Измененное время (сборник) - Людмила Петрушевская

Флюра только охала, поражаясь про себя, насколько ей это все безразлично.

Не сделав даже паузы, Лида сообщила, что к матери в Блохинвальд (так она назвала раковую клинику) ходить боится, что никак не идут ноги, что сама заболела тяжелым давлением, а каким — да очень низким!

Только тут Флюра очнулась, поняла причину звонка и спросила номер палаты, в которой лежит старушка. Лидочкину мать Флюра любила гораздо больше, тут была сердечная дружба, старушка сшила ей сарафанчик, и кормила любимой жареной картошкой, и жаловалась на Лидочку прямо при дочери.

Флюра начала действовать спокойно и методически, узнала у Лидочки телефон ее одного бывшего сожителя, радиобиолога по специальности, которому простодушно позвонила, якобы ничего не зная о взаимных претензиях этой пары, дошедшей уже до драк, почти до суда и расставшейся давно.

Бывший сожитель Лидочки, оказывается, с сочувствием относился к старой матушке, не помнил зла, так как Лидочка вернула ему всю унесенную у него радиоаппаратуру. (Имелась и такая история на ее жизненном пути, месть за измену и счет за те обеды и ужины, которыми кормили сожителя целый год, и за то, что он в тот же период купил себе плащ и шляпу на сэкономленные деньги. Сам же сожитель привнес в семейную жизнь только седло на унитаз и полку для головных уборов.)

Этот бывший сожитель был потрясен телефонным сообщением о болезни старушки и особенно тем, что Лидочка, по всем признакам, бросила свою мать, и очень быстро, на основании застарелой ненависти к Лидочке, заработал в нужном направлении (у него коллега как раз перешел работать в онкоцентр).

Старушке сделали хорошую бесплатную, что чудо, операцию, все оказалось не так запущено, у стариков болезнь развивается медленно, и вскоре матушка поехала восвояси, где уже лежала с бюллетенем по давлению совершенно немощная Лидочка, которую одолевал враждебный вихрь под названием дочь Катя, чуть ли не требовавшая денег за каждый согретый стакан чая.

Однако тут все обрадовались бабушке, перецеловались (Флюра, привезшая ее на такси, была взволнованным свидетелем), и старая хозяйка дома из последних силенок впряглась в домашнее ярмо, помаленьку воспряла, привела квартиру в божеский вид.

А вот Флюра была им уже больше не нужна. Они перезванивались, но в гости не очень звали, и Флюра опять вернулась к своим звездам и пробежкам.

Она гуляла с Гришей мысленно, когда отправлялась в лесок, ела под его взглядом, засыпала, видя перед собой его неказистые глаза, смотрящие на нее с заботой, как тогда.

Она перебирала по косточкам последнюю волшебную встречу у автобуса.

Гриша не звонил, но ведь об этом не было договора!

Речь шла о будущем лете, только о нем.

Флюра читала впрок, запасаясь для бесед с Гришей, и, как уже упоминалось, шила в уме юбки для него, но осуществлять их не решалась, раньше ей шила Лидочкина мать, а теперь просить было неудобно. И вообще прежде все устраивала сама Лидочка, и Флюра в прошлом году получила к лету сарафанчик и смётанную юбку, только прошить. Теперь почему-то дорожка в Лидочкин дом была закрыта, да и с путевкой все оказалось непонятно и даже безнадежно — хотя заявление было написано и отнесено Лидочке давно.

Однако все устроилось даже волшебным образом и само, Лида позвонила в июне как ни в чем не бывало, что и как, какие планы-поляны (была в хорошем настроении), мама хочет сшить тебе новый сарафанчик, есть польская выкройка, покупай тряпочку, хотя ладно, пойдем сходим вместе, ты не умеешь, выберешь опять какую-нибудь ветошь. Мама, мама и мама — не слезало с языка у Лидки, что-то новенькое.

Короче, все обошлось, Флюра отправилась с сердцебиением в милый дом и снова обрела его, снова сидела на кухне и ела жареную картошку с самосоленными огурчиками, на дворе стояло раннее лето, шумела под ветром листва! Уже распределили путевки, Лидка хапнула две, праздновали это веселое событие, Флюра вернулась домой поздно, и вот тут раздался звонок.

— Са-лют! — сказал незнакомый голос. — Это Гриша. Помнишь? Пансионат? Море-то?

— Салют, — ответила Флюра оборвавшимся голосом, покашляла.

— Слушай, такое дело, — озабоченно сказал незнакомый голос. — Понимаешь что: мне у вас в месткоме не дают путевки ни на июль, ни на август! Вообще! Понимаешь? Я для вас все… Там стараюсь, выкручиваюсь там… Поставки комплектующих, все наконец в порядке, что, понимаешь, за дела? Ну на июль-то можно? Сходи в профком, а? Твоя подруженька… Она вообще не отвечает, ее нету. Лидусик твой. Я в январе все поставки комплектующих выполнил! С Петрозаводском сам договаривался… А я не обязан! Забыли, что ли? Обещали, обещали. Калашников сам обещал!

