Смерть без работы не останется - Кирилл Казанцев

А утром он иногда спал до десяти, до одиннадцати часов. Подолгу лежал в постели, заложив руки за голову. Тогда на него страшно было смотреть. Все эти синие наколки на его теле, заострившееся серое лицо, как у покойника. Потом он вставал и слонялся по дому, как во сне. Завтракал без водки и почти сразу уходил из дому.

Валентина с первых дней поняла, что ни о чем расспрашивать мужика не надо. Не отошел он еще от зоны своей, не отпустила она его до конца. А может, и долг какой принес Леша с собой в этот мир. Это было страшно предполагать, но спрашивать было еще страшнее. Придет время, и сам расскажет. Раньше, несколько лет назад, Леша был разговорчивее. Отойдет и теперь.

Вот опять мелькнула знакомая сутулая фигура за окном. Затопали ноги на веранде. Валентина встала, провела рукой по лицу, как бы стирая тоску и усталость. Леша вошел, не подняв глаз, молча разулся и, как обычно, тут же принялся с ожесточением смывать под краном нечто мерзкое с рук, с лица. Валентина подошла и молча встала за спиной с полотенцем.

Она смотрела в его усталую спину, и женское сердце сжималось. Сколько там татуировок, и все они не от доброты, не от хорошей жизни, сколько всего на этой спине он таскает, на этих плечах. На глаза навернулись слезы, и поэтому Валентина не сразу поняла, что Леша смотрит на нее в отражении зеркала. Женщина быстро опустила голову и провела руками по глазам.

— Валюша, — хриплый голос Алексея был каким-то необычно взволнованным и тревожным. — Ты не сердись, не суди меня, ладно?

— Что ты! — поспешила Валентина успокоить его.

— Погоди, не надо.

Он мокрыми руками зажал ей рот, погладил по волосам и прижал ее голову к своей груди. Внутри у Валентины сразу все замлело.

— Я ведь виноват перед тобой. Ты вон крепко любишь меня, а я… Приду, повеселюсь и снова пропал на годы. Только теперь все иначе, Валюша, теперь все не так. Другой я теперь. Нет больше Лешки Вертолета, есть теперь Алексей Галыгин. И этот Алексей Галыгин кое с кого хочет спросить. Серьезно спросить!

— Лешенька, господи… неужто ты опять в тюрьму попадешь? Тебя ведь за это, ты что же удумал…

— Молчи! Не понимаешь ты… Счета надо оплачивать. Мои счета тебе, его мне!

— Так не надо же мне ничего от тебя, Лешенька, — вырвалась Валентина из его сильных жестких рук и храбро посмотрела прямо в глаза. — Ничего не надо. Лишь бы приходил каждый день, лишь бы живой был, теплый! Лишь бы мой был, только мой, и все!

— Глупая ты баба, — опустив голову и с какой-то безнадежностью сказал Вертолет, — и любишь по-глупому. А может, и хорошо это, потому что никто меня, как ты, не любил и любить не будет.

— А может, ты его простишь, а, Лешенька, — тихо попросила женщина. — Ну, этого должника своего. По-христиански прости, и сразу легче жить будет, опустит тебя тяжесть эта. Ну, что он тебе?

— Он? — глаза Вертолета недобро сверкнули. — Он меня продал, он меня обобрал, он меня предал. Такого я не прощаю, потому что моя жизнь могла сложиться иначе. Я сел в последний раз из-за него и за него. И все, что у меня было, теперь он положил в свой карман. Он не просто сука, он еще и полицейский. Он сука вдвойне потому, что он гнилой, он… их форму носит, а делишки с нами проворачивает. Всю жизнь! Он не как мы, он хуже нас. Мы живем по нашим законам и не нарушаем их, мы не признаем государства и власти, но мы не предаем своих. Он же и на свои законы наплевал, и на наши… и на все остальные. Не жить ему, Валюша, не жить! Ты прости меня, может… если обойдется, то все брошу, все забуду и с тобой останусь. А может… если не врут люди, то есть у меня и еще один должок в моей никчемной жизни.

Валентина с ужасом смотрела на своего любовника и вдруг увидела, как потеплели его глаза. Это что же, не все внутри у него сгорело и истлело? Что-то осталось? Не женщина ли? Сердце сжалось такой болью, что Валентина не смогла себя перебороть и быстро вышла в сени. Дверь хлопнула за спиной… Она прижалась лицом к холодному стеклу и вцепилась зубами в губу, чтобы не завыть. За что? Почему? Не могу, не хочу отдавать последнее… Я ведь ждала его, надеялась. Он ведь все, что у меня от жизни моей бабьей осталось.

Вытерев глаза, поплескав себе в лицо прямо из ведра в сенях, Валентина вернулась и принялась греметь посудой, собирая ужин. А потом все повторилось, как повторялось вот уже несколько дней. Снова на него накатывало, снова он накидывался, оглушал ласками, страстью. Только сегодня Валентина не чувствовала ничего, терпела. И послушно подстанывала на кровати под его тяжелым телом. И гладила его как обычно по груди, когда он, тяжело дыша, откидывался в сторону на подушки.

