Улица отчаяния - Йен Бенкс

У меня даже был одно время свой остров — один из Внутренних Гебридов, доставшийся мне на лондонском аукционе до смешного дешево. Я строил на его счет самые радужные планы, но арендаторы все равно ненавидели меня вместе со всеми моими добрыми намерениями, и это вполне понятно, я на их месте вел бы себя точно так же: да за кого он себя держит, этот южанин, этот «Глезга кили» [39], этот сопливый попсарь? И то сказать, я же даже не знаю гэльского (все собирался и собирался выучить этот проклятый язык, да так никогда и… ладно, хрен с ним).

Фермеры видели слишком много великолепных планов, которые кончаются ничем [40], слишком много обещаний, растворявшихся в воздухе, как утренний туман, слишком много владельцев острова, предпочитавших проводить все свое время в местах более солнечных и приветливых. Ну что ж, эти грубые, мрачные люди были по сути правы; я отдал им остров практически задаром, как только бухгалтеры придумали способ списать часть убытков на счет подоходного налога. Что-то я тогда все-таки потерял, но нельзя же зарабатывать на каждой сделке.

Одним словом, игрался я во все эти игрушки да наигрался. Мои мечты сбылись [41], а когда они сбылись, оказалось, что они совсем уже и не мечты, а новые способы жить, связанные с новыми, а потому особо неприятными заморочками. Если бы я, по мере сбывания старых (мечт? мечтов?), придумывал себе новые, этот процесс мог бы длиться, я все время устремлялся бы к новым, еще более высоким высотам, к новым, еще более просторным просторам, но вышло, по всей видимости, так, что у меня вышел весь материал, я вчистую потратил его на песенки.

Да, вполне возможно. Вполне возможно, что я использовал все свои мечты для построения песен, а сам в результате остался ни с чем. С ничем. Это было бы прямой насмешкой, почти трагедией, потому что в те времена я ничуть не сомневался, что твердо держу метафорический руль в руках. Я считал себя жуть каким хитрым, считал, что использую свои песни и свои мечты, чтобы побольше узнать о себе… Плохо только, что все, что я узнал, не стоило и узнавать.

Скорее всего, я надеялся найти в своих фантазиях себя, различить в структуре реализованных мечтаний хотя бы смутный облик того, что я есть на самом деле, и когда мечты реализовались и я присмотрелся, увиденное не произвело на меня особо приятного впечатления. И не то чтобы я активно себе не понравился, просто я оказался далеко не такой интересной, утонченной и благородной личностью, как мне прежде думалось. Я-то все считал, что дай мне благоприятные условия — и я тут же расцвету махровым цветом и запахну, широко распахну крыла и взлечу… а на поверку оказалось, что я так себе, бурьян придорожный, и некоторые бутоны все грозились раскрыться, да так и не раскрылись и никогда уже не раскроются, а некоторые гусеницы оказались заурядными инфантильными червяками, какие уж там из них бабочки…

По такому случаю я решил переквалифицироваться в раки-отшельники, и полюбуйтесь только, какую здоровенную раковину отхватил я по случаю. А что, я не мелюзга какая-нибудь, мне место надо.

Мы со св. Джутом прекрасно друг другу подходим.

— Уэс, ты же это не серьезно.

— Еще как серьезно.

— Да нет, я тебе… даже от тебя… Не может быть, чтобы ты серьезно. Это шутка.

— Да какие там шутки. Когда-нибудь все так будут жить. Это будущее, так что привыкай заранее.

— Да нет, ты шутишь.

— Я тебе уже ответил.

— Тогда ты сумасшедший. — Я повернулся к Инес. — Скажи ему, что он сумасшедший.

Инес подняла голову от журнала и взглянула на Уэса:

— Ты сумасшедший.

— Вот видишь? — возликовал я. — Даже Инес согласна.

Уэс только покачал головой, глядя на проносящуюся мимо корнуэльскую пейзажистику:

— Это будущее, мэн. Привыкай, пока не поздно.

«Пантер-де-вилль» неслась по узким проселкам, среди золотых, умытых летним дождем полей. В синем небе плыли хмурые облачные дредноуты и легкие, цвета солнца, облачные яхты. Снаружи было душновато, и мы включили кондиционер. Я взял у Инес опустевший стакан и наполнил его шампанским. Она, Уэс и я ехали из Лондона на уик-эндное сборище, каковое имело состояться в доме Уэса.

