное, если бы вы упорствовали. Да и в любом случае он не пошел бы на это.

— Пф! Зачем мне тогда голова? Я должен был что-нибудь придумать. Я последний болван. Нет, я не могу плыть в Америку без него!

В дверь постучали и я сказал:

— Войдите.

Дверь открылась и в проеме возник Зов, который нес наши чемоданы.

— О, это вы, — произнес он по-сербскохорватски. Потом поставил чемоданы на пол и повернулся, чтобы идти.

— Подождите минутку, — попросил Вулф. — Я должен вам кое-что сказать.

— Позже скажете. Сейчас нет времени.

— Всего одно слово. Не старайтесь убедить нас, что вы не понимаете английского языка. Вас бы не взяли стюардом, если бы вы не говорили по-английски.

— А вы догадливый, — сказал Зов по-сербскохорватски. Потом добавил — уже по-английски:

— О'кей.

И был таков.

Я запер за ним дверь и повернулся. Вулф сидел с закрытыми глазами и шумно сопел. Минуту спустя он открыл глаза, посмотрел на чемоданы, перевел взгляд на меня и только тогда поведал, о чем они говорили с Зовом.

— Нужно выяснить, под каким он здесь именем, — сказал я.

— Выясним. Ступай на палубу и следи за сходнями. Вдруг ему что-то втемяшится в голову и он решит улизнуть.

— С какой стати?

— Не знаю. Просто люди с таким покатым лбом часто бывают непредсказуемы. Отправляйся.

Вот так случилось, что до самого отплытия я простоял на палубе, опираясь о фальшборт и любуясь на генуэзские горы, к которым прилепились тысячи домиков. Впечатление было бы куда более сильным, если бы я только что не вернулся с прогулки по черногорским скалам. К тому времени, как «Базилия» покинула гавань и вышла в открытое море, большинство пассажиров уже спустились в обеденный салон.

Я в свою очередь спустился в нашу каюту и сказал Вулфу:

— Пора уже и пообедать. Пожалуй, вы поступили правильно, решив, что в течение всего путешествия не будете выходить из каюты. На борту может оказаться кто-нибудь, способный узнать вас. Что же касается меня, то я, пожалуй, имею право принимать пищу в общем салоне. Вы не возражаете?

— Нисколько. Я уже заказал Петеру Зову, что принести на обед.

У меня отвалилась челюсть.

— Петеру Зову? — глупо переспросил я.

— Да. Он наш стюард.

— О, Боже! Он будет приносить вам еду, а вы будете ее есть?

— Разумеется. Это, конечно, испытание, и аппетита оно мне не прибавит, но в нем есть и определенные преимущества. У нас будет вдосталь времени, чтобы обсудить наши планы.

— А вдруг ему взбредет в голову подмешать вам мышьяк?

— Вздор! С какой стати?

— Дело в том, что люди с таким покатым лбом часто бывают непредсказуемы.

— Иди обедать.

Я отправился в салон. Меня усадили за семнадцатый стол, накрытый на шестерых. Один стул пустовал и должен был пропустовать всю дорогу. За столом сидели: немец, который считал, что разговаривает по-английски, но явно ошибался, женщина из Мэриленда, которая разговаривала по-английски, но лучше бы молчала, и еще парочка — мать с дочерью, — которые не знали даже слов «доллар», «О'кей» и «сигарета». Семнадцатилетняя итальянка-дочь, внутри у которой явно бушевал вулкан латинянской страсти, могла бы стать объектом моего внимания, если бы не мамаша, которая ходила за ней по пятам, словно приклеенная.

За предстоящие двенадцать дней пути возможностей для знакомства и ухаживаний было, конечно, хоть отбавляй, однако на третий день выяснилось, что все три наиболее вероятные кандидатуры, включая вулкан с дуэньей, отпадают. Одна, черноглазая шепелявящая красотка, плыла в Питтсбург, чтобы сочетаться браком. Вторая, высокая стройная скандинавка, которая обходилась без грима (да он ей и не требовался), обожала играть в шахматы. И точка. Третья, миниатюрная блондиночка, начинала поглощать коктейли за час до обеда, да так и не останавливалась. Как-то раз я решил поупражняться с ней вместе и довольно скоро выяснил, что любительница коктейлей шельмует: у нее оказалась сестра-двойняшка, причем обе замечательно парили в воздухе. Я обиделся, бросил надувательниц в баре и вернулся к себе в каюту, едва не пересчитав по дороге лбом все ступеньки. Вулф метнул на меня рысий взгляд, но от комментариев воздержался. В Генуе он закупил несколько дюжин книг, разумеется — на итальянском, и, похоже, заключил сам с собой пари, что проглотит их все до того, как впереди по курсу появится статуя Свободы.

Во время плавания мы с ним время от времени перебрасывались отдельными фразами, но не слишком учтиво, поскольку разошлись во мнениях. Я категорически отвергал план, который Вулф хотел при первом же удобном случае обсудить с Петером Зовом. Первая перепалка по этому поводу вспыхнула у нас еще в Генуе, в номере отеля, и с тех пор то и дело возобновлялась. Я поначалу хотел первым делом, как только мы выйдем в море, уведомить капитана о том, что на борту у нас вооруженный убийца, совершивший в Нью-Йорке тяжкое преступление, с тем, чтобы остаток пути Зов провел под замком. Кроме того, я предложил послать радиограмму инспектору Кремеру, чтобы уготовить Зову достойную встречу. Вулф отверг мой замысел под смехотворным предлогом, что в нью-йоркской полиции никогда не слыхали про Зова, и нам не поверят; более того, уверял этот упрямец — капитан предупредит Зова и тот каким-то образом улизнет с корабля, прежде чем тот войдет в территориальные воды Соединенных Штатов. В открытом море власть и закон сосредоточены в руках одного человека — капитана судна.