Кобун - Олег Николаевич Борисов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они живы? — скрипит в трубке.
— Нанятые идиоты? Что им сделается. Они поняли, во что их втравили, побросали железки и теперь извиняются.
— Я про Иошиэки и Коджи, — чувствуется, что человеку на другой стороне линии совсем не до смеха.
— Технически они живы. Ваш старший сын без сознания, но через неделю-другую в больнице будет в норме. Младший пока стоит рядом и потеет от страха.
— Если с ними что-то…
Обрываю собеседника, не давая ему сорваться на крик:
— Ваша семья мне должна, Кохэку-сан. И если я буду действовать по закону, то вам даже не придется тратиться на кремацию. Приедете сюда, в совочек пепел соберете и похороните… И не надо мне в ухо сопеть обиженно, я в своем праве… Могу сбросить их с крыши, как меня сегодня вышвырнули из окна. Здесь седьмой этаж, у них будет пара секунд, чтобы научиться летать. Или переломаю все кости и вам в бухгалтерии придется выплачивать премиальные сиделкам… Или могу поступить по-другому. Загляну к репортерам и дам интервью. О том, что семья Ота пытается убить абэноши. Убить за то, что они служат императору и стране. Убить из-за зависти… Не знаю, как быстро после этого выступления вы потеряете бизнес. То, что вас вышибут с телевидения через пять минут после выхода в эфир картинки со мной в главной роли — вот в этом я точно не сомневаюсь.
Слушаю. Минуты полторы Кохэку ругается, угрожая законом, судом и тюрьмой. Наконец мне это надоедает, я вручаю палочку все еще заторможенному Иошиэки и добываю из кармана визитку. Данные с нее я переписал, но так и таскаю с собой. Похоже — пригодится. Это мне начальник центра тестирования хвалился и всячески намекал, от каких плюшек отказываюсь.
— Ты меня не понял, удзай [заноза в заднице]. Когда я говорю, что в своем праве, это означает, что по официальному кодексу «Трех колец» могу твоих сыновей на суши пошинковать. И полиция будет лишь стоять рядом и в протокол записывать, насколько маленькие кусочки получились. Или закончу разговор и перезвоню другому человеку. Вот он у меня в записной… Генерал Кэтсуо Ито. Прямой номер, минуя любых секретарей и адьютантов. Ито-сама отвечает за использование абэноши и наработок одаренных в силах самообороны и группах специального назначения. Если я правильно помню, четыре года назад что-то мелькало про злоупотребление служебным положением и слишком языкастых журналистов, которым переломали ноги и чуть заживо не сожгли в машине. Ито-сама после этого случая пошел на повышение. Интересно, что он придумает для тебя, Кохэку-сан? И отдаст ли мне твоих сыновей? Или позовет ребят, у которых завалялась канистра-другая для микроавтобуса с логотипом Ота на боку?
В трубке тишина. Я же неожиданно осознаю, что в моих словах блефа не так и много. Если в стране, сохранившей все признаки махрового средневековья до сих пор действует переделанный кодекс бусидо для избранных, то звонок генералу запросто может не просто завершить карьеру владельцев телевизионных шоу. Этот звонок может послужить для них смертным приговором. Что это будет стоить мне в будущем — другой вопрос. А вот семью Ота легко утрамбуют в бетон и блоки уложат в основание очередного насыпного острова.
— Значит, так, Кохэку-сан. Ваш клан оскорбил меня три раза. Первый раз — когда младший Иошиэки немотивированно напал и причинил вред моему здоровью. Мне стоило больших трудов убедить руководство школы не наказывать виновного и не передавать его полиции… Второй раз — когда старший Коджи привел наемную банду и попытался атаковать меня. И третий — когда вы мне угрожали по телефону… Я считаю, что каждый случай стоит миллион йен. Три случая — три миллиона… Я встаю рано. В семь утра. Завтра в семь утра я выйду на крыльцо и на нем должны лежать три сумки. В каждой из которых будет по миллиону. Это — в качестве ваших извинений.
— Мне бу…
— Завтра. В семь утра. И мне плевать, как и где вы найдете деньги. Должны сказать спасибо, что я готов принять ваши извинения в таком виде… Дальше. Иошиэки может доучиться в старшей школе Мейхо этот год. После чего вы переведете его в другое место. Куда именно — меня не интересует. Но если я в апреле увижу его снова, то переломаю все кости, как и обещал… И последнее. Считайте, что у меня сегодня очень хорошее настроение. И я готов забыть о существовании семьи Ота. Но если вы хотя бы раз попытаетесь меня снова побеспокоить, я буду сильно огорчен. Это будет означать, что оказав вам милость, я потерял лицо. И тогда господину генералу не придется приглашать специально обученных мальчиков для решения неофициальных проблем. Я все сделаю сам. Лично.
Судя по звукам, господина Кохэку-сан вот-вот хватит удар. Но мне уже плевать, я не в настроении. У меня недоеденная лапша остыла. Мной сегодня выбили окно и рука чешется. И мне хочется учудить что-нибудь неприятное, чтобы прямо сейчас порадоваться, а потом очень сожалеть о сделанном. Наверное — гормоны в башку стучатся.
— Адрес диктовать? Или я отправлю двух идиотов полетать прямо сейчас и после этого поеду к вам с визитом?
Глава клана Ота выбрал адрес. Хотя в список нужно будет добавить семейку. Следом за Хаяси. Не думаю, что мне такое унижение просто так с рук спустят. Запомнят и попробуют поквитаться. Когда-нибудь.
На следующее утро после разминки ровно в семь открываю дверь. Вижу, что на тротуаре стоит грустный мужик в черном костюме. Прямо перед ним на дорожке к дому — три огромных сумки. Пузатых таких. Заметив меня, мужик тут же кланяется и замирает. Подхожу, пинаю бок сумки. Прикидываю, как мне это теперь на горбу таскать. После чего отвешиваю ритуальный ответный поклон и заявляю:
— Передайте господину Ота-сан, что наша совместная проблема урегулирована. Надеюсь, что наши интересы больше не пересекутся.
Уволакиваю первую сумку к себе в комнату. Когда возвращаюсь за второй, грустного мужика уже нет. Зато у меня снова появились карманные деньги. Правда, в школу придется идти в единственном старом костюме. Но в нем хотя бы дыр пока нет. А за новинками — сегодня вечером. Заодно в порт заеду, на рыбный рынок. Есть у
