Земля безводная - Александр Викторович Скоробогатов

— Трудно сказать…

— Трудно сказать?

— Например, тот же страх. Уничтожив письму, я испугался, что нарушил закон, совершил преступление. Если хотите, желание помочь следствию.

— Похвальное желание, — произнес он без улыбки.

— Кроме этого, желание помочь другу.

— Так он ваш друг? — спросил следователь.

— Да, но мы давно не общаемся.

— А что так?

— Дела, заботы… Он женился. Разошлись дороги. Обычная история.

— Понятно.

А вот мне до сих пор не было понятно, верит ли он моему рассказу.

Постучал сигаретой о край пепельницы, сбивая пепел.

— Хорошо, — сказал он, затянулся и выдохнул дым, глядя мне в глаза. — Вы пришли, чтобы рассказать о содержании письма? Или я слишком забегаю вперед?

Я кивнул. А вот теперь нужно быть очень внимательным, чтобы не ошибиться. Итак, в путь: я как сейчас помню письмо, в котором шла речь о гибели и посмертном путешествии в Европу случайной московской знакомой моего друга, взявшей в дорогу только самое необходимое — голову; я могу повторить это письмо почти слово в слово. Мне вдруг стало жарко от волнения: что если действую я слишком наудачу, не продумав последствий своего поступка? Что если они смогут доказать, что такого письма никогда не существовало? Что если я только ухудшу положение Виктора? А как скажется мой рассказ на девушке, доверчиво посвятившей меня в тайну своего подзащитного? И как же письмо начиналось?!

— Не хотите кофе?

— С удовольствием, — ответил я, хотя собирался отказаться.

Из шкафчика он достал две белые чашки, два блюдца, вазочку с коричневатым кусковым сахаром, одноразовые пластмассовые палочки-ложки. Поставил на стол термос, разлил по чашкам кофе. Кофе был слабый, остывший и, к счастью, безвкусный.

Хоть слушал он и не без интереса, время от времени что-то записывая в лежавший перед ним блокнот, я видел, что рассказ мой не убеждает его. Когда же я дошел до того, каким образом была обнаружена отрезанная голова, он попросту расхохотался.

— Вы все это серьезно?!

— Да, — ответил я.

— Да неужели вы сами этому верите? Я понимаю, что вам очень хотелось бы помочь другу, это такое естественное и понятное… Ну вот вы говорите, что голову он нашел в чемодане, прилетев из России.

— Из Москвы.

— Да, я и говорю. Кому и зачем могло понадобиться подбрасывать голову в его чемодан?!

Я пожал плечами.

Следователь уселся поглубже, чуть отъехал в кресле от стола, положил ногу на ногу.

— Давайте разберемся. Выходит так, что голова была подброшена в чемодан после прохождения таможенной проверки в аэропорту Москвы… Зачем? Чтобы скрыть следы преступления, совершенного в Москве? Бред. Простите меня, чистый, откровенный бред. Для этого существует масса других способов. Вторая версия: голова подброшена для того чтобы свалить на Ивлева преступление, совершенное кем-то другим. Хорошо, но вдумайтесь: голова была подброшена в чемодан после того как чемодан прошел таможенную проверку и был сдан в багаж. Иными словами, когда вероятность обнаружения подброшенной головы равнялась нулю! Зачем же ее нужно было подбрасывать? В то время как сам предполагаемый преступник шел на колоссальный риск быть замеченным в момент вскрытия чемодана или при входе на территорию аэропорта. Всякий аэропорт — закрытая, тщательно охраняемая территория. Вы знаете, что при входе в аэропорты, тем более международные, досматриваются вещи даже сотрудников, в том числе известных охране в лицо?! Допустим, голову подбросил и-таки после сдачи чемодана в багаж. Но снова возникает вопрос: зачем?! С какой целью?! Чтобы голову обнаружили здесь, в Бельгии? Но ведь прибывший багаж не досматривается! Это известно детям! Кроме того, в таком случае преступники, по крайней мере, — следователь поднял палец, выделив эти слова, — предупредили бы здешнюю полицию. По крайней мере!

Раздавил окурок о днище пепельницы.

— Кстати, что вам известно о его жене?

— Они разошлись, — ответил я, не сразу поняв, чьей женой он вдруг заинтересовался. — У нее был другой человек.

— Другой человек? Откуда вы знаете?

— Слышал. От знакомых.

— А кто он такой, этот другой человек?

— Не представляю. Не имею ни малейшего представления.

— Мы не можем ее найти.

Мы помолчали.

— К сожалению, у нас есть все основания предполагать, что супруга Ивлева также убита. Имея в виду обстоятельства дела, приходится более чем серьезно считаться и с этой возможностью… Кстати, я должен составить протокол нашей с вами беседы, так что вам придется подождать, — сказал следователь, особенной сухостью тона давая понять, что разговор наш завершен.

Подождать, как же, придется.

— Ваш телефон не скажете — на случай, если у нас будут вопросы?..

Пожалуйста.

За окном между тем совсем стемнело. Пришлось долго ждать трамвая. Продолжал накрапывать дождь, хоть и значительно слабее прежнего. Я вошел в трамвай через переднюю дверь. Сел на сиденье, поставил сложенный зонтик на пол. Трамвай медленно тронулся, посвистывая колесами по рельсам. Вечернее оживление на улицах кончилось; и машин, и прохожих оставалось совсем немного.

Я и не заметил, как день прошел.

4

После встречи со следователем я несколько раз проезжал мимо дома Виктора: кусты живой изгороди разрослись, стояли неровно, неопрятно, дорожки и газон перед домом были усыпаны опавшей листвой, ставни опущены, заклеены красно-синими полицейскими лентами с печатями; опечатаны и парадные входные двери. Несколько раз у подъезда к дому я видел телевизионные съемочные группы: оператора за камерой на штативе, звукооператора с телескопической удочкой микрофона, журналиста, на фоне дома говорящего в камеру.

В тот день дом стоял с поднятыми ставнями; одно из окон на втором этаже было раскрыто настежь; сквозняком из комнаты вытянуло прозрачную занавеску. Исчезли и ленты с парадной двери, а на дорожке рядом с домом стояла машина. Я подошел к дому, открыв невысокую декоративную калитку, которую можно было перешагнуть. Позвонил. Из-за двери послышались быстрые шаги, за матовым непрозрачным стеклом мелькнула тень, щелкнул замок.

— А, — сказала она, узнав меня не сразу; особенной радости ее лицо не выразило. — Это ты… А я думала…

Я так и не узнал, что именно она думала.

— Привет, — сказала она.

— Здравствуй, — ответил я.

Она была в одной майке, узких джинсах, модных в этом году белых спортивных тапочках.

— Ты к Виктору? — спросила она.

— Нет, конечно.

— Ты в курсе?

Еще бы.

— Как ты? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Вот, убираю, — сказала она, махнув рукой куда-то в глубь коридора. — Зайдешь? — спросила она, надеясь, что я откажусь.

— Спасибо, — сказал я, ступая на крыльцо. Она посторонилась, впуская меня в дом.

Она знала, что ее ищет полиция: как только услышала об этой ужасной истории, тут же все бросила и приехала домой. Дом был опечатан; это не только напугало ее