Барраяр - Лоис Буджолд

— Так почему бы вам не провести его in vitro? — задала очевидный вопрос Корделия.

Вааген триумфально взглянул на терапевта. — Будь такое возможно, это определенно открыло бы дорогу множеству новых экспериментов, — пробормотал он, глядя в потолок.

— In vitro? — озадаченно переспросил терапевт. — То есть как?

— Что значит «как»? — возмутилась Корделия. — Где-то у вас в чуланах стоят семнадцать маточных репликаторов эскобарского производства, привезенных с войны. — Она обернулась к Ваагену и взволнованно добавила: — Вы случайно не знакомы с доктором Генри?

Вааген кивнул. — Мы работали вместе.

— Значит, вы и про репликаторы все знаете!

— Ну… не совсем все. Но, э-э, на самом деле, он мне говорил, что они есть. Но вы понимаете, я же не акушер.

— Определенно не акушер, — вмешался терапевт. — Миледи, он даже не врач. А только биохимик.

— Но вы-то акушер, — парировала она. — Вот нам и команда в сборе. Доктор Генри и, э-э, капитан Вааген займутся самим Петром Майлзом, а вы — его пересадкой.

Врач поджал губы, и в глазах его появилось очень странное выражение. Корделия не сразу узнала страх. — Я не могу сделать пересадку, миледи, — признался врач. — Я не умею. Никто на Барраяре никогда этого не делал.

— То есть вы операцию не рекомендуете?

— Решительно нет. Возможность необратимых повреждений… в конце концов, вы можете сделать еще одну попытку через несколько месяцев, если рубцевание мягких тканей не распространилось на яички… гм, да. Можете попробовать еще раз. Я ваш врач, и вот вам мое обоснованное мнение.

— Да, если за это время Эйрела не прикончит кто-нибудь другой. Я должна помнить, что это Барраяр: здесь настолько любят смерть, что хоронят людей еще живыми. Так вы не желаете делать эту операцию?

Врач с достоинством выпрямился. — Нет миледи. И это окончательное решение.

— Прекрасно. — Она наставила на терапевта палец. — Вы выбываете. — Потом перевела его на Ваагена. — А вы — в игре. Теперь вы — ответственный. Доверяю вам найти для меня хирурга — хоть студента-медика, хоть коновала, кого угодно, кто согласится попытаться. А потом проводите ваши эксперименты, сколько душа пожелает.

У Ваагена вид был торжествующий, хоть и не слишком; терапевт выглядел разъяренным. — Сперва посмотрим, что скажет милорд Регент, пока вы окончательно не увлекли его супругу по дорожке своего преступно ложного оптимизма, — выпалил он.

Торжествующий вид капитана подувял.

— Хотите идти к нему прямо сейчас? — спросила Корделия.

— Извините, миледи, — ответил дворцовый врач, — но я считаю, этот вопрос надо решить немедля. Вы не знаете репутации капитана Ваагена. Извини за прямоту, Вааген, у тебя вечно наполеоновские планы, но на сей раз ты зашел слишком далеко.

— Как, капитан Вааген, хотите получить в свое распоряжение исследовательское крыло? — повысила ставки Корделия.

Тот пожал плечами, скорее смущенный, чем рассерженный, так что Корделия поняла: дворцовый врач как минимум наполовину прав. Она охватила Ваагена взглядом, желая завладеть им целиком — телом, разумом, душой, но в особенности — разумом, — и прикидывая, как бы раздразнить его воображение в своих собственных целях.

— Если все пойдет удачно, получите целый институт. Скажите ему, — она мотнула головой в сторону двери, туда, где была комната Эйрела, — я обещала.

Они ушли: один рассерженный, другой смущенный, третий — обнадеженный. Корделия откинулась на подушки и принялась беззвучно насвистывать какой-то мотивчик, а пальцы ее продолжали медленно массировать живот. Сила тяжести исчезла.

Глава 9

К полудню Корделия, наконец, заснула, а проснувшись, совсем потеряла ощущение времени. Она щурилась, глядя на дневной свет, льющийся из окна палаты. Серый дождь кончился. Она потрогала живот, горюя и одновременно обнадеживая себя, повернулась на бок и увидела, что рядом с ее кроватью сидит граф Петр.

Он был одет так, как ходил лишь за городом: старые мундирные брюки, простая рубашка и куртка, которую он надевал лишь в Форкосиган-Сюрло. Должно быть, он приехал в госпиталь прямо из поместья. На тонких губах графа играла встревоженная улыбка. Взгляд у него был усталый и обеспокоенный.

— Милая девочка, не надо ради меня просыпаться.

— Все нормально. — Корделия поморгала, прогоняя пелену перед глазами. Она ощущала себя более древней, чем этот старик. — Есть что-нибудь попить?

Он торопливо налил ей холодной воды из-под крана рядом с кроватью и смотрел, как она глотает. — Еще?

