Вокзал для одного. Волшебству конец - Роман Грачев

Однако «радость» моя длилась недолго.

Плакала Наташа от того, что в любом случае собиралась принять предложение Петра выйти за него замуж. Она горевала, осознавая, что оставляет без отца двух очаровательных детей. Она знала, что вонзает нож в спину незнакомой женщине. Возможно, женщина эта достойна была и пыток на дыбе, Петр ничего о ней не рассказал – ни плохого, ни хорошего – но от угрызений совести Наталью это не избавляло. Наташа плакала у меня на плече минут пятнадцать, а под конец, успокоившись, на мой вопрос «Что ты решишь?», ответила: «Я выйду за него. У меня нет выбора».

Тогда я не стал глумиться над ее уверенностью в отсутствии иных вариантов, но теперь, спустя годы, знаю: иногда у тебя действительно нет выбора. Точнее, любой выбор – говеный. Уж простите за мой французский.

Мы гуляли на свадьбе. Гостей было немного, остановились на самых близких друзьях, в число которых входил и я. До определенного момента свадьба была шумная и веселая. Петя пригласил своих детей от первого брака, но пришел лишь сын, а дочку не пустила мама (впоследствии я узнал, что дочку откровенно настраивали против отца, и отношения у них пришли в упадок). Где-то через пару часов после начала торжества начались поздравления друзей и близких. В числе родственников жениха обнаружилась странная бабка, с которой Петр не был близко знаком.

Она была похожа на ведьму.

– Желаю тебе, Петенька, – сказала бабушка, поднимая бокал с красной жидкостью, – узнать ту же горечь и ту же боль, какую узнала брошенная тобой супруга. А тебе, невестушка молодая, не Бог будет судья…

Взмахнула бокалом, разбрызгала мерзость свою бордовую и ушла из зала. Лишь всеобщее оцепенение не позволило поймать старуху и скрутить на месте.

Кое-как догуляли до конца. Наташка от души умылась слезами, а Петя оборвал телефон, пытаясь докопаться до автора этой сцены. Жена его всячески отрицала свою причастность, но едва ли старуха могла явиться на чужую свадьбу по собственной инициативе.

В общем, напились тогда на свадьбе изрядно, но постепенно успокоились. А потом новобрачные стали вместе жить.

Мы вскоре закончили университет. Наташка защищала диплом уже на седьмом месяце беременности. Осенью того же года родилась у нее замечательная девочка, пухленькая, глазастенькая и, по слухам, такая же шустренькая и жизнерадостная, как и ее мама. Назвали Лизаветой. Я особенно не следил за их судьбой, лишь иногда перезваниваясь или слыша какие-то новости от общих знакомых. В целом, слышал только хорошее. Петр начал строить дом за городом, поддерживал как мог своих ребятишек от первого брака, сын часто бывал у них в гостях. У Натальи дела тоже шли в гору…

С маленькой Лизаветой я встречался лишь дважды. В первый раз – когда мы с друзьями приходили к Наташке в гости после возвращения из роддома… а второй раз уже после похорон. Когда девочке исполнилось пять, Наташка умерла от опухоли головного мозга.

На кладбище приехал чуть ли не весь наш курс. Плакали все, в том числе и я. Наташа не изменила себе, продолжала улыбаться даже в гробу, подставив бледное высохшее лицо под солнечные лучи. Мне казалось, что невозможно ненавидеть Господа Бога сильнее, чем я ненавидел его в тот момент, на кладбище, но я понял, что ошибался, когда вечером в опустевший дом родная тетка Петра привезла Лизавету. Ребенок приехал домой радостный, а мамы не оказалось на месте.

– Мама уже приехала? – спросила девочка.

Взрослые понимали, что бесконечно отмахиваться сказками не удастся, поэтому решили аккуратно сказать правду.

– Мама не приедет, Лизонька. Она на небе…

– А когда она придет с неба? – заподозрила неладное Лиза. – Она мне обещала…

Так я и не узнал, что именно Наташка успела перед смертью пообещать дочке. Лиза не закончила фразу, застыла с остекленевшими глазками. Очевидно, вспомнила разговоры, которые время от времени вели с ней мудрые взрослые, сопоставила факты – ухудшающееся самочувствие мамы, круги под глазами, долгие дни, проведенные в больничной палате… и чудовищное горе в тот же миг обрушилось на хрупкие детские плечики.

– Мама!!!!! – вопил ребенок, вырываясь из объятий отца. – Отпустите меня к маме!!!!! Я хочу на небо к маме!!!!!!

