Бородинское побоище в 3D. «Непобедимые» - Сергей Нечаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Около пяти часов пополудни атаки прекратились. Продолжались только канонада с обеих сторон и перестрелка между цепями застрельщиков. Ясно было, что армии расшиблись одна об другую, и ни та, ни другая не могут предпринять в остальные часы дня ничего важного».
Удивительно, но некоторые представители «русской стороны» вдруг заявили, что наполеоновские войска к ночи отступили, оставив все то, что с таким трудом было завоевано в ходе сражения.
Генерал Э. Ф. Сен-При:
«Наступила ночь, и русская армия осталась на своей позиции. Французы отступили на две версты назад от Семеновки и даже очистили центральную батарею».
Конец Бородинского сражения
Генерал И. Ф. Паскевич:
«В девять часов вечера еще раз французы вышли было из Семеновской, но были тотчас вытеснены гвардейским Финляндским полком и прогнаны обратно в деревню. С наступлением ночи французские войска возвратились в позицию, которую занимали в начале сражения».
Конечно же это не так. Точнее, какие-то части, безусловно, отошли, чтобы не ночевать «на трупах», но ни одной захваченной позиции наполеоновские войска не оставили. И на позиции, занимаемые в начале сражения (то есть на несколько километров назад), никто не возвращался. Так что подобные высказывания — это попытка выдать желаемое за действительное.
Бородинское поле после сражения. Худ. Х. Фабер дю Фор
После сражения
Первые итоги сражения
Адъютант Барклая В. И. Левенштерн:
«Русское войско исполнило свой долг, оно сражалось великолепно. Многие из наших генералов высказали в этот день выдающиеся способности; некоторые из них могли, без сомнения, быть поставлены наравне с лучшими генералами наполеоновской армии».
Адъютант генерала Ермолова П. Х. Граббе:
«Победа осталась нерешенная между обеими армиями. Если с одной стороны можно было считать перевесом успешное отражение всех усилий неприятеля, то сохраненный им резерв, важный по числу и составу, при новой борьбе, обещал ему почти верное преимущество. Если бы перевес с нашей стороны был значительнее (решительной победы над наполеоновой армией в тогдашнем состоянии нельзя было надеяться), Наполеон, может быть, отступил бы до Днепра, куда подоспели бы к нему корпуса Виктора, Ожеро и другие, между тем как наша армия, кровавой победой ослабленная, увлеклась бы, вероятно, в преследование, удаляясь от своих подкреплений. Война, вместо народной, приняла бы обыкновенные свои размеры и, без сомнения, не в нашу пользу, несмотря на непреклонную твердость Александра и усердную готовность России на всякую жертву».
Итак, победа осталась нерешенной. Или все-таки победил Наполеон?
Как бы то ни было, М. И. Кутузов повсюду стал говорить, что неприятель «отбит везде», и что на следующий день его погонят «из священной земли русской». Он даже приказал своему секретарю П. С. Кайсарову писать соответствующий приказ и послал адъютанта по войскам объявить, что завтра будет атака.
Генерал Н. Н. Раевский:
«С самого прибытия князя Кутузова в армию я не мог явиться к нему за раной в ноге <…> будучи же теперь свободным и без команды, я к нему отправился <…> Он принял меня ласковее обыкновенного, потому что за минуту до меня кто-то представил ему дела наши весьма с дурной стороны. Надобно сказать, что, быв еще гвардии поручиком, я начал военную мою службу в турецкую кампанию под начальством фельдмаршала князя Потемкина и находился при особе Кутузова, о чем он всегда вспоминал благосклонно и, во всяком случае, оказывал мне особое благорасположение. Он сказал мне: „Итак вы думаете, что мы не должны отступать“.
Я отвечал ему, что, напротив, мне кажется, нам должно атаковать завтра неприятеля: ибо в делах нерешенных упорнейший всегда остается победителем. Это было не хвастовство с моей стороны; может быть, я обманывался, но я именно так думал во время сего разговора. Князь Кутузов тогда же, в присутствии Его Высочества герцога Александра Вюртембергского, начал диктовать адъютанту своему Кайсарову план завтрашней атаки, а мне приказал немедленно пересказать об оной изустно генералу Дохтурову».
И эта весть, объявленная от имени главнокомандующего, которую каждому хотелось услышать, поднимала дух солдат и офицеров, придавала новые силы…
Потери двух армий
Горели желанием продолжить сражение и в наполеоновском лагере. Однако потом обе стороны начали считать свои потери. Картина у тех и у других получилась страшная.
