Где восходят звезды (ЛП) - Коллектив авторов

Мне исполнилось семь на «Шатомарго». Капитан Кахта и мистер Чандар устроили праздник. Все дети пришли, даже те, кто звали меня странным и шептались за моей спиной. Санъя попыталась надеть мне на голову картонный колпак. Я сбил его. После этого все расстроились. Они не могли быть радостными со мной, и мороженое растаяло на моем торте. Я ощущал немного стыда, так что вел себя хорошо до конца празднования, даже обняла капитана Кахту, чтобы она улыбнулась. Она крепко обняла меня в ответ.

— Ты счастлив, Пэрис?

Я не знал, что она имела в виду. Нравился ли мне пирог и подарки? Игры и новая одежда?

— Да. Все хорошо.

Она коснулась моих волос и улыбнулась, словно знала, что я врал.

Другие дети «Шатомарго» не оставались хорошими. Но и я не вел себя хорошо. Я много дрался, и каждую неделю мистер Чандар запирал меня в моей каюте. Я послал несколько детей в палату, порой и сам попадал туда. Синяки и порезы, фингалы были у многих из нас. А потом, когда мы причалили к станции, капитан Кахта пришла ко мне после завтрака и взяла за руку. Она провела меня в мою каюту, сказала мне собрать любимые вещи. Одежду и игрушки.

— Почему?

— Я помогу тебе, милый.

— С чем поможешь?

Она плакала и обнимала меня, а я мог только стоять и терпеть. Все было темным и тихим, словно кто-то закрыл мои глаза и уши.

Она и мистер Чандар увели меня с корабля, и мы прошли по причалу к другому кораблю. Тот корабль впустил нас в шлюзовый отсек, но не в сам корабль. Мы встретили другую женщину. Она представилась как мадам Льюн. Она была ниже капитана Кахты, у нее были темные глаза, как у меня. Мадам Льюн сжала мои плечи и улыбнулась.

— Ты такой, как на фотографии, Пэрис.

Какой фотографии? Капитан Кахта села на корточки передо мной и сказала мне идти и жить теперь с мадам Льюн.

— Почему? Почему?

Глаза капитана Кахты блестели, и она покачала головой.

— Тебе будет лучше с мадам Льюн, — сказала она, а потом выпрямилась, и они заговорили на языке, который я не знал. Мистер Чандар сжал мое плечо, и они оставили меня в шлюзовом отсеке.

Они оставили меня на новом корабле, и я ничего не мог поделать.

И я закричал.

Мадам Льюн притащила меня в каюту в своем корабле. Другая женщина вместе с ней сжала меня, они заперли меня в комнате, и через внутреннюю связь она сказала:

— Я вернусь, когда ты закончишь.

И все. Хоть я и шумел, никто не пришел.

Мадам Льюн все мне рассказала. Капитан Кахта и мистер Чандар решили, что не могли обеспечить меня лучшим, не знали, как со мной справляться, и они боялись за других детей на борту из-за драк, которые я устраивал.

Идея спасти меня оказалась плохой в реальности.

— Ты становишься хуже, — сказала мадам Льюн. — Но тут такое не произойдет.

Капитан Кахта не вернула меня на станцию, а леди, которая отдала меня, и не просила ее вернуться.

— Мы — занятые корабли! — сказала мадам Льюн. — Кто хочет лететь к станции, чтобы разобраться с этим бредом?

Тут, в глубине космоса, было проще отдать меня другому кораблю, как мадам Льюн. Ее корабль «Императрица драконов» доставлял лекарства к дальним станциям и колониям. Но мадам Льюн и ее экипаж не были частью гуманитарных организаций Земли.

— Мы не пираты, — сказала она. — Я не нападаю на места, не убиваю людей. Мы оказываем услуги.

— Зачем вам я?

Она села на корточки передо мной, я сидел на койке. Каюта была меньше, чем на «Шатомарго». Свет был из щелей в потолке, словно лучи проникали в дыры от пуль.

— Мне нравятся дети, Пэрис. Из детей вырастают хорошие солдаты. Как мои мальчики. У меня много мальчиков, и они знают свою работу. Ты хорошо подойдешь.

Мадам Льюн сказала, что они собирались стереть записи обо мне. Это было бы просто сделать, ведь детей в космосе было много, а с нужным количеством денег можно было получить все, чего хотел. Так меня никто не стал бы искать.

