Похищение века - Марина Серова

Маска?..

В руках старушки не было никакой сумки, она и себя-то саму несла с трудом. Но раздумывать было некогда: сейчас она доберется до выхода.

- Бабуля, можно вас на минуточку?

Ну конечно, она к тому же глуха как пробка.

Но отчего мне показалось, что это ископаемое стало быстрее перебирать ногами?..

- Бабушка, разрешите вас спросить... - Я сделала шаг вперед и протянула руку, пытаясь дотянуться до черного салопа.

Смешиваться с толпой я боялась.

Нет, теперь мне уже не показалось! С неожиданной резвостью столетняя театралка засеменила вперед, расталкивая людей. Послышались удивленные возгласы.

- Господа, задержите эту женщину, она кое-что забыла!

Но пока "господа" соображали, старуха уже перед самой дверью приемчиком, которому позавидовал бы хороший регбист, отшвырнула одновременно билетершу и здорового мужика в коже и вырвалась за первую полосу дверей под крики и хохот толпы, бесплатно получившей дополнительное зрелище.

Но мне было не до смеха. Я содрала резинку с соседней двери, которая находилась как раз напротив выхода на улицу, и, разбрасывая театралов не хуже лихой "старушки", в два прыжка нагнала ее уже на крыльце.

- Смотри, во бабы дают! Бешеные, что ли... - слышалось со всех сторон.

Я схватила "странницу" за руку с клюкой, которую она еще не бросила (может быть, рассчитывая применить как оружие), но та, не долго думая, с разворота вмазала мне левой в ухо - так, что вдетая в него жемчужная сережка чуть не вылетела с другой стороны.

Я удержалась на ногах только потому, что ожидала чего-то подобного. И даже не выпустила захваченную руку в перчатке. Так что к колонне мы отлетели вместе с моей добычей, и дама в черном салопе с размаху приложилась к моему выставленному колену тем местом, в которое старушек обычно не бьют.

Послышался далеко не старушечий рев, и он обмяк, сложившись пополам.

- Ну вот и все, "дорогой Коля". Это была твоя лебединая ария. - Я скрутила ему руки за спиной. - А плащик-то придется снять: он тебе не по росту!

- Ты... Стерва... Я должен был догадаться!

- Но ведь не догадался же! Хватит об этом, милый.

К нам уже бежали "студенты консерватории", которые бережно приняли у меня из рук "одинокого странника", Мигель Мартинес с моим пальто (наконец-то!), Федор Ильич с армией заместителей, администраторов и билетеров...

- Господа, все в порядке! Все в порядке, господа! Ничего не случилось! Просим извинить за причиненное беспокойство!

Директора неожиданно осенило вдохновение:

- Господа, это снимается кино! Новый фильм, детектив!

- Ах, вот что...

- Во дают!

- Когда покажут?

- А сколько серий?

- Дон Мартинес, вы тоже снимаетесь?

- Нет, я только зритель, - улыбнулся фамозо кантанте.

- А где ж камеры и все прочее? - сообразил кто-то.

- Так теперь же скрытой снимают! - бросила я через плечо, опираясь на руку "дяди". - Современная совершенная техника...

Глава 10

Как все-таки приятно ощущение свалившегося с плеч груза!

Завернутая в свое пальто, все еще дрожащая, но уже окутанная блаженным теплом, которое проникало все глубже под кожу, я свернулась калачиком в уголке так называемого вечернего директорского кабинета и оттуда наблюдала за происходящим, будто сквозь какую-то дымку. Я чувствовала себя бойцом невидимого фронта, который, преодолев невероятные трудности, выполнил почти безнадежное задание Родины; но он в курсе, что страна не узнает своего героя и памятник ему не поставит. По крайней мере, при жизни.

Да что там Родина, даже непосредственные участники этого дела мигом забыли про меня, поглощенные его ошеломляющей развязкой. Впрочем, я их не винила: тут было от чего обалдеть!

Когда со вчерашнего Онегина сняли салоп, позаимствованный им у старушки Лариной, - Боже мой, какое же "северное сияние" полыхнуло по всей комнате, ударило по нашим неискушенным глазам, не привычным к сверканию бриллиантов!..

Серый потом признался мне, что даже он не совладал с собой и на миг зажмурился.

