«Волос ангела» - Василий Веденеев

— А где же мальчишка? — недоверчиво прищурился дежурный.

Федор понуро молчал.

— Убежал, — ответил за него рабочий. — Вы лучше торгашом займитесь, а товарищ правильно действовал. Нельзя таким нэпманам воли давать!

— Вы сами-то кто такой? Документы есть? — поинтересовался дежурный.

— Имеется… — рабочий положил перед ним документ. — Перфильев Яков Иванович, депутат Моссовета от рабочих Рогожско-Симоновского района. Этот потомок черной сотни, — он кивнул на притихшего приказчика, — натворил бы делов. Жируют на шее рабочего класса!

— Разберемся, — подобрался дежурный. — Ладно, товарищи, можете пока идти, понадобитесь — вызовем…

На улице Перфильев догнал ушедшего вперед Федора, взял за локоть:

— Не узнал?

Греков остановился, всматриваясь в лицо Якова Ивановича.

— Н-нет, не помню.

— Ну, может, и немудрено, больше десятка лет прошло. Вспомни, завод Гужона, кружок, тринадцатый год…

— Дядя Семен? — все еще не веря, спросил Федор.

— Я, Федя, я… — Перфильев обнял его. — Это тогда меня дядей Семеном звали. Сам понимаешь, работали в подполье. А я тебя сразу признал. Ну, рассказывай, где ты, как? Мать жива? Привет передай. Значит, в милиции теперь?

— Да… Недавно в уголовный розыск направили. В ЧК работал, дрался с Юденичем, с Деникиным, добивал Врангеля, потом ликвидировал бандитизм на юге. Теперь в Москве. И вот такая оказия. — Греков помрачнел.

— С классовой точки зрения, всыпал ты ему, конечно, правильно. Можно было и еще добавить. А с другой стороны: кто ты есть? Сотрудник рабоче-крестьянской милиции — это зеркало Советской власти! Понял? Тут, конечно, не так, как на фронте или с бандами, но и здесь свой фронт, и если ты, воюя на нем, оттолкнешь человека от нас, он прилепиться может к врагам, которых и так хватает… Знаешь что, пойдем-ка ко мне, попьем чайку из самовара, потолкуем. У тебя, небось, и знакомых-то в Москве нет?

— Старых не осталось — кто где. Но есть один друг, с Гражданской, Черников Анатолий. Может, слышали? В газете работает. Он у нас в Десятой Красной армии тоже газету для бойцов выпускал. За приглашение спасибо, Яков Иванович, хоть и ненадолго, а зайду.

Вечером протрезвевший и злой приказчик пришел к складу за магазином Тихона Ивановича Кудина.

Разгружали товар. Хозяина не было. Стоя рядом с широко распахнутыми складскими дверями, распоряжался правая рука Кудина — Иван Федотович Алдошин, пожилой, аккуратно одетый человек с хитрыми глазами. Он молча окинул взглядом приказчика, отметив про себя синяк на подбородке и рваный жилет. Подозвал кивком головы.

— Что, голубь, нашумел?.. Молчишь? То-то… Завтра в Покров собирайся, там пока побудешь. И мальца этого не трожь!

— Да я… — начал было приказчик.

— Тихон Иваныч велел! — оборвал его Алдошин. — Нам с милицией дело иметь ни к чему. Скажи еще спасибо. Иди.

Приказчик прошел в открытые ворота склада, небрежно отодвинув мальчишку, подметавшего пол. Тот сжался, ожидая удара.

— Не боись, не трону… — жадно хлебнув воды из носика большого медного чайника, стоявшего на столе, приказчик отер рот ладонью. — Сучья власть!.. Нашлись у тебя защитнички из уголовного розыска! Мораль мне читали, гляди, так еще и в тюрягу угодишь. Чо вылупился? Они теперя таких, как ты, за свой счет ростить будут, как жа — сироты! Хлеб только на тебя переводят… А ну, пошел с моих глаз!

— Гостей принимаете? — Базырев вошел в комнату. За ним следом появился Невроцкий.

Антоний, сидевший за столом, поднялся им навстречу.

— Вам всегда рады… Павел, подай стулья! Присаживайтесь, сейчас сообразим чего выпить и закусить, самоварчик поставим.

— Неплохо устроились. — Невроцкий, быстро оглядев комнату, задержал взгляд на иконах в правом углу, под которыми горела лампадка. — Веруете?

— Человек слаб… — криво усмехнулся Антоний, — защиты ищет. Но где ее теперь взять? Власти и раньше не очень жаловали — правда, попроще было, теперь же и вовсе любви к ближнему своему не сыскать промеж людей. А Бог, Он все видит.

«Не прост человечек. Ох, не прост. Вон как заворачивает. Экий философ-демагог, — подумал бывший ротмистр отдельного жандармского корпуса Алексей Фадеевич Невроцкий. — Судьба! Раньше раздавил бы его, как таракана, и глазом бы не повел. А теперь сяду с ним за стол водку пить и буду вместе дела делать».