За домашними хлопотами на следующий день Валентина и не заметила, как стало смеркаться за окном. Алексей опять где-то бродил, что-то выискивал. А может, не хотелось об этом думать, и грел чью-то постель. С обеда небо хмурилось, а она развесила во дворе белье. Надо бы снять, а то, не ровен час, заморосит дождь.

Валентина почувствовала, что в воздухе в самом деле какая-то духота. Она не стала накидывать платок и вышла так, как стирала: в одной старой юбке и сорочке. Она быстро собирала в таз белье, бросая туда же прищепки. Не заметила, что метрах в шести за столбом стоит и смотрит на нее недобрым взглядом крепкий парень с низким лбом.

Сняв белье, Валентина вернулась в дом и стала разбрасывать еще влажные простыни, наволочки и пододеяльники на стулья, на комод, на спинку дивана. Ничего, чуть подсохнет, и можно будет свернуть к приходу Леши. Завтра легче отутюжить будет…

Дверь сзади стукнула. Звук был непривычный, чужой. Даже дверями люди хлопают по-разному. То не Алексей, сразу подумала женщина. И не соседка Лида, та с порога громогласно заявляет о своем приходе. Выглянув из комнаты на кухню, Валентина замерла. Незнакомый парень стоял у двери и осматривался как-то по-хозяйски по сторонам. Низкий лоб, маленькие глаза, суетливые руки. Было в нем все какое-то неприятное, чужое. А потом он посмотрел на Валентину, и ей сразу захотелось чем-то прикрыться. Глазки грязно ощупали ее пышную высокую грудь под сорочкой, скользнули по животу на бедра.

— Ты дома, что ль? — странно спросил парень и шагнул в кухню. — Хило живешь, подруга.

— Я тебе не подруга, — бойко, но не очень уверенно огрызнулась Валентина. — Я тебе в мамки гожусь.

— В мамки? — нехорошо усмехнулся парень. — Я б такую «мамку» повалял. Ишь, кровь с молоком! В твои-то годы многие себя не сберегли. А ты для кого расстаралась?

— Тебе чего надо? Ты кто такой? — стала напирать Валентина, накинув большую шаль на плечи и запахивая ее на груди. — У меня ведь мужик есть. Не ровен час, вернется, так быть беде. Шел бы ты, откуда пришел.

— А я, может, к твоему мужику и пришел.

— Как так? — испугалась Валентина, сразу почувствовав в этом незнакомце опасность для Алексея. От него просто пахло тюрьмой или колонией. От Леши пахло бедой, а от этого грязью, смрадом.

— Кто у тебя квартирует-то, тетя? Мне бы этого человечка повидать.

— А ты адресочек черкни, телефончик оставь. А я ему передам.

— Передашь, передашь, — странно усмехнулся и закивал головой парень. — Куда ты, шалава, денешься.

— Я… — вспыхнула от возмущения Валентина, — ах ты… щенок сопливый. Да пошел ты, пока я тебя не огрела по хребтине…

Валентина так разозлилась, что сама себя убедила в том, что сможет ударить этого наглеца, вытолкать его из дома, отдубасить шваброй по спине. Она хотела схватить скалку, висевшую на стене под кухонными шкафчиками, но не успела. Воспользовавшись тем, что женщина сама подошла к нему так близко, гость схватил ее за руки и рывком притянул к себе. В лицо пахнуло никотином, какой-то кислятиной. Валентину затошнило, и она принялась неистово вырываться.

Однако парень оказался силен. Он так стиснул ее правую руку, так сильно придавил ее за горло, развернув к себе спиной, что у Валентины перехватило дыхание, а от боли из глаз брызнули слезы.

— Ты че, цаца! Рыпаться вздумала? — парень тряхнул Валентину так, что у нее в шейных позвонках что-то хрустнуло. — Ну, быстро давай колись: кто у тебя квартирует, как давно? Давай, давай, а то я от нетерпения тебя прямо здесь на столе оттрахаю!

Валентина заплакала от унижения и бессилия. Вот она, эта чужая страшная жизнь. Она из-за нее Лешу жалела, даже сердилась на него по пустякам, а она вон какая, и ее нашла.

А парень все требовал ответа, спрашивал, как зовут постояльца, какие наколки у него на груди, на руках. Валентина молча плакала и вырывалась, понимая, что не с добром к Леше пришел этот страшный тип, что в нем опасность, беда. И не о себе она думала. А его рука вдруг перехватила ее кисть. И освободившаяся рука поползла под накинутую шаль, нащупала полную грудь, сжала ее больно. Его пах прижался к ней судорожно. Валентина взвыла высоким голосом и забилась в руках насильника. Она почти вывернулась из его рук, уперлась локтем в грудь и…