Истерика продолжалась больше часа. Я не дождался конца, бежал из квартиры. Вдвоем с бывшим однокашником мы пили коньяк из горла в ближайшем парке. Я был твердо уверен, что никогда не забуду этого крика…

…Так и не забыл. И вспомнил о нем именно сейчас, когда впереди остался последний вагон и локомотив. И еще вспомнилась фраза Наташки, произнесенная с улыбкой человека, обреченного на короткое счастье: «У меня нет выбора».

Она была права, иногда у нас действительно нет выбора. Точнее, любой выбор – говёный. Мне предстояло убедиться в этом в самое ближайшее время.

Последний вагон преодолеваю без препятствий. Елочных украшений здесь нет, все довольно аскетично – бледный свет ламп, унылая обивка кресел. Как и было сказано, волшебству конец, праздник заканчивается. Хотя, если не ошибаются мои внутренние биологические часы, которые, как кажется, не очень пострадали при перемещении в астральном пространстве, сейчас вечер тридцать первого декабря, идут предновогодние гулянки, все нормальные россияне нашинковали в тазы оливье, селедки под шубой, заморозили побольше холодца и водки и с нетерпением ждут боя курантов, когда можно будет придумать себе какое-нибудь новое счастье, будто старое уже освоено и распилено, как государственный бюджет. Не будет никакого нового счастья, ребята, волшебство закончилось в этом мире и всех прочих мирах, включая отвоеванное у Саурона Средиземье и потерянный Роландом Гилеад. Сохранить бы то, что было даровано, не упустить бы, оставить там, где лежало – вот было бы счастье…

Выхожу в тамбур первого вагона. Огни у меня за спиной сразу гаснут, как свет в опустевшей аудитории института после ухода уборщицы, и я остаюсь в полутьме. По моим соображениям, должна установиться полнейшая темень, но автор аттракциона решил, что так я не смогу добраться до цели, и пустил откуда-то тонкую струйку лунного мерцания. Поезд грохочет по-прежнему, скорость приличная. Слава богу, никто больше не лупит нас своим гигантским чешуйчатым хвостом.

Я перепрыгиваю сцепку, едва не зажимая уши от грохота, и вскоре оказываюсь во внутренностях локомотива. Впереди – длинный узкий коридор, заканчивающийся дверью. Я медленно двигаюсь вперед. Гул стоит невероятный, справа и слева от меня за решетками размещаются чудовищные механизмы, все эти двигатели, генераторы, трансформаторы, прочие электрические аппараты. Все это ужасно интересно, и в другое время и другой обстановке я, пожалуй, задержусь для ознакомительной экскурсии, но сейчас мне нет никакого дела до устройства электровоза, я смотрю лишь вперед, на дверь кабины машиниста. Интересно, кто там? Машина не может двигаться сама по себе, ею наверняка кто-то управляет. Что я ему скажу? О чем спрошу? Приставлю указательный палец к горлу и прошепчу зловеще: «Не двигаться, это угон, вези меня в Лондон…»? Смехота. Я не очень представляю, зачем пришел сюда, но говорить моему водителю явно что-то придется, иначе зачем я вообще сюда перся?

Я останавливаюсь перед дверью. Смотрю на ручку. Вспоминаю похожий кадр из «Других» с Николь Кидман. Закон саспенса: если долго смотреть на дверную ручку, не мигая, рано или поздно она начнет двигаться. Сейчас я ожидаю того же эффекта, стою молча и неподвижно около минуты, не сводя взора от ручки.

Фиг. Она не двигается.

Я делаю вдох-выдох, протягиваю руку. Кто бы там ни был, в кабине поезда, который везет меня в преисподнюю за последней возможностью спасти Ее, я сейчас открою дверь и войду и продиктую свои правила.

Я сжимаю холодную алюминиевую ручку в кулаке, опускаю и дергаю дверь на себя. Дверь легко открывается. Я делаю страшное лицо, готовясь разразиться проклятиями…

…но тут же закрываю рот.

Кабина пуста. За стеклом вижу слегка подсвеченную ленту железной дороги, мелькающие шпалы. Впереди – темнота.

Прямо передо мной стоит стул, за стулом – панель управления с лампочками, кнопочками, датчиками. Есть даже телефонная трубка страшного черного цвета. Справа – красная металлическая стойка с торчащим рычагом, похожая на колонку, качающую воду из-под земли; посередине – странное устройство, напоминающее половинку старомодного автомобильного руля с кнопкой клаксона по центру. Наверно, это не очень современный электровоз, потому что его оборудование выглядит как в старых советских фантастических фильмах, не хватает лишь высокого молодого блондина в серебристом комбинезоне, держащего рукой рычаг управления и с комсомольской улыбкой глядящего вдаль. Из относительно современного оборудования вижу лишь маленький светящийся компьютерный монитор около стекла справа. На мониторе – надпись жирными черными буквами на белом фоне: