Где восходят звезды (ЛП) - Коллектив авторов

Три стандартных дня спустя она отправилась по расписанию к Сайону с мембранами, которые должны были закрыть последнее отверстие. Но она не понесла их к нежному месту, а сломала раму, толкнула ее к Сайону, заставляя сломанные мембраны накрениться к пылающей звезде. База не успела понять, что происходило, она направила корабль в Сайон. Она знала, что один ее корабль не вызовет достаточно турбулентности, но цепная реакция заставит Сайон поглотить постепенно мембраны и раму. Жар и свет вернутся к Мьяну. Лед растает, выпустит замерзших существ. Волны снова будут бушевать. Притяжение двух лун устроит приливы и отливы. Планета Мьян, ее родина, оживет.

Карин Ловачи «Меридия»

Они пытались спасти меня.

— Думаю, этот еще жив.

— Отметь его.

В пространстве между жизнью и смертью ты решаешь, просыпаться ли. Может, тогда время перестает иметь значение. Я ощущал себя старше четырех лет, но слишком юным, чтобы помнить. Мой мир говорил мне не помнить, как странный экипаж и капитан с мертвыми глазами прибыли в нашу далекую колонию, и все изменилось.

Может, я сражался, заставил их выстрелить в меня.

Может, они выстрелили без повода.

Прошло много времени, мне стало лучше, и я услышал их. Других людей. Не тот плохой экипаж. Они говорили за дверью палаты, где держали меня. Это был семейный корабль, и они обсуждали, как оставить меня на ближайшей станции, но…

— Он просто попадет в систему. Как это поможет?

— А что ты хочешь с ним делать?

— Пять лет. Это хорошо. Ты знаешь свое имя?

— Пэрис.

— А фамилию?

Я не хотел это говорить.

Эти люди не были моей семьей, хоть они говорили, что теперь были ею.

Я подумал о карте Земли, которую раскрасил. Планета, где я никогда не был. Она была не такой, как Меридия и ее каменистая земля, где работали в шахтах мои родители и старший брат, Берн.

— Теперь будет Рахамон, — сказала леди. Она звала себя капитан Кахта. — Это твоя фамилия, — сказала она. — Посмотри на этот ID. Всегда носи это на шее, ладно? Пэрис Рахамон. Новый член экипажа «Шатомарго».

Долгое время все в разуме было мутным. Я знал лишь, что капитан и ее мистер сказали, что поймали сигнал с луны. Они нашли меня застреленным у моего дома, но я еще дышал. Когда они говорили такое, они словно рассказывали мне историю, которую кто-то выдумал, но у меня не было к ней картинок. Может, где-то был рисунок моей колонии, но я его не видел, не помнил, и никто мне не показывал. Капитан и ее мистер взяли меня на станцию, оказали мне помощь. Когда меня подлатали, они вернулись за мной, и станция отпустила меня. Они сказали, что теперь у меня была новая жизнь, и это было хорошо. Никто не заставил бы меня теперь вернуться в другую жизнь.

Но я не хотел говорить о настоящей семье.

Я не хотел говорить о том, что помнил до того, как они все пропали. Все угасало. Какое-то время, просыпаясь, я почти ничего не помнил. А потом все стало возвращаться, и это было хуже.

Туда-сюда. Вспомнить и забыть. Вспомнить.

Они хотели, чтобы мне нравился «Шатомарго». Они покупали мне игрушки и одежду, и сначала мне не нужно было работать. Их дочь-подросток приглядывала за мной, когда капитана или ее мистера не было рядом. Санъя играла со мной, водила по кораблю, показала сад, игры и спортзал. Капитан Кахта приходила ко мне, закончив работу, а мистер Чандар готовил для меня или показывал, как строить модели кораблей и станций, хоть он говорил, что для другого мне нужно было подрасти. Наверное, он имел в виду работу.

