Мой властный миллиардер - Ева Ночь

В руках у него - букет из роз. Нет, ничего особенного. Не огромный неподъёмный веник, а очень аккуратная полусфера, где по краям - тёмно-розовые цветы, затем - кремовые, а в середине - белоснежные. Залипательно, глаз не оторвать.

- Привет! - улыбается, как Чеширский кот.

- Здравствуй, здравствуй, парень Стас, - улыбаюсь в ответ и чувствую себя меркантильной сволочью. Ощущение такое, словно родину предала и продала.

Странно устроен человек: я душу была готова продать за то, чтобы попасть на выставку. Несколько часов назад чуть не плясала от счастья, что желаемое в руки упало. А сейчас стою в шаге от мечты и чувствую себя предателем, способным ходить на задних лапках, как собачка, за сладкой конфеткой.

А может, я просто не готова к свиданию со Стасом. Я всё-таки не бабочка, что легко с цветка на цветок порхает. Давлю в себе честные мотивы и делаю шаг вперёд.

- Это тебе, - протягивает Стас букет.

- Наверное, лишнее, - не решаюсь взять цветы, но Стас берёт меня за руку, вкладывает розы и сжимает мои пальцы.

- Расслабься, Настя. Это всего лишь выставка и всего лишь цветы для красивой девушки. Мне приятно их дарить. Небольшой знак внимания от мужчины, которому нравится доставлять девушкам удовольствие.

Эк он загнул. Лицо искреннее, глаза честные, а слова звучат двусмысленно. Или это я такая извращенка подозрительная.

- Пойдём, - протягивает он руку, - нас ждут.

И всё другое перестаёт существовать, когда мы наконец-то проходим Рубикон галерейного порога.

Внутри - таинство. Картины на стенах. Фрагменты жизни, в которые падаешь и не знаешь: вернёшься ли. Старые дворики, дома, когда-то бывшие чуть ли не дворцами, а сейчас - в морщинах времени, жестокости человеческого потребительства. Храмы, превращённые в склады, эпохи, разделённые на коммуналки...

Он умел передавать дух. Архитектурные линии создали другие мастера, а Стефан отразил характер каждого места, которое рисовал.

Это как в портрете. Есть просто блины-лица, где не прочесть ничего, кроме лоб-глаза-нос-губы. А есть живость ума в глазах. Особенности личности, что сквозят во взгляде, линиях подбородка или губ. Смотришь и думаешь: алчный, жестокий, властный.

Так и тут: каждый городской пейзаж - целая история, которую можно увидеть, прочитать сквозь мазки масляной краски или разводы акварели. Где-то хочется плакать, где-то восторгаться или умиляться, а где-то чувствуется грусть, теплота, скорбь, отчаяние.

Хочется притронуться руками к нарисованным камням, чтобы почувствовать их шероховатость или холодность - так это выпукло и ярко, пронзительно и здорово.

Я потерялась, погрузилась, растворилась. Забыла, кто я, где и с кем. А в голове, как цветы сквозь асфальт, проклёвываются собственные линии, рождаются мои дома, которые я ещё не создала, но очень хочу.

- Нравится? - голос за спиной похож на удар хлыстом: высокий, но глуховатый, с жёстким дыханием и чуть картавой «р». Оборачиваюсь стремительно. Мужчины улыбаются мне с пониманием - Стас и незнакомец. А я понимаю: это он, художник, автор картин.

- Очень! - искренне и с чувством, не пытаясь даже выразить всё, что творится в душе - это невозможно передать словами. - Стефан? - смотрю на мужчину вопросительно. Ему слегка за тридцать, и он неуловимо похож на Стаса. Не такой высоки й, худощавый, в очках. Волосы светлее - льняные почти, стрижка неаккуратная, почти неряшливая. Но тёмные брови и губы заставляют переводить взгляд с одного мужчины на другого.

- Вообще-то, Стёпа, - почти смеётся Стас, - это он за границей офранцузился или обуржуился - даже не знаю, как правильнее сказать.

- По рождению - Степан, по документам - уже Стефан, - протягивает он мне руку и я вкладываю в его длинные пальцы с обкусанными под корень ногтями свою ладонь.

А я Настя.

- Девушка, что покорила моего брата, - он не сводит с меня глаз - внимательных и изучающих. - Он только о вас и говорит после «Города Ангелов», бредит, можно сказать.

Эта откровенность смущает меня, выбивает из колеи. Я не готова к подобным откровениям. Это всё равно что зайти за кулисы и увидеть изнанку театра - рутинную и обыденную, лишённую торжественности и пафоса.

- Перестань, - толкает Белова в бок Стас, - ты её смущаешь.

- Брат? - переспрашиваю, чтобы выйти из зоны неудобных для меня разговоров.

- Троюродный, моя мама с его мамой - двоюродные сёстры, - поясняет Стас, но я почти его не слушаю: там, у дальней стены, призраком мелькает тень, и я вглядываюсь пристально, пытаясь понять: то ли Орловского сюда чёрт принёс, то ли мне он просто везде мерещится.

Скорее всего, последнее. К сожалению, рана ещё свежа, а сердце у меня нежное и впечатлительное. Никак не удаётся выкинуть господина Владимира из головы. Но я очень стараюсь. И однажды всё получится!

22. Нам бы ночь продержаться да день простоять...

Что бы ни случилось - держи лицо. Как бы тебя ни доставали -не позволяй себе сорваться. Во взрослые игры играют самые стойкие и уравновешенные.

Бизнес как есть Владимир Орловский

Маня позвонила внезапно. Я ещё от посещения института отойти не успел. Впрочем, спрогнозировать маму невозможно. Она как орда воинственных индейцев выскакивает из кустов и с улюлюканьем забивает копьём выбранную жертву.

- Я тут билеты на выставку достала. Изумительнейший художник! Фактура, старинные дворики столицы, забытые исторические памятники. Архитектура в его картинах дышит!

- Мам... - у меня нет сил ей даже подыгрывать, называя Маней, - мне сейчас не до выставок.

- Глупости! - для неё всегда так: чик - и ампутировала. - Мы собирались с Павликом, но у него сегодня операция внеплановая, ты же знаешь, как это бывает.

Знаю. А ещё знаю, что недостатка в желающих её развлечь, тем более на халяву, она не испытывает. Вечно вокруг неё вьются какие-то подруги-шакалихи, хорошо хоть не мужики. Маня истово блюла честь семьи и никогда не позорила