На очередном повороте машина затормозила, едва не врезавшись в трактор, задом загонявший свой прицеп в поле. Я стряхнул с руки капли, потянулся за салфеткой и укоризненно поцокал языком.

— Слышь, Джас, мы же никуда не спешим.

Джасмин оглянулась и сбила шоферскую фуражку назад, обнаружив высоко подбритые виски — месяц назад эта девица начала косить под панка. Раньше, с длинными белокурыми локонами, она выглядела куда симпатичнее, но я держал свое мнение при себе.

— Я там чего, шампанское твое разлила?

— Да.

После Инес я налил Уэсу, а потом себе.

— Ладно тебе, красавчик, ведь коврик, он и так цвета шампанского.

— Ну да, и вся обивка тоже, но это еще не значит, что я буду мыть ее «Моэ».

Джас взглянула на мой стакан (в пути бокалы крайне непрактичны; особенно когда за рулем сидит Джас).

— Дэн, а мне?

— Подожди, пока доедем.

Джас обиженно надулась, но тут же вспыхнула новой надеждой.

— А дай тогда мне немного коки.

— Чего? — заорал я. — Ты серьезно или шутишь? В тот раз, когда я дал тебе эту заразу, все кончилось тем, что мы гнали по «эм-шесть» со скоростью сто сорок. Нет уж, только не это.

К слову сказать, все так и было, без малейшего преувеличения. После этого случая я всерьез задумался, что «де-вилль» малость мощновата для Джасмин, в конце концов, она и права-то получила только той весной, а двенадцатицилиндровый «ягуаровый» движок выдавал на шоссе что-то около четырехсот лошадиных сил.

Я позвонил в фирму и поинтересовался, нельзя ли заткнуть половину цилиндров, или уж как там это делается, но дилер сказал, нет, никак нельзя, и по голосу чувствовалось, что его так и подмывает спросить, точно ли я уверен, что гожусь в хозяева такого прекрасного автомобиля.

Я бы перешел на другую машину, но тут была некая закавыка: мне не хотелось упускать этот «де-вилль» из вида; как-то по пьянке я где-то в нем заныкал на пять тысяч кокаина и все еще продолжал розыски.

Я точно помню, как прятал пакет, но вот куда — хоть режьте. В тот день я не просто перепил и в хлам уторчался, а пребывал в абсолютно невменяемом состоянии, свидетельством чему как то, что я имел эту дурь при себе, так и то, что мы прямо посреди дня раскатывали по Гайд-Парку и Джасмин гнала «пантеру» по газонам со скоростью пятьдесят миль в час. Мирные загорающие сыпались из-под колес, как те испуганные куропатки, слава еще богу, что мы никого не сшибли, а только поломали пару шезлонгов.

Мы тогда поспорили с Джас по половому вопросу. Ей ну прямо не терпелось, чтобы вот прямо сейчас вот найдем где-нибудь автоматическую автомойку, загоним туда машину, Джас перелезет через спинку ко мне назад, и устроим все в лучшем виде, я же ставил на первое место необходимость вовремя добраться на фотосессию для «Роллинг стоун». В конце концов Джас малость поостыла, мы даже сумели выбраться из парка, так и не нарвавшись на полицию, но за всей этой суетой я вчистую позабыл, что запрятал кокаин в некое «удобное и безопасное место», и вспомнил об этом только через неделю, когда подручный запас иссяк. Я твердо знал, что именно спрятал пакет, а не выбросил куда-нибудь, потому что Джас опасалась, как бы я не выпрыгнул из машины, и как-то так закрыла дверцы и окна, что я никак не мог их открыть. Как бы то ни было, я все еще продолжал искать этот кокаин, и я дал себе слово, что, когда я его найду, Джасмин не получит ни крошки, особенно когда она за рулем; в тот раз на М-6 я набрался незабываемых впечатлений.

— Да я, наверное, перепутала, — плутовато хихикнула Джасмин. — Решила, что это «спид» [42].

— Очень смешно. — Трактор уполз наконец с дороги, и я указал подбородком вперед. — Горизонт чист. Поехали.

— Да брось ты, — приятельски подмигнула Джас. — Нацеди стакашку.

— Джасмин, — устало вздохнула Инес, закрывая журнал.

— Под… — Сзади ударила длинная очередь раздраженных автомобильных гудков. Джас безразлично оглянулась и снова положила локти на спинку сиденья. — Да бросьте вы там. Под кайфом я вожу только лучше.

— Джас. — Я махнул рукой вперед и нажал кнопку, поднимающую стеклянную перегородку между водителем и задней частью салона. — