23 июня: «день М» - Марк Солонин

— «Броня крепка»

— «И танки наши быстры»

— «И наши люди мужеством полны»

Вот триединая формула победы в бою, в операции, в войне. Ничуть не менее образно эта же мысль была выражена в Полевом уставе Красной Армии ПУ-39. Параграф 6 гласил:

«Самым ценным в РККА является новый человек Сталинской эпохи. Ему принадлежит в бою решающая роль. Без него все технические средства борьбы мертвы, в его руках они становятся грозным оружием».

Подвергнуть вслух малейшему сомнению готовность «нового человека Сталинской эпохи» немедленно отдать свою жизнь за дело партии Ленина-Сталина не осмеливался никто. Даже в укрытых под грифом «секретно», предназначенных только для командного состава книгах единственно возможным языком для обсуждения этой темы был такой: «Бойцы и командиры Красной Армии, отлично овладевшие передовой военной техникой, политически сознательные, полные ненависти к врагу, физически крепкие, выносливые и ловкие, прекрасно знающие военное дело, беззаветно преданные своей социалистической родине и партии Ленина-Сталина, в будущих схватках социализма с капитализмом будут творить чудеса, каких не знает еще военная история». (34)

Ни Жуков, ни Тимошенко не решались высказать Сталину даже малейшие сомнения по поводу того, какие «чудеса в будущих схватках с капитализмом» могут сотворить «новые люди Сталинской эпохи». Вместо этого они настойчиво убеждали «вождя» в том, что и броня недостаточно крепка, и танки не совсем быстры, а самое главное — всего мало. Мало танков, мало пушек, мало тягачей для буксировки пушек… Так и появился план МП-41 с фантастическими заявками на вооружение и боевую технику. Составляя такой документ, записывая в него невообразимые цифры, советские полководцы надеялись решить сразу три задачи. Во-первых, компенсировать — насколько это вообще возможно — огромным количеством наиновейшей техники низкий боевой дух армии, отсутствие мотивации и должной военной подготовки личного состава. Другими словами — укрепить армию. Не буду подвергать даже малейшему сомнению искреннее желание Жукова и Тимошенко как-то исправить ситуацию.

Во-вторых, навязывая Сталину грандиозную программу реорганизации и перевооружения армии, они тем самым подталкивали его к переносу сроков вторжения в Европу на все более и более поздние сроки. И это вполне понятная логика поведения (как говаривал Ходжа Насреддин: «Через 10 лет или мулла умрет, или осел сдохнет»). На рубеже 1940—1941 гг. еще могли быть надежды на то, что война Германии с Британской империей разгорится с новой и несравненно большей силой, что война эта затянется на долгие годы, разорит и обескровит противников, а Советский Союз сможет прийти на пепелище Европы в роли верховного арбитра где-нибудь году в 44-м. В-третьих, по слабости человеческой, Жуков и Тимошенко, запрашивая 37 тысяч танков и 90 тысяч гусеничных тягачей, готовили себе оправдание на случай будущего поражения («что же мы могли сделать с неукомплектованной и почти безоружной армией?»).

Не берусь судить о том, предполагали ли они в феврале катастрофу того масштаба, которая в реальности произошла летом 41-го года, но и надежды на то, что Красная Армия сможет успешно бороться с вермахтом, у них было мало. О том, как низко оценивал товарищ Жуков боеспособность Красной Армии, можно судить по нескольким строкам, которые он написал 6 декабря 1965 г. на рукописи так и не опубликованной в «Правде» статьи маршала А.М. Василевского:

«…Думаю, что Сов. Союз был бы скорее разбит, если бы мы все свои силы накануне войны развернули на границе, а немецкие войска имели в виду именно по своим планам в начале войны уничтожить их в районе гос. границы.

Хорошо, что этого не случилось, а если бы главные наши силы были разбиты в районе гос. границы, тогда бы гитлеровские войска получили возможность успешнее вести войну, а Москва и Ленинград были бы заняты в 41 г.» (43)

В высшей степени ценное признание бывшего начальника Генштаба. Красная Армия расценивается им только в качестве «мальчика для битья» — чем больше войск соберешь, тем больше их и перебьют. Такой вариант развития событий, при котором советские войска — при условии еще большего численного превосходства над противником — могли бы переломить ситуацию на фронте, Жуков даже не рассматривает…

«Главное, конечно, что довлело над ним, над всеми его мероприятиями, которые отзывались и на нас, — это, конечно, страх перед Германией. Он боялся германских вооруженных сил, которые маршировали легко по Западной Европе, и громили, и перед ними все становились на колени. Он боялся». Эти слова Жуков произнес про Сталина, но на самом деле перед нами вполне точная, аутентичная характеристика настроений в высшем эшелоне советского военного руководства. С тем только уточнением, что глагол «боялся» в данном случае вряд ли уместен. Любой из нас «боится» лечь на рельсы перед идущим поездом, но эту «боязнь» следует считать проявлением элементарного благоразумия, а вовсе не трусости. В отличие от комиссаров и карателей эпохи Гражданской войны (Сталина, Ворошилова, Тухачевского, Якира, Блюхера, Городовикова) новые руководители военного ведомства (Тимошенко, Мерецков, Жуков, Воронов) видели реальное положение дел в армии с близкого расстояния. Прежде всего это относится к «первой паре» (Тимошенко и Мерецкову), ставшей летом 1940 года у руля наркомата обороны. Оба они приняли самое непосредственное участие в войне с Финляндией. Военные результаты финской кампании повергли тогда в шок как друзей, так и врагов Советского Союза. Огромная мировая держава бросила в бой 900-тысячную армию, оснащенную тысячами танков и самолетов, но при этом так и не смогла — выражаясь языком газеты «Правда» ноября 1939 года — «обуздать ничтожную блоху, которая прыгает и кривляется у наших границ».

