Репортажи с переднего края. Записки итальянского военного корреспондента о событиях на Восточном фронте. 1941–1943 - Курцио Малапарти

Рядом со мной лежал целый ящик бумаги – полковые документы и тому подобное. На ящике стоит печатная машинка, сконструированная в Америке, но произведенная в Советском Союзе. Экземпляр газеты «Правда» от 24 июня, испещренный набранными огромными буквами заголовками времен начала войны. На второй странице были напечатаны жизненные истории трех «агитаторов», каждый из которых недавно присутствовал и обращался к народу на митинге: первый – на заводе, второй – в колхозном дворе, третий – в военном лагере. («Агитаторами» здесь принято называть пропагандистов коммунистической партии. Во время войны перед ними ставится задача укреплять волю народа к сопротивлению, разъяснять людям цели борьбы, вдохновлять массы рабочих и крестьян на подъем производительности труда в интересах национальной обороны.) У тех трех людей были жесткие черты лица и выдающиеся вперед челюсти. А вокруг них стояли обычные люди с напряженными внимательными лицами рабочих, крестьян, солдат.

Я встал и медленно пошел вдоль поля боя. Вдруг я споткнулся об электрическую аккумуляторную батарею, ту, что называется «сухой». Два контакта батареи соединены с лампой, которая висела на гвозде над деревянным ящиком с жестяными накладками. На ящике лежала сломанная авторучка и сборник упражнений, испещренный пометками. Внутри ящика – большой альбом, затянутый в красную обложку, на котором большими буквами были набраны слова «третья сталинская пятилетка». Альбом иллюстрировал третий пятилетний план, сформулированный Сталиным и все еще находящийся в стадии реализации, статистическими данными о строительстве новых заводов, организации производства и цифрами производительности труда[35]. Пока я переворачивал страницы альбома, немецкий солдат указал мне на что-то в ветвях деревьев. Я посмотрел наверх: там находился громкоговоритель. По стволу дерева вниз свисал электрический провод. Мы проследили за тем, куда ведет провод в траве.

В нескольких метрах от дерева, в яме в земле, мы наткнулись на скорченное тело русского солдата. Мертвец наклонился вперед, накрыв грудью большой металлический ящик – радиостанцию. В траве на земле вокруг были разбросаны осколки граммофонных пластинок. Я попытался собрать вместе осколки и прочитать названия на этикетках: «Интернационал», «Марш Буденного», «Марш Черноморского флота», марши моряков Кронштадта и красных авиаторов. Здесь же мы нашли и несколько обучающих пластинок по общественным, политическим и военным предметам.

На красной наклейке одной из пластинок я прочел следующие слова, напечатанные черными буквами: «На подмогу агитатору – выдана Тс. К. кп/6/У/№ 5 – 1941». Это что-то вроде фонографического «молитвенника», своего рода учебник «агитатора-передовика». Статьи данного «молитвенника» глубоким убедительным голосом раз за разом по громкоговорителю призывали солдат выполнить свой долг до конца. На другой пластинке значились слова: «пояснительный текст». Это, несомненно, был еще один «молитвенник», что-то вроде справочника солдата-коммуниста. На третьей пластинке значилась надпись: «Течет речка-невеличка». Это название «фабричной песни», одной из тех, которым большевики дали название «заводских».

Но самым интересным моим открытием стал альбом из 24 записей, на обложке которого было название «Доклад товарища Сталина на чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов 25 ноября 1936 г. «О проекте Конституции Союза ССР». На 48 сторонах 24 пластинок была записана вся длинная речь, с которой Сталин выступал в Большом театре в Москве по случаю принятия Конституции СССР в 1936 г. Немецкий солдат, который помогал мне собрать осколки, молча смотрел на меня. Затем он посмотрел наверх на громкоговоритель, висевший в ветвях дерева. Он внимательно посмотрел на тело русского солдата, распластавшееся на металлическом ящике радиостанции. Лицо немецкого солдата было серьезно, почти печально. В нем сквозила та грусть простого солдата, что часто является спутником изумления и непонимания. Он был крестьянином, этот немецкий солдат, а не рабочим. Крестьянином из Баварии, из района Аугсбурга. Он не являлся носителем того, что я зову «промышленным духом», он даже не понимал, что означает слово «мораль человека промышленности». Тем меньше в нем оставалось места принципам, способности к обобщениям, слепого фанатичного реализма. (Во время боев слова Сталина, усиленные огромным громкоговорителем, стекали вниз, к солдатам, занявшим свои позиции в окопах за пулеметами, достигали ушей бойцов, залегших в зарослях, раненых, бьющихся в агонии на земле. Переданные через громкоговоритель слова приобретали жесткий, брутальный, металлический оттенок. Было что-то дьявольское и вместе с тем наивное в этих солдатах, сражавшихся, пока они не погибли, вдохновленных речью Сталина о советской конституции, под медленный методичный речитатив «агитаторов» о морали, обществе, политике и военном деле; в этих солдатах, которые так и не сдались; в этих мертвецах, разбросанных на земле вокруг меня, в их последних жестах, жертвах упорства и непреклонности этих солдат, которые умерли в таком ужасном одиночестве на поле боя посреди оглушающего грохота орудий и под бесконечные громкие выкрики громкоговорителя.)

Я опустил глаза, и в траве под ногами мой взгляд наткнулся на что-то похожее на блокнот в кожаной обложке. Это была расчетная книжка рядового Семена Столенко. Украинская фамилия. Рядом с его личным номером 568352 красными чернилами было написано слово «беспартийный», то есть «не состоящий в партии», человек вне политики. Далее следовали какие-то обозначения, которые я не понимал. Рядовой Столенко, как я узнал, родился 3 февраля 1909 года в Немирове. Он был пулеметчиком. Потом я прочел слово «трактор». Следовательно, он был крестьянином и, несомненно, трудился в колхозе и отвечал за колхозный трактор. Вверху на третьей странице красными чернилами значилось слово «безбожник», то есть буквально человек без Бога. Этот украинский солдат Семен Столенко, тридцати двух лет, который был аполитичным человеком, то есть беспартийным, и признавал себя «безбожником», или, другими словами, атеистом, этот крестьянин, боевой дух которого вдохновлял властный голос, передаваемый через громкоговоритель, этот солдат предпочел не сдаваться и сражался до конца… Теперь он мертв. Он дрался до конца. Он не сдался. Он погиб.

Ветер шевелил листья деревьев, колыхал ветви, многие из которых были посечены осколками или поломаны взрывами снарядов, гонял рябь по траве, на которой лежали трупы. Окровавленные обрывки формы, куски бумаги, густо покрывшие землю, – ветер гонял все это с места на место. Постепенно среди листьев и травы мне стал слышаться шепот. Будто мановением волшебства лица мертвых вдруг осветились. Лица этих бедняг вновь оживил свет уходящего солнца. Ветер принес из деревни Шумы перестук пулеметного огня. Вдалеке по зеленой стене леса молотом стучали пушки, будто старались утрамбовать что-то. Из глубины долины доносилось отчаянное ржание лошадей. Время от времени вдали возникали и снова умирали в складках пурпурного заката, будто под сенью огромного красного флага, звуки ружейной стрельбы.