Шеф батальона Луи-Жозеф Вьонне де Марингоне:
«При наступлении утра 8 сентября я прошелся по полю битвы; я увидел, что во многих местах трупы были навалены один на другой, текли ручьи крови; поле было все осыпано ядрами и картечью, точно градом после сильной бури; в местах, которые больше подверглись огню, особенно против нашей батареи, ядер, осколков <…> и картечи было такое множество, что можно было подумать, что находишься в плохо убранном арсенале <…> Я не мог постичь, каким образом хоть один человек мог уцелеть здесь».
Адъютант генерала Сокольницкого Роман Солтык:
«Утром Наполеон сел на лошадь и в сопровождении многочисленной свиты, среди которой был и я, отправился на поле вчерашней битвы и сделал смотр разным корпусам, так храбро на нем сражавшимся. Я заметил значительное уменьшение в составе наших батальонов, так что некоторые, на мой взгляд, не насчитывали в своих рядах и 100 человек. Эта громадная потеря не может быть приписана исключительно гибели солдат в сражении; многие из солдат были посланы подбирать раненых и относить их в госпитали, другие были отправлены добывать припасы по окрестным деревням.
Подъехав к маленькой, дотла сожженной деревне, мы увидели, что земля была сплошь покрыта убитыми; попадались целые ряды московских гвардейцев — это были полки Семеновский и Литовский, совершенно разгромленные.
Оттуда мы направились к Бородино вдоль высот, где была выстроена русская армия. Они также были покрыты трупами. Мы заметили, что по всей линии в общем на одного убитого француза приходилось трое русских, и это может дать понятие о пропорциональности потерь обеих армий, тем более что мертвых еще не успели похоронить и они лежали там, где пали. Что касается наших раненых, то под центральный госпиталь был приспособлен Колоцкий монастырь. Этот обширный монастырь, расположенный всего в 8 верстах от поля сражения, мог вместить большое их число».
Бивак французской армии вечером после сражения (худ. Б. Зис)
Ординарец штаба императорской квартиры Жан-Рош Куанье:
«Ночь мы провели на поле битвы, а на другой день император приказал подобрать раненых. Зрелище, которое мы увидали, привело нас в дрожь».
Офицер-квартирмейстер Н. Н. Муравьев:
«Иные полки почти совсем исчезли, и солдаты собирались с разных сторон. Во многих полках оставалось едва 100 или 150 человек, которыми начальствовал прапорщик. Вся Можайская дорога была покрыта ранеными и умершими от ран <…> Безногие и безрукие тащились, не утрачивая своей амуниции. Ночи были холодные. Те из раненых, которые разбрелись по селениям, зарывались от стужи в солому и там умирали».
Подпоручик Н. Е. Митраевский:
«Наша рота потеряла два целых орудия, два подбитых, два передка и несколько зарядных ящиков. Один подпоручик был убит, подполковник тяжело ранен, один офицер исколот палашами, два контужены. Остались невредимыми штабс-капитан и один подпоручик; людей и лошадей потеряли наполовину».
Начальник артиллерии 3-го кавалерийского корпуса полковник Любен Гриуа:
«Эта битва, названная французами битвой на Москве, а русскими — Бородинской, началась в шесть часов утра и продолжалась до наступления ночи без перерыва. С обеих сторон огонь был ужасен. Обширное пространство, на котором шла битва, было во всех направлениях изрыто ядрами, и потери были громадны с обеих сторон».
Под этими словами, наверное, мог бы подписаться любой из участников сражения.
Численность потерь русской армии разные свидетели оценивают по-разному.
Генерал Л. Л. Беннигсен:
«У нас выбыло из строя свыше 30 000 человек, в том числе было убито или ранено 9 генералов, притом самых видных, как, например, князь Багратион, который вскоре умер от полученных им ран».
Британский генерал Роберт Вильсон:
«С русской стороны из генералов погибли трое и семнадцать ранено; было убито и ранено 1800 офицеров».
Генерал И. Ф. Паскевич:
«С нашей стороны <…> убито до 15 тысяч, ранено более 30 тысяч, в плен попалось около 2 тысяч человек. В день сей Россия утратила князя Багратиона, генерала графа Кутайсова и Тучкова».