Задним числом была придумана легенда о «несокрушимых укреплениях к линии Маннергейма», которые не смогла бы прорвать ни одна армия мира. Кроме «непобедимой и легендарной». Не говоря уже о том, что любой из десятков укрепрайонов на старой и новой советской западной границе (через которые летом 41-го года немцы прошли или вовсе не обратив на них внимание, или прорвав их оборону за несколько дней боев) не уступал пресловутой «линии Маннергейма» по количеству дотов, по составу вооружения, по качеству железобетона, по оснащенности специальным оборудованием, не говоря обо всем этом, следует вспомнить, что война с Финляндией отнюдь не сводилась к боям на Карельском перешейке. Протяженность советско-финляндской границы составляла порядка 1350 км. Линия долговременных финских укреплений на Карельском перешейке прикрывала участок границы протяженностью порядка 100 км, т.е менее одной десятой общей протяженности. На расстоянии в десятки и сотни километров от ближайшего дота «линии Маннергейма», в Северной и Приладожской Карелии, действовала огромная группировка советских войск (8-я, 9-я, 15-я Армии), среднемесячная численность которых составляла 350 тыс. человек. (2, стр. 99) Каков же был результат этих «действий»?

Ни одна из поставленных задач не была выполнена. За три месяца боевых действий войска 8-й Армии продвинулись вперед на расстояние 0—70 км от линии госграницы, войска 9-й Армии были практически повсеместно отброшены назад, на исходные позиции. За такие мизерные результаты была заплачена огромная цена. Общие потери 8-й, 9-й и 15-й Армий составили 141 тыс. человек, в том числе 45 тыс. человек — безвозвратно. (2, стр. 112—119) Три стрелковые дивизии (18-я, 163-я, 44-я) и 34-я танковая бригада были окружены и полностью разгромлены. Четыре другие дивизии (75-я, 139-я, 168-я, 54-я) потеряли 50—60% личного состава.

«Надо сказать прямо, что на петрозаводском направлении финны взяли в середине декабря инициативу в свои руки и держали ее почти до конца войны», — вынужден был признать начальник Генерального штаба Шапошников, выступая на Совещании высшего комсостава РККА 16 апреля 1940 г. (39) Серьезное заявление, принимая во внимание соотношение сил и состав вооружения сторон. Среди множества выступавших на этом Совещании был и корпусной комиссар Ва-шугин (один из очень немногих высших командиров Красной Армии, кто сам вынес себе летом 41-го года беспощадный приговор). Комиссар Вашугин уже весной 1940 г. отметил поведение бойцов и командиров, совсем не похожее на ожидаемое:

«Финны окружали наши дивизии небольшими частями. Мне представлялось, что для того чтобы дивизию окружить, нужно иметь три дивизии. А как там получилось? Я очень подробно выяснил окружение 97-го стрелкового полка 18-й дивизии. Что из себя представляло это окружение? Командир полка заявил, что с запада было около роты противника, с востока было меньше усиленного взвода, с севера были регулярные войска — около батальона, который занимал укрепленные позиции в лагере, но в последнее время наши ходили в разведку в этот лагерь и не находили там вовсе противника. Они нигде противника не видели. С юга же противника никогда и не было. И считали себя в окружении… Мы его выводили очень просто. Пришла пара разведчиков, которые сказали, что полку приказано выйти из окружения. Гарнизон поднялся и ушел». (39) Не многим лучше обстояли дела и в «окруженной» 54-й дивизии (хотя это и была старая кадровая дивизия, специально подготовленная кдействиям на северном театре военных действий). «Гусев-ский (командир 54-й дивизии) каждый день, а иногда по несколько раз в день слал паникерские телеграммы… Под влиянием этих телеграмм угробили почти все резервы 9-й Армии, какие там были и подходили, туда бросали множество людей и не могли организовать никакого наступления по освобождению… Авиация обязана была бомбить, стрелять, охранять его в течение 45 дней. Дивизия кормилась 80-м авиаполком в течение 45 дней, и этот полк фактически спас ее, бездействующую дивизию, от голода и гибели, не давая финнам покоя день и ночь. Ежедневно при малейшей активности финнов там поднималась паника, туда давали все постепенно прибывавшие эскадроны и батальоны лыжников… На самого Гусевского повлиять никак не могли, а порядка в осажденном гарнизоне не было». (39) Порядок пытались навести традиционным способом. Далеко не полный список расстрелянных (или застрелившихся) за три месяца «зимней войны» командиров включает в себя: командира 44-й дивизии Виноградова, начальника штаба и начальника политотдела этой дивизии Волкова и Пахоменко, командира и комиссара 662-го полка 163-й дивизии Шарова и Подхомутова, командира 18-й дивизии Кондрашева, командира 34-й танковой бригады Кондратьева, начальника штаба бригады Смирнова и начальника Особого отдела бригады Доронина, командира 56-го стрелкового корпуса Черепанова…