Бородинское побоище в 3D. «Непобедимые» - Сергей Нечаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вопрос этот до сих пор остается открытым, и каждая из сторон считает победителем Бородинского сражения себя.
Генерал А. П. Ермолов:
«Российское войско в сей день увенчало себя бессмертною славою! Превосходство сил неприятельских по необходимости покоряло его действиям оборонительным, которые не сродны свойству русского солдата и мертвят дух его; потеря многих отличных начальников, все казалось согласующимся против его пользы; но, невзирая на то, конечно, не было случая, в котором бы оказано было более равнодушия к опасностям, более терпения и твердости, решительнейшего презрения смерти! Сомнительный успех долгое время всегда более льстивший неприятелю, не только не ослабил дух войск, но воззвал к напряжениям, едва силы человеческие не превосходящим. Все испытано в сей день, до чего может возвыситься достоинство человека: любовь к отечеству, преданность к государю никогда не имели достойнейших жертв, беспредельное повиновение, строгость в соблюдении порядка, чувство гордости быть защитником отечества не имели славнейших примеров!»
Адъютант Барклая В. И. Левенштерн:
«Никто из нас не считал в душе этого сражения проигранным. Трофеи с той и другой стороны были одинаковы. Правда, главная батарея (Раевского) была в руках неприятеля, но Барклай не терял надежды взять ее обратно на следующий день точно так же, как овладеть снова местностью, потерянной нами накануне на крайнем левом фланге, совершив с этой целью наступательное движение».
Генерал Э. Ф. Сен-При:
«День 26 августа близ Бородина не был решительным ни для одной из двух сражавшихся там армий. Потеря с обеих сторон была приблизительно одинакова и для русской армии она была чувствительна только по числу офицеров, выбывших из строя, и вызванной вследствие этого кратковременной дезорганизацией большинства полков».
Генерал Евгений Вюртембергский:
«Говоря по совести, не было причины — ни Кутузову доносить о победе императору Александру, ни Наполеону — извещать о ней Марию-Луизу. Если бы мы, воины обеих сторон, забыв на время вражду наших повелителей, предстали на другой день пред алтарем правды, то сама Слава, конечно, признала бы нас братьями».
Кстати, очень интересная точка зрения племянника русской императрицы, сразу после сражения получившего чин генерал-лейтенанта. Но вот многие с «французской стороны» придерживались совершенно иного мнения.
Полковник Марселен де Марбо:
«После неслыханных усилий французы одержали над русскими победу, а сопротивление русских было очень и очень упорным».
Командир батальона 3-го (вестфальского) линейного полка Фридрих-Вильгельм фон Лоссберг:
«В шесть часов вечера сражение повсюду было решено в нашу пользу, так как русские оставили поле сражения после многократных попыток вновь перейти в наступление».
Формально — да. Если русские оставили все свои позиции на поле сражения, значит, они проиграли. Но Наполеон, думавший одним ударом закончить войну, в этом сражении убедился, что разбить русскую армию у него не получилось. Ему стало очевидно, что вместо долгожданного отдыха его армии теперь предстоит ужасная, не обещающая ничего хорошего борьба, а при малейшей неудаче — гибель.
До этого в генеральных сражениях он всегда кончал дело прямой фронтальной атакой. Конечно, порой это стоило ему больших потерь, но он никогда не думал о цене своих побед, а главное, он даже не допускал мысли, что его великолепные войска могут не сломить сопротивление каких-то там русских, которым даже позиция для боя не давала никаких преимуществ. И вдруг такое разочарование…
Император Наполеон:
«Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми… Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано французами наиболее доблести и одержан наименьший успех».
Генерал Филипп-Поль де Сегюр:
«Он видел поле битвы, и оно говорило красноречивее, чем люди! Эта победа, к которой так стремились и которая была куплена такой дорогой ценой, осталась неполной!»
Генерал Арман де Коленкур:
«Ночью было явно заметно, что неприятель начал отступление: армии был отдан приказ двигаться следом за ним. Назавтра днем можно было обнаружить уже только казаков и притом лишь в двух лье от поля битвы. Неприятель унес подавляющее большинство своих раненых, и нам достались только <…> 12 орудий редута, взятого моим несчастным братом, и три или четыре других, взятых при первых атаках.
