Барраяр - Лоис Буджолд

— Сам грызи свои ногти, Вааген, — любезно отозвался хирург. — Только скажи мне под руку еще что-нибудь, и я попрошу медтеха тебе в глотку расширитель поставить.

Давние друзья, прикинула Корделия. Хирург поднял руки, глубоко вздохнул, взялся за виброскальпель и одним абсолютно рассчитанным, аккуратным разрезом вскрыл брюшную полость. Медтехник тут же плавно повторил его движение хирургическим тяговым лучом, пережимая сосуды; крови пролилось не больше, чем если бы кошка оцарапала. Корделия ощущала надавливание, но не боль. Следующие разрезы вскрыли стенку матки.

Перенос плаценты был гораздо более сложной процедурой, чем простое кесарево сечение. Нежную плаценту химической и гормональной стимуляцией побуждают отсоединиться от богатой кровеносными сосудами матки, не повредив слишком много крошечных ресничек, а затем, отделенную от стенки матки, заливают проточным, обогащенным кислородом питательным раствором. Между плацентой и стенкой помещают губчатую прокладку репликатора, и реснички плаценты частично внедряются в эту новую основу, и лишь затем вся эта конструкция извлекается из живого материнского тела и помещается в репликатор. И чем больше срок беременности, тем сложнее перенос.

Тяж пуповины между плацентой и младенцем во время операции находится под контролем, и туда при необходимости делаются инъекции кислорода. На Колонии Бета за это отвечал бы хитрый приборчик, здесь же рядом с операционным столом маячил техник с пневмошприцем.

Медтехник начал заливать в матку прозрачный ярко-желтый раствор. Жидкость переполняла матку и, чуть окрашенная розовым, сбегала по бокам Корделии в сток под столом. Хирург работал фактически под водой. Да уж, перенос плаценты — отнюдь не чистая операция.

— Прокладку, — потребовал хирург негромко, и Вааген с Генри, подкатив маточный репликатор к Корделии, извлекли из него губчатую основу с питательными тяжами. Хирург немедля подхватил ее микротяговым лучом и начал прилаживать. Рук его Корделия не видела, как ни скашивала глаза через свой округлившийся — ах, как мало округлившийся! — живот. Она задрожала. Лоб Риттера покрылся потом.

— Доктор…! — техник показал что-то на мониторе.

Риттер поднял глаза, отозвался неопределенным хмыканьем и продолжал свою тонкую работу. Что-то говорил техник, о чем-то тихо переговаривались Вааген, Генри, профессионально, обнадеживающе… холодно-то как…

Поток, стекающий по белой коже, вдруг превратился из розоватого в ярко-алый, брызжущий, хлещущий быстрей, чем поступала в матку питательная жидкость.

— Зажать! — прошипел хирург.

Корделия успела бросить только взгляд на крошечные ручки, ножки, влажную темноволосую головку под пленкой; ребенок, размером не больше выловленного из ведра котенка, выгибался в затянутых в перчатки руках хирурга. — Вааген! Если не передумал, так бери его сейчас! — рявкнул Риттер. Руки Ваагена в перчатках погрузились в ее живот, и темные вихри закружили Корделию, голову охватила боль, взорвавшись искрами перед глазами. Темнота наплывала. Последним, что она услышала, было отчаянно шипящее ругательство хирурга: «О ч-черт…»

В ее снах туманом клубилась боль. Но хуже всего было удушье. Она задыхалась и плакала от недостатка воздуха. Горло ее было чем-то забито, и она царапала его ногтями, пока ей не связали руки. В бреду ей виделись форатьеровские пытки, умноженные в диких подробностях и растянутые по времени — они длились часами. Обезумевший Ботари вдавливал ей в грудь колено, так что дышать вообще было нечем.

Когда она наконец очнулась в ясном сознании, то словно вырвалась из ада подземной темницы на свет божий. Облегчение оказалось так глубоко, что она снова заплакала, заскулила вслух, роняя слезы. Она могла дышать, хоть это было и мучительно; все тело было словно избито и болело, шевельнуться было невозможно. Но дышать она могла. Это главное.

— Ш-ш! — Широкий теплый палец коснулся ее век, стирая влагу. — Все хорошо.

— Д-да? — Она моргнула и сощурилась. Стояла ночь. Вокруг ламп колебались теплые пятна света. Над нею склонился Эйрел. — Щасс ночь? Чт' случилсь?

— Т-с. Ты была очень, очень больна. Сильнейшая кровопотеря во время переноса плаценты. У тебя сердце дважды останавливалось. — Он облизнул пересохшие губы и продолжил. — Травма, плюс к отравлению, привела ко вспышке солтоксиновой пневмонии. Вчера тебе было очень плохо, но худшее уже позади, и аппарат искусственного дыхания больше не нужен.

— Ск… сколько?

— Три дня.

— А-а. Малыш, Эйрел. Получилось? П-подробно.

