«Бис» — исход (СИ) - Плетнёв Александр Владимирович

«Анисимов в своём повествовании деликатно обходит стороной конкретику, во что обошлась эта воздушная битва авиагруппе 'Чапаева». Догадываюсь, что автор попросту пожалел своих читателей. Неспроста же там у него в конце эпизода последние торпедоносные «Эвенджеры» британцев трепал какой-то совсем уж одинокий «Як».

Показательно,

Или мне так показалось?.. Пересмотреть материал что ль?..

Однако ж тут ещё не всё! Трагизм всей ситуации ещё и в том, что спасать подбитых лётчиков, по всей видимости, никто не собирался. Хотя бы, потому что для этого не было адекватных возможностей.

Использовать гидросамолёты в тех погодных условиях? Угробятся с большей вероятностью. Разворачивать «Кронштадт»? Вряд ли Левченко на такое пошёл бы. Адмирал и его штаб не обладали той информацией, что имеют сейчас, достоверно не зная, какими силами располагает противник. Угроза повторного налёта вполне и реально допускалась. Надо было как можно быстрее сматывать удочки. Так что скорей всего в тот бы другой раз никто из советских лётчиков иллюзий бы и не питал, оставляя парашюты на палубе авианосца.

Вот и получается, что если б мы не «выключили» часть британских самолётов (сожалея лишь об «убитых» ЗУРах… убивших английские экипажи), да не организовали спасательную операцию, полегли бы они там почти все.

Атак… сделали, что могли… всех кого смогли: внесли посильный вклад — сохранить элиту советских асов'.

Под эти размышления подвернулся, а точней никуда не делся особист, безусловно, удобный тем, что с ним можно было поделиться без оглядок на допуск, уж он-то в теме всего. На него и вывалил всю «арифметику», выведя эмоциоанльно:

— А каково вам, товарищ полковник, вот так ворваться в историю, как в жизнь и в жизнь, как в историю? Говорят, Кольт всех делает равными… — тот самый, который человек-револьвер… Слыхали? Но здесь посреди океана, к которому так и просятся всякие эпитеты, типа безбрежный, бездонный — всех он и примет — океан. Великий уравнитель… не знаю, не помню, называл ли его кто-то так в мировых литературах. И ему без разницы, кто победитель, кто проигравший, уроженец ли ты Сассекса, Кёльна или среднерусской равнины, всех подомнёт под одну пенную гребёнку.

Вернуться бы… домой. Нам. Всем. Атак… Где мы? Когда мы? Точно нас там и никогда уж и не было. И не останется: ни памяти, ни памятников-могил. Только море. Только океан. Вода поглотит и забудет…

Полковник на это лишь сомнительно сквасил лицо:

— Мрачновато звучит. Вам, кстати, не говорил, что для обычного военного у вас слишком широкое воображение и излишняя склонность к лирике? Иногда проскакивает, знаете ли, такое-эдакое…

— Говорили, — Геннадьич отвернулся, вспомнив, как ещё в учебке один прёпад из «морских волков», отстоявший на качающихся палубах не один десяток в тысячи миль, как-то ему подметил, без укоризны, но снисходительно: «В вас курсант слишком много гуманитария для жёстких реалий и тягот военной службы. Надеюсь, первые же выходы в море вытравят всё лишнее. Или из вас… или из моря — вас». Он, этот «каперанг ло выслуге», почему-то даже к самым распоследними раздолбаям рядовым, всегда был с каким-то выдержанным «на вы».

— Оставьте вы это. До берега, — будто подвёл итог особист, — если честно я не вижу смысла рассуждать, как оно там было бы. Надо думать, как оно есть сейчас. И как будет.

— Да, вы правы. Гребём отсюда.

«Подчистив» за собой русские уходили. Советские корабли медленно растворялись в дымке горизонта, снова оставляя «подмостки драмы» англичанам.

Под занавес, с направления на предполагаемое место дислокации британского соединения, операторы РЛС «Восход» зафиксировали появление воздушных целей. Пока насчитав лишь три «засечки», идущих фронтом, что можно было принять за поисково-разведывательный веер. На мостиках кораблей советской эскадры забеспокоились. Левченко, переговариваясь с офицерами походно штаба, задавался хмурым сомнением:

— А что если информация от наших дорогих «потомков-пришельцев» всё же неверна, и у британцев «за пазухой» припрятан ещё один авианосец? На грот-мачте «Советского Союза» взвился распорядительный флажный сигнал. Эскадра вновь «напрягалась», «Чапаев», едва пристроившийся в кильватерную колонну, опять выкатился в сторону, набирая полный ход, намереваясь немедленно поднять тревожное звено. Внизу, в ангаре, спешно готовили остальные боеспособные самолёты.