Никто не остался, кто мог бы меня искать. Мадам Льюн улыбнулась мне, словно тоже знала это.

Для мадам Льюн я был Драконом. Не Рахамоном и точно не Азарконом. Она не спрашивала о моей настоящей семье, о том, откуда я был. Вряд ли ей было дело, даже если капитан Кахта озвучила информацию. Капитан Кахта бросила меня, как чью-то еще ответственность, и она вряд ли описала, откуда я был.

Я был физически здоров, ментально справлялся со сложными заданиями. Мадам Льюн сделала меня одним из своих мальчиков, и все. Одним из экипажа четырех сотен мужчин и мальчиков, которые слушались ее. Королеву драконов, «Императрицу драконов». Она говорила, что глубокий космос зависел от нее, если хотел спастись от болезней.

Она не говорила о войне, пришельцах или пиратах. Если ничего нельзя было изменить, можно было хотя бы сделать анестезию.

Мне снилась моя семья. Лица родителей были размытыми, словно видео плохого качества. Но мои братья, мои защитники, оставались яркими.

Я не верил в ангелов-хранителей, потому что видел их только во сне, и это было как ад.

За годы под обучением мадам Льюн и побоями от ее «мальчиков», пока они делали из меня ее версию хорошего солдата, который молчал и не попадался властям на станции, воспоминания возвращались. Словно кусочки пыли, которые были следом взорвавшейся звезды, чем дальше я улетал в глубокий космос с «Императрицей», тем ближе был к своему прошлому.

Может, это было из-за приемных «братьев», навязанных мне, заботливых и внимательных. В отличие от детей на «Шатомарго», банда мадам Льюн приняла меня с грубым уважением. Сама леди выбрала меня, и хоть они не щадили меня, когда она вбивала в меня дисциплину, они давали ощущение защищенности и свободы.

У меня был пистолет. Я научился торговать наркотиками, скрытно встречаться на станциях и в почти забытых колониях беженцев. Некоторыми нашими клиентами были даже солдаты с Земли, они были насторожены сильнее нас, но были вовлечены в этот рынок. Некоторые использовали наши вещества для лечения, но другие — нет. Но пока они платили нам, это было не наше дело.

Я взрослел в тумане татуировок, тренировок и торговли. Цветные чернила покрыли мои руки и спину, где их сделали иглой в древнем стиле, а не машинкой. Я отмечал свои годы картинками, которые расцвели на моей коже: тигр, горы с Земли, созвездие и, конечно, замысловатый золотой дракон, спускающийся по моей спине. Порой во время боли, когда я лежал на столе хориши, я слышал голоса братьев, они шептали в те мгновения.

Боль порождала боль. Каким был антидот для этого? Я был близок с Кайро. Мой старший брат Берн был отстранен, в тени отца. Он тоже боролся, и лазер попал ему между глаз.

Голос Кайро всплывал с каждым уколом иглы под моей кожей.

Он сказал:

— Беги, Щенок!

Его прозвище для меня. Потому что я был ребенком.

Как-то посреди создания татуировки я вздрогнул от боли. От хориши. Кровь потекла по коже, портя линию, которую она рисовала. Я заставил ее начать новую картинку. Я видел ее в образовательных файлах корабля, когда читал о древней цивилизации из страны, которую я никогда не видел.

Я сказал ей сделать татуировку египетского анха на моем сердце, и она не возражала.

Возраст не имел значения в космосе, особенно на корабле. Может, я стал взрослым, хронологически мне было двадцать. Но в зеркале я видел другую историю, с картинками, которые не сочетались. Все еще подросток в глазах окружающих. Мое лицо напоминало лица, которые всплывали во тьме, во сне, в приятные моменты с наркотиками в моем теле. Мы все принимали их, хоть и не очень много, но иначе в этом мире не жили.

Мой третий мир. Один был моим сердцем, второй был моей броней, а третий был моим оружием. Два мира защищали первый.

Я сблизился с мальчиком по имени Сухан. Он был чуть мягче других парней, может, потому что был зависимым от стевии. Он улыбался, даже когда вокруг него творился кошмар, выглядел как святой в муках религиозного прозрения. Как-то раз покупатель попыталась обмануть нас, и Сухану было почти жаль ее. Он заставил ее повернуться к стене туннеля станции, где мы проводили сделку, его голос был таким мягким: