Потому что ты - единственный - Galit

- Да, Северус, я тебя тоже люблю! Просто я считаю, что деньгам надо находить более полезное применение, чем примитивное накопление их в сейфах Гринготтса. Например, с пользой потратить их на себя, любимого, - он демонстративно нежно погладил себя по щеке. - А когда - заметь: когда, а не если - я верну себе прежнее положение и влияние, то займусь, наконец, и твоими финансами... Что? Знаю, что не жалуешься. Но если денег станет больше, ты что, откажешься от них? Вот и я так считаю. Ты у нас теперь - почти такой же герой, как Поттер, этим обязательно надо пользоваться. Кто знает, что ты - самый молодой в Европе зельевар такого ранга? Кучка тех, кто тебе его присвоил, и ближайшее окружение? Пора об этом узнать всем. Начинается новая жизнь, Темный Лорд больше не вернется. За что лично я благодарен мистеру Поттеру, так, безусловно - за эту определенность. Мы свободны, Северус, - с несколько излишней патетикой, заставившей того заподозрить перебор с коньяком, произнес Люциус, - свободны заниматься тем, чем сами захотим!

- Кто-то, не знающий тебя так, как я, мог бы сейчас подумать, что когда-то было по-другому! - саркастически бросил Снейп. - Что ты когда-либо делал что-то, чего действительно не хотел.

- Но мы же никому не скажем? Мы знаем друг друга, пожалуй, во всех смыслах этого слова... Короче, есть, что вспомнить. Мой сын - твой крестник, и если бы ты не был таким упертым женоненавистником, когда-нибудь я взял бы на себя такие же обязательства в отношении твоих детей... А? Ненавидишь не всех женщин, а только глупых? Ну, и кому ты это пытаешься рассказать? Слава Мерлину, я лучше всех осведомлен о твоей ориентации. - Он успокаивающе поднял ладонь: - Да-да, я знаю, что ты не веришь в бисексуальность, не нужно мне заново объяснять, что моя свадьба все испортила... У меня есть Драко, поэтому я не собираюсь жалеть, что наши былые отношения стали просто дружеской привязанностью.

Сам Северус временами жалел о несбывшемся: роман с Люциусом был одним из самых приятных его воспоминаний. Но признаться в этом было бы несомненной ошибкой, которую изворотливый блондин обязательно использовал бы когда-то в своих интересах. «Он и без лишних козырей всегда умудрялся обыграть меня, где только возможно, а возобновить с ним какие-то отношения, кроме чисто дружеских, значит - встать в длинную и постоянно обновляющуюся очередь страждущих... Нет уж, спасибо, никогда не любил быть вторым, не то что - очередным».

- Ладно, разобрали еще раз, - проворчал Северус, - у тебя свои игрушки, у меня - свои. С чего мы начали-то, помнишь? Твои деньги, ты их и тратишь, куда угодно, а я вовсе не нуждаюсь в подробных объяснениях, зачем именно ты это делаешь! И давай закончим на сегодня.

На сей раз Люциус позволил ему оставить последнее слово за собой, лишь загадочно ухмыльнулся и, тряхнув своей серебристой гривой (которая никогда не знала защитной мази, а потому отродясь не слипалась прядями и была предметом тихой зависти Северуса), картинно удалился, привычно «не замечая» девичьих вздохов на всем пути своего следования к выходу из замка...

Прошло около полугода, и магический мир снова подвергся встряске. Все это время было тихо, никакие экстраординарные события не мешали мирной жизни волшебной части общества, за исключением знаменитого скандала в семействе Малфой: Нарциссу застукали с любовником-маглом в одном из злачных мест немагического Лондона. Причем не кто-нибудь, а лично Люциус в компании нескольких деловых партнеров. Что он сам и его партнеры делали среди маглов, в таком месте и в это время, осталось покрытым тайной для основной части населения. Он любезным тоном сообщил жене, что она - шлюха, та не менее вежливо разъяснила супругу, что как любовник он - ноль, особенно в сравнении с маглами, «которые на магию не надеются, поэтому стараются сами».