Один только "дядюшка" все время переводил свои восхищенные агатовые глаза с плаща Радамеса на меня и подкреплял взгляды жемчужными улыбками. С меня вполне хватило бы сейчас и этих "драгоценностей". Мне понравилось, что он не бросился к своему, вновь обретенному, богатству и не начал трясущимися руками пересчитывать камешки (впрочем, потом его все равно заставили это сделать, хотя дон Мигель отчаянно сопротивлялся.) Все-таки в этой комнате он был единственным настоящим кабальеро! Я даже простила ему, что он опять собирался меня покинуть, его пригласили в гости друзья юности, живущие в Тарасове, и он, конечно, был счастлив и рвался в эту компанию. Кто-то там специально взял завтра отгул на работе, чтобы посидеть с "Мишей" всю ночь за бутылочкой коньяка, как бывало когда-то. Из вежливости дон Марти спросил, не хочу ли я пойти туда с ним, но этого я, конечно, не хотела. Кому я там была нужна? Да и мне был нужен сейчас только он один... Я в шутку попросила его сильно не напиваться и помнить о завтрашнем спектакле. Мигель ответил, что напиваться он вообще не умеет, а о спектакле напоминать ему совершенно излишне: это превыше всего.

- И вообще, Танечка: "ничто нас в жизни не может вышибить из седла"! засмеялся Мигель. - Помните, откуда эта строчка? Или теперь такие вещи в школе уже не учат?

Я была поражена, через все годы и расстояния, через пропасть своей заграничной "звездной" жизни он помнил "Сына артиллериста", которого читал когда-то, уже не помню в каком классе советской школы... Потрясающе! Я и сама-то с трудом припомнила эту строчку, хотя в мое время "такие вещи" еще проходили...

Все это кабальеро успел шепнуть мне по дороге в вечерний кабинет, куда Федор Ильич пригласил всех участников финала. Я и не подозревала о существовании этих шикарно обставленных апартаментов, примыкающих к директорской ложе и имеющих отдельный выход на улицу. Их единственное назначение - ублажать знатных гостей театра вроде дона Марти. Только вот сегодня вечером состав "знатных гостей" получился весьма смешанным. Кроме самого директора и фамозо кантанте, здесь присутствовали майор ФСБ и несколько агентов, частный детектив, задержанный с поличным вор и понятые.

А через несколько минут сюда же доставили и сообщницу преступника Анну Сергеевну Коркину. Ее задержали на выходе из театрального скверика: она и в самом деле не успела уйти далеко от колодца коллектора, возле которого устроила "шум". Естественно, входной люк в подвале театра, который не был под сигнализацией, вскрыл сам Лебедев, таким образом он рассчитывал направить погоню по ложному следу, чтобы самому под шумок улизнуть через главный вход в образе древней старушки. И ведь его план чуть было не сработал!

Увидев своего "странника" жестоко проигравшим, Анечка лишь произнесла его имя и заплакала.

- Лебедев, вам знакома эта женщина? - спросил майор.

- Первый раз вижу! - процедил тот.

- Коля! - несчастная заплакала еще сильнее. - Как ты мог, Коля...

- Дура! - желто-зеленые глаза сверкнули ненавистью сквозь мертвенную старушечью маску. - Больше ничего не скажу!

- Кузьмин, отведи его умыться, - Сергей кивнул "петушку". - А то смотреть страшно.

Все удобства в вечернем кабинете, естественно, были автономные, так что вести "странника" было недалеко. Пока тот смывал с себя грим под присмотром Славика, Анна Сергеевна выпила водички, немного успокоилась и все рассказала. Рассказ ее был совсем коротким и очень печальным.

Когда и как они познакомились с Лебедевым, я уже знала. Она была бездетной разведенной женщиной за сорок, с несложившейся личной жизнью. К тому же обожала оперу. И Коля тоже, несмотря на младые годы, пережил несправедливость и разочарование, он рассказал Анечке о своей роковой неудаче в Вене, которая якобы перечеркнула его планы перебраться в столицу, в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Не умолчал и о том, что причиной провала стала его ссора со знаменитым Мартинесом, игравшим в жюри далеко не последнюю роль. В общем, "она его за муки полюбила". Ну и за то, конечно, что он был так молод, так горяч и настойчив...

Бурный роман продолжался еще месяца два после того, как Лебедев съехал из "Астории". Потом Коля стал появляться у нее все реже, переменился, сделался равнодушным и даже грубоватым.

И наконец заявил, что между ними все кончено.

Анна тяжело переживала разрыв, но смирилась, в глубине души она понимала, что ничем другим эта связь закончиться не могла. Только ходила в театр слушать своего "одинокого странника" и вспоминала счастливые дни.

И вдруг две недели назад Лебедев снова объявился на ее горизонте. Подонок пришел к покинутой им женщине с цветами и мольбой о прощении, упал в ноги: он, мол, понял, что только с ней у него было "настоящее", давай, мол, попробуем начать сначала... В общем, навешал ей лапши, как он умеет. И Анна Сергеевна - не без колебаний, правда, - опять распахнула дорогому Коле свои объятия. Она хотела верить ему - и поверила. Господи, какие же мы, бабы, все-таки дуры! Правда, не ко всем это относится в равной степени, но от этого не легче...