Однако вскоре с поста РЛС, продолжавшего «вести» цели, успокоили: во-первых, определив их как тихоходные, и кроме этих трёх радарных «ВЦ-контактов» ничего более не появилось. Во-вторых, достигнув условно места недавнего сражения, проведя непродолжительный барраж, отслеживаемые «метки» растворились в помехах от поверхности океана. Из чего был сделан самый очевидный вывод, что это были поплавковые самолёты, садящиеся на воду. Англичане решили (решились) на собственную спасательную миссию.

«А ведь вроде бы и не должны были. Или?.. — подметил тот, кто лучше всех знал хронику „напечатанных событий“, — что ж, как бы там ни было, заявились они очень для себя вовремя. Прибудь они чуть раньше, когда в небе ещё оставались вертолёты и прикрывающие их „Яковлевы“, лёгкие цели — тихоходные гидро скорей всего сбили бы в два счёта. Не церемонясь. Никто бы не стал играть в благородство, гадая, прилетели британцы с той же целью — подобрать кого-то с воды или ещё за каким-то чёртом. Истребители обязаны были непременно защитить „вертушки“, не дав кому-то даже близко подойти к месту операции».

Взглянул на часы:

— Ого, уж три пополудни…

Короноподданные

Два тяжёлых авианосца шли строем фронта, дистанцируясь по траверзу менее мильным расстоянием. Столь тесную связку определял дефицит эскорта — эсминцы, всего четыре единицы, «колесили» во флангах, регулярно забегая вперёд, производя акустический поиск. На мостике флагмана, как и в ходовой рубке «Индефатигейбла» внимание персонала было приковано к транслирующим «авиационную частоту» радиоприёмникам. Обрывки ловимых переговоров целостной картины предоставить не могли, делались предварительные и пока гадательные оценки, однако чем дальше шло дело, экспансивные и захлёбывающиеся реплики лётчиков вызывали среди английских штабных офицеров всё более растущее волнение: там, в сотне километров впереди, где завязался встречный воздушный бой, вызревало что-то нехорошее.

В нижней рабочей зоне — на палубах и в ангарах, не знали и того скудного, полагаясь на свои ориентиры отсчёта времени: таймеры добежали до первых контрольных точек, ещё немного, ещё минут двадцать-тридцать, ещё чуть-чуть, когда вот по логике должны уж… когда, наконец, начнут возвращаться первые «отстрелявшиеся».

Соединение форсировало расстояние. Низкие профили эсминцев нещадно накрывало вспененными перекатами. Авианосцы принимали волну правой скулой высокого борта, брызги долетали, растекаясь лужами в носовой части широких посадочных палуб.

Диспетчеры настраивались, согласовываясь, готовясь разводить самолёты на глиссады к своим принимающим площадкам, ожидая — вот сейчас начнётся, станут слетаться поодиночке, группками, группами, с сопутствующим авралом: кого принимать первым, кого уводить на повторный заход, кто ещё может кружить в ожидании…

Для личного состава палубных команд «Индефатигейбла» первые новости пришли с первым вернувшимся «Сифайром», грубо стукнувшимся колёсами об настил: зацеп гаком, клевок носом, разом обрывая пробег, чихая пониженными оборотами двигателя, паря перегревом, истекая из радиатора жидкостью охлаждающего гликоля.

Пилот будто не спешил вылезать из кокпита, фонарь сдвинут, кислородная маска снята — лейтенант Айвор Морган из «894-ой» просто приходил в себя. Наконец, откинув боковую дверку, выбрался, ступив на палубу, всё ещё тяжело дыша доложившись встречающему офицеру. И был немедленно отправлен на мостик уже с докладом вышестоящим.

Следующим приняли приковылявший «на честном слове» бомбардировщик, принадлежащий 830-й эскадрилье, базирующейся на «Формидэбле». Управлявший «Барракудой» пилот в своём неустойчивом заходе, уже не разбирая, не выбирая, ухватившись за первый подвернувшийся плавучий аэродром.