Вокзал для одного. Волшебству конец - Роман Грачев

«Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем.

Екклесиаст».

Я перечитываю надпись дважды. По вискам течет пот, в электровозе душно. Смысл фразы прорывается до моего головного мозга с настойчивостью жука, прогрызающего сложные ходы в коре дерева.

Что это, запугивание? Предначертание? Добрый совет убираться восвояси и радоваться скорой смерти, потому что у мертвеца ничего не болит? Нет любви – нет боли, странник , вы это хотите сказать? Екклесиаста мне подсунули, сукины дети, а не пошли бы вы лесом…

Я догадываюсь, что должен взять управление на себя. В конце концов, это мой поезд!

Сажусь на стул, щупаю руками приборы. Не имею ни малейшего понятия, как управляется эта гремящая повозка, но что-то подсказывает мне, что проблем не возникнет. Там, где я сейчас нахожусь, Знание приходит само по себе, когда появляется в нем нужда.

Что ж, ребята, повоюем. Неведомая «чешуйчатая тварь», лупившая в вагон, донесла до меня тошнотворно простую истину: я не должен отсиживаться в хвосте состава, как убогий пассажир, я должен вести свой поезд сам и смотреть вперед.

Спасибо, тварь, надеюсь, я правильно расшифровал твое послание.

Несколько минут у меня уходит на то, чтобы укротить строптивого железного монстра. Рычаг, что торчит из правой «колонки», регулирует скорость, я ее сразу шустро убавил. Надпись на мониторе исчезает, едва я принимаю управление на себя. Теперь он просто черный, но со временем на нем появляются цифры и графики – наверно, это какая-то железнодорожная тарабарщина, ориентирующая машиниста в пространстве и времени. Свободной рукой я берусь за обломок автомобильного руля, пробую им покрутить слегка. Ничего не меняется. Пробую повернуть на больший градус, и тут же раздается шипение, скорость стремительно падает. Я одергиваю руки. Оказывается, это штурвал тормоза. Наверно, тут в кабине есть и еще какие-нибудь тормоза, но я решаю, что буду пользоваться лишь этим – с ручным как-то надежнее.

Несмотря на всю абсурдность и мрачную торжественность момента, я не могу не улыбнуться. В детстве я мечтал о многих вещах, и некоторые из желаний могли бы показаться моим сверстникам странными. Помимо полетов с парашютом и созерцания голых сисек учительницы русского языка и литературы Светланы Михайловны, в списке моих мечтаний числилось посещение комнаты механика в кинотеатре и кабины машиниста в пассажирском поезде. В будку киномеханика я все-таки проник, уже в армии: пришел к сослуживцу в офицерский клуб за ацетоном и канифолью, заглянул в комнату с двумя гигантскими и очень древними кинопроекторами и даже посмотрел из маленького окошка без стекла один старый индийский фильм. А вот кабиной машиниста судьба меня не баловала, и даже кабина водителя трамвая никак не могла ее заменить.

Что ж, наверно, иногда надо умереть или впасть в кому, чтобы мечты осуществились.

Не знаю, с какой скоростью я еду, сколько уже проехал и много ли еще осталось. Если шпалы, мелькающие в пятне света прожектора, мне не врут, еду довольно быстро – под сотню километров в час. Мои внутренние биологические часы подсказывают, что бесконечно продолжаться это не может, стало быть, скоро станция. Кто остановит поезд? Из моего внутреннего Знания следует, что поездом с некоторых пор управляю я, мне и карты в руки.

Всматриваюсь во тьму. Мне показалось, или в нескольких километрах впереди мелькнул свет? Едва различимые точки света, как ночные огни на станции. Это довольно странно, но по дороге мне не попался ни один светофор. Я еду по Дороге В Никуда.

Нет, все-таки я был прав, эта дорога куда-то ведет. Через несколько минут впереди явно видны огни. Целая россыпь огней. Белые кругляши света тянутся гирляндой по правой стороне пути. Я аккуратно сбавляю скорость. Если проскочу последнюю станцию, то, наверно, уеду прямиком в преисподнюю, и оттуда меня точно никто не вытащит, а я, в свою очередь, не смогу вытащить из цепких лап Старухи Без Косы свою любимую Верку. Надо осторожно.

Поезд шипит, притормаживает. Теперь мы идем примерно километров шестьдесят, не больше. Фонари на столбах проносятся справа. Их не меньше сотни. Это какая-то праздничная иллюминация, не иначе, во всяком случае в нашей реальности я такого не видел; на обычных вокзалах и станциях огни раскиданы довольно хаотично, а здесь – четкая линия сопровождения. Что ж, ладно, поглядим, что дальше.