— Калашникова уволили, — ответила Флюра и опять покашляла.

— Ну! О чем я и говорю! Поняла? Я же не виноват! Как это? Ну сделай, сделай что-нибудь. Ты же там, ты на месте. Это же оскорбительно, в конце-то концов, замдиректора большого предприятия посылают как… я не знаю!

— Хорошо-хорошо, я обязательно поговорю с Лидой, что вы, Гриш, что вы, Гриш, — отвечала Флюра. — Конечно, это оскор-оскорбительно. Безо-безобразие просто (у нее не хватало дыхания). Честно!

— Хотелось бы с вами встретиться. Там! — произнес чужой напряженный голос.

— Встре-встретимся, разумеется, — отвечала она.

— Лады? Лады? А?

— Не волнуйтесь, Гриша, не волнуйтесь вы так, — повторяла Флюра. — Я поговорю, поговорю.

— Ну целую, — прокричал голос. — Салют! Позвони! Мой телефон знаешь?

— Нет, — отвечала Флюра, хотя еще прошлым летом списала этот телефон в книге регистрации.

— Вот и ладненько, — почему-то сказал Гриша, видимо, не разобравшись. — Брякнешь мне. На работку. Са-лют!

— Спасибо вам, — отвечала ему Флюра и повесила трубку, ничего не ощущая, буквально ни-че-го.

Она действительно позвонила ему в присутствии председательницы месткома и сказала, что говорит прямо из месткома, что за путевки была буквально драка между своими и стоит очередь своих, если кто откажется, и будет скандал, если отдадут посторонним.

— Это оскорбитительно! — кричал в ответ Гриша.

— Ну что, ничего не поделаешь. Даю трубочку нашему председателю.

Но Гриша уже отключил телефонную связь.

Спустя две недели Флюра, как совершенно новый человек, уверенная, красивая, ехала опять по проторенному пути в аэропорт с Лидой, и садилась в самолет как избранная, и плыла над облаками довольная и совершено пустая, без души.

Без планов, без обмираний, без тошноты, страха и немоты, без вспышек счастья, без веры в будущее, без надежд, без любви. Гриша оплыл и растаял, маленький, хлопотливый, расчетливый, со своими мелкими интересами.

А Лидка сидела рядом и бубнила сама себе, что мама с Катей тоже уже купили билет на поезд на озера, мама отдохнет, юг ей противопоказан, так что лети, подруга, пока что, лети. Пользуйся пока… моей добротой.

Начинались ее обычные паучьи дела, Лидочкина тьма египетская. Флюра же встрепенулась, очнулась и весело ответила:

— Ну ты представляешь! Представляешь, я смотрю, что этот тип… Этот дурак бегал все за мной, как встретится, так здоровается, и имя откуда-то узнал! Оказывается, ему нужна была путевка! Еще год заранее бегал!

— И правда идиот. Что, ты достала бы ему путевку?

— Нет, ты понимаешь? — с жаром возразила Флюра. — Он заранее наводил мосты.

— А это я пошутила. Чтобы он от меня отстал, я сказала, что это ты занимаешься у нас путевками на будущий год! А я только второе лицо.

— Ну не дурак ли? А, а про тебя сказал: у тебя подруга хорошая. Наводил мосты!

— Хорошая, — мигом отозвался черный паук в тоске. — Хорошая. Он со мной встречался у тебя… Ни цветочка, ни духов… Бутылку купит, и все. Ни в ресторан, упаси боже. Трахнет и говорит: мне и жене путевки на август, там и встретимся. Я говорю: еду в июле. Он опять: мне и жене путевку на август. А дочери раскладушку! Сын едет на сборы, а дочь берем с собой. Ты, говорит, не представляешь, что для отца дети. Да, отвечаю, не представляю. Он так осторожно: а дети на стороне матери все-гда. В любом случае. Ну, говорю, это я не в курсе. Разговор глухих!

— Представля-ешь, — протянула Флюра, — я та-ак, та-ак удивилась, когда он мне позвонил!

— Знаешь, говорю я ему, — перебила ее паучиха, — ради тебя я бы постаралась, ты меня удовлетворяешь кое-как, у мужчины в крайнем случае есть десять пальцев! И от каждого мужика можно кончить. Но не ради жены тво-ей!

Флюра покивала.

— Ты видала ее?

Флюра пожала плечами.

— Пук на затылке, директор школы. Мы сидели рядом в театре, я достала ему и себе билеты специально. Поглядеть. Она математичка. Я сидела рядом с ним. Она через человека. Нарочно так.

— Пук на затылке? — со смехом, очень легко переспросила Флюра. — Хорошо!

— Дочь надо устраивать на исторический. Спрашивал, нет ли кого попросить через год в университете. Нанимать учителей. У Гришеньки все должно быть тип-топ!