Павел принес кипящий самовар, поставил на стол. Антоний достал бутылки, хлеб, сало, миску с квашеной капустой, вареные вкрутую яйца.

— Чем богаты… Садитесь. Павел, налей гостям.

— Далеко забрался, — кладя себе на тарелку закуску, недовольно сказал Базырев, — у черта в зубах живешь. Еще квартира есть, ближе к городу? А то пока на твой Лосиный Остров добирались…

— Найдем, если надо будет. — Пашка разлил водку. — Ваше здоровьице!

«Теплая компания», — закусывая тающим во рту нежным салом, Невроцкий исподтишка разглядывал новых знакомых.

Антоний — средних лет, возраст даже трудно определить, можно дать и сорок, и тридцать пять, и под пятьдесят, в зависимости от выражения его подвижного лица с наглыми и хитрыми глазами; высокий, длиннорукий, одет с претензией на моду, аккуратно и чисто — легко принять за нэпмана средней руки; на пальце небольшой изящный золотой перстень.

«Украл где-нибудь», — решил про себя Алексей Фадеевич.

Пашка, наоборот, одет с броским воровским шиком, ярко, как попугай. Жирно блестят набриолиненные волосы с ровной ниткой пробора, тщательно подбритые усики над тонкими, злыми губами. Взгляд пустой и жесткий. Наметанным глазом Невроцкий определил, что под пиджаком у встретившего их еще на станции пригородного поезда Пашки спрятано оружие.

«Надо будет заставить его одеться попроще, а то слишком бросается в глаза, — подумал Алексей Фадеевич. — М-да… Сидим вот, выпиваем. Юрий Сергеевич, который совсем не Юрий Сергеевич, а черт его знает кто такой на самом деле и как его там кличут. Бывший жандармский офицер и главарь банды уголовников со своим ближайшим подручным. Такая вот история… Каждый из нас ненавидит существующую власть по-своему, но одинаково сильно. Каждый хочет своего. И каждый продаст другого, спасая свою шкуру. Теплая компания… До чего докатился ротмистр Невроцкий, — с какой-то слезливой жалостью подумал о себе Алексей Фадеевич, — пить с уголовниками и агентом иностранной разведки. Мерзость! И это я, русский дворянин, сижу здесь, с ними? Хотя Базырев у себя на родине тоже, наверное, не из простеньких, а ведь сидит и глазом не моргнет, подлец. Как будто все так и надо. Дернул меня лукавый связаться с ними. Да теперь уж…»

Алексей Фадеевич, как всегда, лгал, лгал даже самому себе. Со старым знакомым Базырева — бывшим хозяином роскошного кабинета в одном из петербургских особняков — Невроцкий связался давно, еще до мировой войны. Именно он и помог Алексею Фадеевичу быстро продвинуться по службе, вовремя убраться из Польши при наступлении немцев, потом заботливо пристроил в Петроградское жандармское управление на работу, связанную с разъездами. Даже в сумятице революции и Гражданской войны старый знакомый не оставлял Невроцкого своим вниманием. Теперь сведения о «грехах» бывшего жандарма надежно хранились в сейфах секретной службы некоей Империи, как любил выражаться старый знакомый…

— Позвольте «дворяночку»? — протянув руку к пачке папирос, попросил Антоний.

— Пожалуйста, Николай Петрович… — Базырев угостил всех папиросами. Закурили.

— Дело есть, — помолчав, начал Базырев. С удовлетворением отметил, как сузились хищно глаза Антония и, не умея себя сдержать, нетерпеливо заерзал на стуле Пашка Заика. — Крупное дело… — со значением, медленно повторил Юрий Сергеевич, — очень крупное. Широкое. Надо людей, но не много. Лишние люди — лишние разговоры. В дело брать будем втемную, не посвящая во все детали, а только на выполнение отдельных поручений. Есть ли люди?

— Как не быть. Фартовые ребята еще не перевелись. Но долю от добытого какую-никакую, а давать им придется. — Антоний медленно обвел глазами сидящих за столом, отмечая, как они реагируют на его слова. — И, как всегда, вы должны обеспечить нам работу без проигрыша. Что за дело?

— Денежное, — лаконично пояснил Юрий Сергеевич, воздержавшись от изложения подробностей.

— Банк бомбить? — не удержался Пашка. — Помню, в семнадцатом шниферы[8] в Харькове отбомбились. За всю масть — на два миллиончика!

— Банк — это непросто, — приминая в грязной тарелке окурок папиросы, сказал Антоний. — Балеринку[9] надо хорошую, да и не одну, а то сделают такую, что дырку провертишь с гривенник величиной, а надо с пятак, иначе килечник[10] не войдет и шкапчик не вскрыть. Надо знать, где блинов[11] побольше, какая охрана, заранее иметь планы хранилищ… И мокрое это дело, если охрана есть. К тому же не наш закон банк брать, мы по другой части.