— Все прошло хорошо. Вааген доложил, что перенос был успешным. Они потеряли примерно тридцать процентов живой плаценты, но Генри скомпенсировал это обогащенным потоком кислорода. Так что, похоже, все хорошо — в пределах ожидаемого. Короче — ребенок жив. Вааген начал свои эксперименты по кальциевой терапии и обещает нам вскоре доложить о начальном состоянии. — Эйрел погладил ее по лбу. — Вааген получил карт-бланш на любое оборудование, материалы и специалистов, которых он запросит, включая консультантов со стороны. Ему, помимо Генри, придан опытный штатский педиатр. А про наши боевые отравляющие вещества Вааген знает больше всех в мире, на Барраяре или вне его. Больше мы ничего не можем сейчас сделать. Так что отдыхай, милая моя.

— Ребенок… где?

— Если захочешь, то сможешь увидеть прямо отсюда. — Он помог ей приподнять ей голову и показал за окно. — Видишь вот то следующее здание, с красными огнями на крыше? Это исследовательский комплекс биохимиков. Лаборатория Ваагена и Генри там, на третьем этаже.

— А, знаю. Мы оттуда забирали Елену.

— Верно. — Его лицо смягчилось. — Как хорошо, что ты снова со мной, милый капитан. Когда я смотрел на тебя, такую больную… я не чувствовал себя настолько беспомощным и ненужным с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать.

В тот год, когда отряд убийц Юрия Безумного уничтожил его мать и брата. — Ш-ш, — успокоила на этот раз она его. — Нет-нет… теперь все хорошо.

Трубки, подведенные к ее телу, убрали на следующее утро, оставили только кислородную. Потекли дни тихой обыденности. Корделии лежать и выздоравливать никто не мешал, не то что Эйрелу. К нему приходили толпы, начиная с министра Форталы, в любое время дня и ночи. Форкосиган приказал поставить в своей палате комм-пульт с защищенной линией связи, как ни возражали медики. В этом импровизированном кабинете Куделка просиживал вместе с ним по восемь часов в день.

Ку выглядел притихшим, подавленным происшедшим несчастьем, как и все вокруг. Хотя он был не столь мрачен, как те, кто имел отношение к оплошавшей в ту ночь Безопасности. Даже Иллиан тушевался при виде Корделии.

Пару раз в день Эйрел осторожно водил ее прогуляться по коридору. Виброскальпель рассек живот чище, чем мог бы сделать, скажем, обычный сабельный удар, но не менее глубоко. Заживающий шрам болел, но меньше, чем легкие. Или душа. Живот сейчас был не столько плоским, сколько дряблым, но определенно пустым. Она была одинока, в ней больше никого не было, она снова осталась сама по себе после пяти месяцев странного двойного существования.

В один из дней пришел доктор Генри с парящим креслом и повез Корделию на короткую экскурсию в лабораторию, взглянуть на стоящий в безопасности репликатор. Она поглядела на экранах сканера, как шевелится ее дитя, изучила сделанные группой заключения и технические показания. Результаты обследования нервной системы, состояния кожи и зрения их маленького пациента были обнадеживающими, хотя насчет слуха, из-за крошечных косточек внутреннего уха, Генри сомневался. Генри с Ваагеном были опытными и знающими учеными, почти бетанцами по своему профессиональному кругозору, и Корделия, благословив их мысленно и поблагодарив вслух, вернулась к себе. Она почувствовала себя несравненно лучше.

Но когда на следующий день в ее палату ворвался капитан Вааген, сердце Корделии упало. Лицо капитана было мрачным, как грозовая туча, губы сурово и плотно сжаты.

— Что-то не так, капитан? — торопливо спросила Корделия. — Вторая кальциевая серия — неужели не получилось?

— Пока рано говорить. Нет, младенец без изменений. Проблемы в вашей родне.

— Прошу прощения?

— Сегодня утром нас навестил генерал граф Форкосиган.

— О! Пришел посмотреть на малыша? Отлично. Эта новая технология жизнеобеспечения была ему не по сердцу. Может, он, наконец, пробился через свои эмоциональные блоки? Технологические новинки для убийства он принимает довольно охотно, как фор и солдат…

— Будь я на вашем месте, я бы не относился к его намерениям с таким оптимизмом, миледи. — Он глубоко вдохнул и принялся излагать сухим, формальным языком. На этот раз это уже был не черный юмор, а черные вести. — Доктор Генри решил то же, что и вы сейчас. Мы провели генерала по всей лаборатории, показали ему оборудование, объяснили принципы лечения. Мы говорили абсолютно откровенно, как с вами, миледи. Возможно, даже чересчур откровенно. Он захотел узнать, каких результатов мы уже добились. Черт, да мы пока сами не знаем. Так мы ему и сказали. Вначале он ходил вокруг да около, намекал… короче, генерал сперва попросил, потом приказал, потом попытался дать доктору Генри взятку, чтобы тот открыл защелку и уничтожил плод. Мутанта, он так назвал. Мы выставили его вон к чертовой матери. Он пригрозил, что вернется.