Вскоре к белым фонарям прибавляется еще одна световая гирлянда, но она постепенно полукругом уходит в сторону и теряется вдали. Дорога к городу? А есть ли тут город?

Я не успеваю осмыслить увиденное. Железная колея делает мягкий поворот вправо, электровоз послушно следует по рельсам, скрипя колесами. То, что я вижу за поворотом, лишает меня… нет, не дара речи, потому что я и так уже целую вечность молчу, предпочитая не разговаривать даже с самим собой.

Я перестаю дышать.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ – 31 ДЕКАБРЯ

(окончание)

ЛЮБКА

Посреди ночи и мрака, подсвеченный фонарями желтого цвета, справа от железной дороги стоит высоченное здание с острым шпилем. Чем-то оно одновременно смахивает и на католический костел с горизонтальными пристройками, и на здание Адмиралтейства в Петербурге с элементами Московского Государственного университета. До него еще довольно далеко, и разделяющее нас расстояние очень много говорит о размерах сооружения: если оно издали кажется исполинским, каково же оно вблизи?

Я испытываю пока лишь легкий шок. Судорожно перебираю руками элементы управления. За какую ручку дернуть, где найти такую педаль или кнопку, чтобы нажать на нее и проснуться, наконец, в собственной спальне с милой, теплой и такой родной сучкой-женой под боком?

– Черт, – говорю я и кручу штурвал тормоза. Локомотив шипит, скорость сразу сбрасывается чуть ли не до нуля. Здание странного вокзала приближается ко мне очень медленно. Я вижу разбросанные вокруг него приземистые кирпичные сараи, двухэтажные здания и боксы загадочного назначения, но уж мне ли не знать, после всего пережитого, что это всего лишь бутафория!

Я регулирую скорость рычагом. Теперь вижу почти все. До вокзала остается пара сотен метров, и едва я успеваю подумать, что света здесь все-таки маловато, где-то внизу, под зданием, включаются мощные прожектора. Два столба света впиваются в высоту, подсвечивая фасад башни, вокзал становится похожим на роскошный дворец… роскошный и мертвый. Он облицован черной мраморной плиткой того же происхождения, что и мой большой вокзал, который я покинул. В этом есть какая-то логика.

Впереди уже видна платформа, возле которой я должен остановиться. Всего лишь несколько неаккуратных плит, сложенных в длину. Если я хоть что-нибудь понимаю в устройстве железных дорог, чуть дальше за платформой меня должна ожидать табличка с надписью «Остановка первого вагона». Состав ползет медленно, звонко стуча на стыках, и вскоре я действительно вижу табличку. До нее нужно дотянуть всего пятьдесят метров.

Башня исполинского вокзала справа от меня. Я не хочу смотреть на нее. И не смотрю. Лишь боковым зрением вижу, что оно будто преображается при моем появлении. В больших окнах первого этажа зажигаются огни, но не так, как обычно включается свет при нажатии на выключатель. Свет заполняет пространство окон подобно светящемуся газу или как будто невидимый художник зарисовывает черные квадраты гигантской кистью. Я не хочу на это смотреть, но я все равно вижу. Деваться некуда, мне придется войти внутрь, и уж если так пугает внешность, что же ожидает внутри, в просторных залах Башни?

У таблички «Остановка локомотива» я до упора задвигаю рычаг скорости и выкручиваю штурвал ручного тормоза. Понятия не имею, как это работает, но стальное чудище останавливается. Я некоторое время остаюсь на месте, ожидая, что поезд вновь тронется, как обычно на своем автомобиле убеждаюсь в том, что ручник зафиксирован и тачка никуда не уедет. Но поезд стоит. А потом происходит то, от чего тело мое с головы до пят пробивает сильная дрожь.

Двигатели и трансформаторы электровоза, что всю дорогу гудели у меня за спиной и к шуму которых я уже привык и почти не замечал, вдруг умирают, будто кто-то вынул вилку из розетки. Железный механизм, уставший от бессмысленной гонки, издает протяжный вздох облегчения, и меня обволакивает звенящая тишина. Еще что-то несколько раз щелкает и трещит для верности – и все. Я теперь не только в тысячах световых лет от своего привычного мира, но еще и в полной тишине.

Ноги словно приросли к полу. Я не двигаюсь. Мне никуда не хочется идти. По лицу течет пот. В электровозе все-таки очень душно.