Дуэт для одиночества - Алёна Жукова

Руфат от неудач тихо спивался, забивая алкогольной струей свой «букет». Раиса, жалела его, но ушла. В тот момент, когда Муся и Паша переехали в Канаду, Раиса была на грани развода с четвертым по счету мужем, а Илонкин отец претендовал на звание очередной жертвы. Ей нравились в нем две вещи – готовность жениться и профессия риелтора. Он сейчас был позарез ей необходим. При разводе и разделе имущества продажа-покупка дома было делом первой важности.

Разговор на вечеринке крутился возле событий местного ресторанного шоу-бизнеса. Недавно Раискина подруга, которая, на взгляд всех присутствующих, проигрывала по всем параметрам (а как могло быть иначе?) хозяйке дома, стала знаменитостью, сев в кабриолет и уехав на нем не куда-нибудь, а в столицу бывшей родины. Ее лицо в журналах и на экране телевизора бесило Раису, и она предрекала выскочке провал, нищету и, как следствие, скорое возвращение ни с чем. Самой же Раисе уже давно надоело петь в ресторанах, но делала она это действительно хорошо. А ведь, если бы ни третий муж – вокалист, она бы так и не открыла в себе этот талант. Сейчас она подумывала: а не попробовать ли стать агентом по недвижимости?

Окинув гостей хозяйским взглядом, она заметила, что Пашка с семьей чувствуют себя неуютно. Они жмутся в уголке и, похоже, собираются уходить. Раиса сразу прощелкала ситуацию. Обычное дело – дочке скучно, и она тянет их домой. Сейчас развеселим. Она прошлась по комнатам в поисках Илонки, которая умудрялась растворяться в толпе, и, отловив ее на балконе с бокалом вина в окружении взрослых дядек, потащила в гостиную. Илонка упиралась, не понимая, чего это вдруг она должна кого-то развлекать, быть вежливой и приветливой. Она не хотела знакомиться с этим толстым чучелом, которое не отходит ни на шаг от родителей, и твердила, что, даже если они познакомятся, ничего хорошего из этого не выйдет.

– Хочешь, подарю тебе это? – и Раиса сняла с руки широкий кованый браслет.

Хлебниковы уже стояли в дверях, когда Раиса, таща за собой одетую во все черное девочку, преградила им дорогу.

– Стоп, граждане, никто никуда не уходит. Илона хочет познакомиться с Ханной и показать ей фотографии нашего путешествия на Кэйп-Кот. Правда, Илона?

– Разумеется, буду счастлива.

Она взяла Ханну за руку и потянула за собой. Ханна испуганно улыбнулась, не в силах оторвать взгляда от странной девочки, чьи черные губы растянулись в широкой улыбке, а отливающие зеленью волосы свесились на глаза. Муся что-то промямлила, что они, собственно, должны уйти, ведь у Ханны много уроков, но Паша остановил.

– Пусть отдохнет, поговорит, наконец, с кем-то своего возраста. Сколько можно одной сидеть!

Муся и Паша пошли к гостям, поблагодарив Раису, которая тут же принялась читать им лекцию, что канадские подростки отличаются от всех остальных своей доброжелательностью, а экстравагантность внешнего вида – это дань моде. Илонку, правда, трудно назвать стопроцентным канадским подростком – она в стране всего шесть лет, но уже многому научилась.

Когда они ехали домой, Ханку было не узнать – она подпрыгивала на заднем сиденье автомобиля и без умолку рассказывала об Илоне, о ее друзьях и школе. Ей хотелось перевестись туда и учиться в одном классе с этой девочкой.

– А что, неплохая идея, – ответил Паша.

Муся поджала губы и возмутилась, что значит – в другую школу? Эта за углом, а туда ездить придется.

– И пусть ездит. Школа же в нашем районе. Зато у нее там будет подруга, Ханка не будет чувствовать себя изгоем.

Ханна завизжала от радости и обхватила отца за шею, отчего он чуть не выронил руль.

– Ну ты силен, братец кролик! Хватка у тебя – дай бог! А мама все охает да ахает – слабенькая, болезная. Все с тобой в порядке. Пару килограммчиков сбросишь – и не хуже своей новой подружки будешь.

Ханна надулась, вжалась в угол и отвернулась к окну, чтобы никто не заметил ее мокрых глаз. «Опять он за свое! Всю жизнь пинает, хватит уже! Надоело», – мысленно взбунтовалась Ханна.