Развод был осуществлен очень быстро и по-деловому: супружеская чета Малфой полюбовно разделила, что кому принадлежит, и скоро перестала быть таковой, оставшись в прекрасных отношениях. Понимающим людям все это мероприятие слишком хорошо напомнило их же бракосочетание, но на то они и были хорошо знающие обоих люди, что взяли это себе на заметку, ничего вслух не сказав. А общественное мнение почему-то резко склонилось к тому, чтобы восстановить репутацию вернувшего себе холостяцкий статус красавца-блондина...

Итак, весной 1999-ого года (как и любой другой) Хогвартс жил своей собственной жизнью, плавно переходя в состояние предэкзаменационной горячки, когда случилось нечто шокирующее и жуткое своей непонятностью...

Однажды вечером Северус Снейп почувствовал резкую, с каждой секундой усиливающуюся боль в почти невидимой уже Черной Метке. Уперев локоть разрывающейся от боли левой руки в письменный стол, за которым он мирно составлял план контрольных работ на последний семестр, трясущейся правой мужчина рванул манжет - пуговицы и дорогая запонка брызгами разлетелись в разные стороны, - содрал мешающие слои ткани и наконец подставил взгляду проклятый рисунок. Еще утром еле заметный, сейчас он ясно виднелся на воспаленной, покрасневшей коже.

«Неужели опять?! Я не выдержу! Даже не буду пытаться, яд Спи-Усни еще никто не отменял...» Предприняв неимоверное усилие, он встал, вцепившись в стол, сделал несколько шагов вокруг него. Боль распространилась уже на все тело, не давая дышать, окутывая разум своим туманом, Северус с трудом держался на ногах, не чувствуя их. Мучительное ощущение нарастало, по лицу тонкими струйками тек холодный пот, темнело в глазах в преддверии потери сознания... И вдруг все кончилось: так же внезапно, как началась, боль ушла. Голова кружилась от облегчения, в легкие хлынул сладкий прохладный воздух. Дрожащий, мокрый, как мышь, профессор Зельеварения осознал себя стоящим посреди собственного кабинета и тупо, неверяще рассматривающим левую руку, на предплечье которой была только красноватая припухлость и - никаких черепов, никаких змей!

Не имея сил даже обрадоваться, с огромным напряжением волоча ноги и благодаря небо за то, что не успел поужинать, измученный Северус доплелся до спальни, упал на кровать и благополучно отключился... Шли часы, ночь давно вступила в свои права, а мужчина, почти неузнаваемый в жалкой кучке черных тряпок, сваленных на постели, крепко спал, иногда тихо постанывая и сворачиваясь во все более тугой клубок по мере того, как остывали угли в потухшем камине.

Перед рассветом в покоях декана Слизерина раздался громкий хлопок, сопровождающий появление в кабинете эльфа-домовика. Прищелкнув пальцами, тот зажег свет и, быстро оглядев комнату, начал подбирать с пола раскатившиеся пуговицы с торчащими из них обрывками ниток и клочками ткани. Увидев лежащую возле стола сверкающую запонку, он укоризненно покачал головой, шагнул, чтобы поднять ее... и вдруг затрясся, заозирался, только что собранное снова рассыпалось из его рук, длинный тонкий нос дергался, будто принюхиваясь к чему-то зловонному. Домовик заметался, не зная, куда бежать, наконец на что-то решился, кинулся в спальню. Подскочив к кровати и услышав стон, он заплакал, повторным щелчком пальцев разжег огонь и исчез, а через несколько минут вернулся, чтобы встретить выходящих из камина директрису МакГонагалл и мадам Помфри. Вцепившись обеими руками в свои огромные уши и выпучив полные слез глаза, бедный эльф раскачивался и стенал на одной ноте, что «профессор Снейп, сэр, ему совсем плохо, но Клемми не виноват, мэм, Клемми почуял злую магию и позвал на помощь».