Несколько месяцев жизнь на борту была такой, и я забыл многие прошедшие дни. Капитан Кахта говорила, что это было нормально. Они были рады, что я был с ними, хотя я мало говорил, не хотел играть с ними. Они перестали заставлять меня играть, когда я забрал игрушки и бросил их в стену. Несколько дней я ломал все, что они мне давали, и они сдались.

В первый мой день рождения с ними я ударил Санъю по глазу, и она закричала. Я н хотел, чтобы у нее был синяк, но она заставляла меня сидеть и заниматься математикой. Я ненавидел математику. Это раздражало, а она не унималась. Я говорил ей, что она не была моей мамой, и ей нужно было прекратить. Она сказала, что капитан Кахта хотела, чтобы я выучил математику, а я сказал, что и капитан Кахта не была моей мамой. Санъя разозлилась, я видел по глазам, но это было правдой. Она опустила табличку передо мной и сказала перестать вредничать и приступать к работе. И я ударил ее по лицу.

Мистер Чандар запер меня в моей каюте. Мой желудок урчал к тому времени, когда пришла капитан Кахта. Она села на кровать рядом со мной.

— Пэрис, зачем ты ударил Санъю?

Я смотрел на свои ладони.

— Пэрис.

— Не знаю.

— Думаю, ты знаешь. Санъя говорит, ты не хочешь заниматься математикой.

Я пожал плечами. Какая разница?

— Пэрис. Посмотри на меня.

Я посмотрел на капитана Кахту. Ее темные глаза были печальными. Из-за меня. Точка на ее лбу будто осуждала меня. Люди на станции только так выглядели, насколько я помнил. Я хотел, чтобы они прекратили.

— Пэрис, ты не можешь бить сестру.

— Она — не моя сестра!

Капитан Кахта отклонилась, словно я ударил и ее по лицу.

— Она не моя сестра, а ты — не моя мама!

— Ладно-ладно.

— Мне плевать на математику!

— Пэрис, присядь.

Я побежал по каюте. Она не могла меня остановить. Но поймала меня за пояс и опустила на кровать. Я отбивался и кричал на нее. Мистер Чандар вошел и придавил меня к кровати. Они что-то говорили друг другу, но я не слушал. Санъя вошла со шприцом и вонзила его в мою руку.

Все замедлилось. Даже я.

Корабль был большим. Высокие холодные коридоры, белые и серые. Там было много взрослых, но были и дети, старше Санъи и младше, как я. Каждый шестой день показывали записанное видео, и мы получали больше угощений, чем было доступно на кухне. Порой я оставался и смотрел видео, но порой мне было скучно, и я уходил во тьму.

Я бродил по кораблю, когда не должен был, но мне не нравилось все время быть под присмотром. Санъя порой передавала меня другим детям, и им не нравилось, когда я возмущался. Порой я не хотел кричать, но все злило. Все те правила о том, где мне нельзя ходить, проверки в палате, игрушки, которые должны были меня интересовать, еда, которую я должен был есть. Лица, которые не были лицами из моей памяти. Когда у меня были кошмары, никто не приходил меня спасти.

Порой я вспоминал, как катался на машинке, держась за пояс мальчика старше меня. Он говорил мне:

— Не упади, Щенок! — мой брат Кайро. Я не помнил уже его лицо.

Мне снилось много кошмаров. Леди на станции сказала записывать их, когда я просыпался, и присылать ей, но мне не нравилось облекать их в слова, так что я редко их записывал. Мистер Чандар или капитан Кахта должны были говорить со мной о них, помогать записать их, но после полугода они прекратили. Наверное, они были заняты. Корабль много путешествовал, и я не связывался все время с леди на станции. Я не просил капитана Кахту об этом. Если мне не нужно было больше это делать, то, может, я был в порядке. Или им было все равно. Вряд ли им было до меня дело, ведь они не были моей семьей.

Мои братья, Кайро и Берн. Мама и папа. Теперь каждый раз, когда я думал о слове «семья», в голове было слово «мертвы».