Сколько она себя помнила, все время старалась заслужить папино одобрение и похвалу. Самыми обидными были замечания о полноте и постоянные сравнения с другими девочками. Эти сравнения возникали где и когда угодно. Стоило ей, например, показать школьную фотографию, как он тут же тыкал пальцем в какую-нибудь худышку и ставил ее в пример Ханне. Даже если он молчал, она замечала, как на прогулках он приклеивается взглядом к хорошеньким тоненьким девочкам. Она часто плакала, но ничего не могла с собой поделать. Разные способы голодания, вплоть до отказа от школьных обедов, приводили к обморочным состояниям. Докторам не нравились ее анализы, и они предупреждали об угрозе развития диабета. На уроках физкультуры Ханна честно старалась не отставать от самых спортивных ребят, но быстро уставала и сильно потела. Вес не уменьшался, зато аппетит становился зверским. Борьба с постоянным голодом лишала ее обычных детских радостей, интереса к окружающему миру и даже сна. Характер ее портился, она ходила вечно хмурой и сонной. Всего бы этого не было, если бы не цель – стать самой лучшей и самой красивой в глазах любимого папы, ее идеала мужской привлекательности. Был еще один путь – удивить его своими талантами, поэтому она очень добросовестно и усердно занималась музыкой. Но и тут ничего не вышло. Папа все время раздражался, когда приходилось разучивать то, что задавали в музыкальной школе. Любимая его присказка была про природу, которая на дочери отдыхает. Маленькая Ханка не понимала ее значения и думала, что это вроде комплимента: отдыхает – значит, хорошо. Когда ей растолковали, она опять, как всегда, тихо рыдала в подушку, чтобы папа не заметил и не называл нюней. Желание бросить музыкальные занятия никто из родителей не встретил в штыки. Не хочешь – не надо, не тот случай. Занятия она бросила, но музыку нет – она стала ее постоянным спутником. Музыка заменила ей подруг, даже телевизор и компьютер. Ханна слушала все подряд, как иные по молодости читают все подряд, без разбору. Можно сказать, что музыка заменила ей книги тоже. В звуках было много всего – веселье и печаль, счастье и горе, а вот в словах – не всегда. В книгах надо было кому-то сочувствовать, видеть те картины, которые видел автор, а музыка рождала то, что никто бы не смог выразить, только она сама. С ней они были один на один.

Взрослея, Ханна начала понимать, что ее отец страдает в поисках утраченной музыки, и тихонько, по секрету от всех, сочиняла одну мелодию за другой, мечтая, что когда-нибудь она принесет их ему в подарок. Ханна представляла, как это будет: она вырастет и похудеет, ведь случается же, что девочки перерастают свою подростковую неуклюжесть, распустит по плечам свои роскошные волосы и сядет к роялю. Папа услышит все, что годами сочиняла и записывала его дочь, и не поверит своим ушам.

Эту картинку, как кино, она прокручивала в голове много раз и сейчас, уткнувшись носом в темное стекло автомобиля, представляла себя взрослой красавицей, и всякий раз та, воображаемая Ханна, была с красной розой в черных, как смоль, волосах. Тому было свое объяснение. Ей было лет пять, и самым любимым занятием была игра в лошадку. Она взбиралась на папины колени и подпрыгивала, радостно вереща от ожидания, что сейчас произойдет самое захватывающее дух действо – папа разведет ноги, и она свалится с «лошадки» на пол с криками: «Тпрру! Приехали!»

– Так, хорош, – через минуту охал папа и сбрасывал Ханку с колен. – Слонята на лошадках не ездят. Я устал. Сколько сегодня конфет слопала?

– Ни одной. Пожалуйста, ну покатай еще. Ну любименький мой, папунечка!

– Слонят не катаем.

– Я не слоненок, я Ханночка, покатай!

– А не пошла бы ты, Ханночка, к себе в комнату и с куколкой поиграла.

– Не хочу с куколкой – она сидит и молчит, а Ханна хочет прыгать и танцевать.

– Давай, танцуй! Нет, подожди, сейчас поставим музыку. Потрясающую музыку! Слушай – это танго Пяццолы. Чувствуешь, как музыка стонет, словно ей чего-то очень хочется.

– Конфетку?

– Почти. Я буду показывать тебе, как танцевать, а ты повторяй. Давай расплетем твои косички – у тебя ведь очень красивые волосики – черные, шелковые. Воткнем в них цветочек. Вот эту розу. Теперь ты не Ханна, а Донна Анна – моя маленькая испанка! Давай, танцуй!

Потом он рассказывал маме, как они с Ханной танцевали. Она тогда даже не обиделась, что папа, изображая Ханкин танец, топтался на месте, как медвежонок. Главное – целовал ее и гладил по волосам. Цветок Ханка спрятала под подушку, а на следующий день устроила истерику. Она не давала причесать себя, заплести косички. Она дралась, кусалась и, рыдая, требовала прицепить к волосам смятую розу. Папа разозлился и сказал, что такое чучело он любить не будет. Ее наказали, но гораздо большим наказанием стало то, что после этого папа никогда с ней не танцевал, хоть она его очень просила.