— Нет, спасибо. Вы уже видели Эйрела?

Они успокаивающе похлопал ее по руке. — Я с ним уже говорил. Сейчас он отдыхает. Мне так жаль, Корделия…

— Может, все не так плохо, как мы сначала боялись. Еще есть шанс. Надежда. Эйрел говорил вам про маточный репликатор?

— Что-то говорил. Но плод уже точно пострадал. И непоправимо.

— Пострадал, да. А насколько непоправимо, никто не знает. Даже капитан Вааген.

— Да, я уже видел этого Ваагена. — Петр нахмурился. — Пробивной малый. Из этих, Новых Людей.

— Барраяру такие нужны. Мужчины и женщины. И поколение, обученное технологиям.

— О, да. Мы сражались и отдавали все силы, чтобы такие, как он, появились на свет. Они нам очень нужны, И кое-кто из них это прекрасно понимает. — Осознанная ирония чуть смягчила жесткие линии его рта. — Так вот, про операцию, которую ты предлагаешь: этот перенос плаценты… звучит опасно.

— На Колонии Бета это стандартная процедура, — пожала плечами Корделия. «Конечно, мы не на Бете».

— Но, говоря откровенно, ты же понимаешь… Без операции вы можете сделать еще одну попытку зачать ребенка гораздо скорей. В конечном счете, так ты потеряешь меньше времени.

— Время… не его я боюсь потерять. — Бессмысленное понятие: терять время. Она и так теряла 27.6 часов каждые барраярские сутки. — И в любом случае, больше я не стану рисковать естественной репродукцией. Я хорошо учусь на ошибках.

На его лице промелькнула тревога. — Когда будешь чувствовать себя лучше, то передумаешь. А что важно прямо сейчас… я говорил с капитаном Ваагеном. Он не сомневается, насколько сильно пострадал эмбрион.

— Ну да. Непонятно только, насколько этот вред можно исправить.

— Милая моя. — В обеспокоенной улыбке прибавилось напряженности. — Понимаешь… Если бы ты носила дочь — или даже второго сына, — мы бы могли позволить себе потворствовать твоим понятным, похвальным даже, материнским чувствам. Но это создание, если выживет, в один прекрасный день должно будет стать графом Форкосиганом. Мы не можем позволить, чтобы граф Форкосиган был калекой. — Он удовлетворенно откинулся на спинку стула, точно привел неоспоримый довод.

Корделия наморщила лоб. — Мы — это кто?

— Дом Форкосиганов. Мы — один из старейших великих Домов Барраяра. Никогда, наверное, он не был самым богатым, лишь изредка — самым сильным, но чего нам недоставало в богатстве, мы восполняли честью. Девять поколений форов-воинов. Было бы ужасно, если девять поколений пришли бы к такому финалу, ты не находишь?

— Дом Форкосиганов в этот момент состоит всего из двух человек: вас и Эйрела, — заметила Корделия, одновременно обеспокоенная и изумленная. — Ужасный конец вашу семью не удивит: это случалось на всем протяжении вашей истории. Форкосиганы гибли от взрывов, пуль, голода, болезней, сумасшествия; их топили, жгли живьем, рубили им головы. Только в своей постели не умирал никто. Я думала, ужасы — это ваш удел.

Граф вымученно улыбнулся. — Но мутантами мы не были никогда.

— Наверное, вам стоит поговорить с Ваагеном еще раз. Повреждение плода, которое он вам описал, — тератогенное, но не генетическое, если я его верно поняла.

— Но люди будут думать, что он — мутант.

— А вам не все равно, какого черта думают невежественные простолюдины?

— Другие форы, дорогая моя.

— Форы или простолюдины, но невежественны они одинаково, уверяю вас.

Руки у графа дернулись. Он открыл было рот, закрыл, нахмурился и уже резко произнес: — И все же никогда граф Форкосиган не был подопытным кроликом.

— Что ж. Значит, он послужит Барраяру еще до своего рождения. Неплохое начало благородной жизни. — Возможно, из этого ужаса родится что-то хорошее, какое-то благое знание; то, что поможет если не им самим, то другим несчастным родителям. Чем больше Корделия об этом думала, тем больше укреплялась в правильности своего решения, со всех сторон.

Петр отпрянул, дернув головой. — Все вы, бетанцы, кажетесь такими мягкими, но в вас есть ужасающее хладнокровие.

— Рационализм, сэр. В рационализме есть свои плюсы. Вам, барраярцам, стоит его как-нибудь попробовать. — Она прикусила язык. — Но… по-моему, мы забегаем вперед, сэр. Впереди еще много с… — «страхов» — … с-сложностей. Перенос плаценты на таком позднем сроке беременности даже на Бете — непростая вещь. Признаюсь, жаль, что нет времени привезти сюда с другой планеты более опытного хирурга. Но ничего не поделаешь.