С утра император объехал все поле сражения. Он приказал заботливо подобрать и перенести на перевязочные пункты всех раненых, как французов, так и русских. Никогда еще земля не была в такой мере усеяна трупами. На возвышенности за деревней, которая находилась в центре атаки, земля была покрыта трупами солдат Литовского и Измайловского гвардейских полков, на которые обрушился удар нашей артиллерии. Император тщательно обследовал все уголки поля сражения, позиции каждого корпуса, передвижения всех корпусов и те затруднения, которые им приходилось преодолевать. Он приказал подробно доложить ему обо всем, что происходило».
Далеко не все в его армии были в восторге от итогов сражения.
Полковник Луи-Франсуа Лежён:
«Мы были недовольны; суждения наши были суровы».
Генерал Филипп-Поль де Сегюр:
«Французские солдаты не обманывались. Они изумлялись тому, что так много врагов было перебито, так много было раненых и так мало пленных! Не было даже восьмисот! А только по числу пленных судили о победе. Убитые же доказывали скорее мужество побежденных, нежели победу. Если остальные могли отступить в таком порядке, гордые и не упавшие духом, то какая польза была в том, что поле битвы осталось в наших руках? В такой обширной стране, как эта, может ли не хватить русским земли, чтобы сражаться?»
Генерал Э. Ф. Сен-При:
«Сам неприятель был так мало уверен в победе, что нашел возможным приписать ее себе только на следующий день, заметив, что мы очистили позицию, оставив на ней сильный арьергард. Справедливо, что нашим отступлением мы обеспечивали за ним успех, но если бы он вынужден был нас атаковать вторично на новой, более выгодной, нежели первая, позиции, весьма сомнительно, чтобы он был в состоянии это сделать».
Да, это была наполеоновская победа, но какая-то неполная…
Поручик артиллерии И. Т. Радожицкий:
«Таким образом кончилась знаменитая битва 26-го августа. Неприятели овладели всеми нашими редутами на левом фланге и по левую сторону большой дороги; они сдвинули нас с позиции только на одном фланге и заняли третью часть ее; посему они выиграли не более как вполовину. Победа их не была победою; русские не были разбиты, приведены в замешательство, нигде не бежали. Наши силы еще оставались сосредоточенными от села Горки по Семеновскому оврагу до Старой Смоленской дороги и стояли во всей готовности отражать дальнейшие покушения неприятелей. Они первые замолчали, посему первые признались в своем изнеможении <…> Наполеон позволил нам отступить к Можайску без всякого со своей стороны преследования; посему видно было, что он точно обломал зубы и, казалось, был доволен тем, что ему уступили поле сражения для удостоверения в несмешной потере, которую понесли его войска, особенно кавалерия, ибо лучшие полки кирасиров и драгунов были истреблены. Эта потеря осталась невозвратною: здесь-то впервые сокрушились грозные силы завоевателя Европы».
Генерал Филипп-Поль де Сегюр:
«Император тщетно старался создать себе какую-нибудь успокоительную иллюзию, заставляя пересчитывать оставшихся пленных и поднять несколько свалившихся пушек. От семисот до восьмисот пленных да около двадцати разбитых пушек — вот были единственные трофеи этой неполной победы!»
Сражение это по праву вошло в историю, и оно оставило больше вопросов, чем дало ответов.
Офицер штаба 1-го кавалерийского корпуса Карл фон Клаузевиц:
«Мы никогда не могли понять, почему люди так жадно добивались какого-либо объяснения Бородинского сражения. Одни недоумевали, почему Кутузов отошел, раз он был победителем, другие — почему Наполеон не разгромил полностью русских».
Отступление русской армии
27 августа (8 сентября) 1812 года, в шесть часов утра, русская армия снялась с позиций и начала отступление.
Адъютант генерала Дессэ Феликс Жиро де л’Эн:
«Генерал Кутузов мог спокойно отступить, увозя с собой все орудия, экипажи и походные госпитали, оставляя только убитых и тех из раненых, которые пали на занятой нами территории, отбитой у него».
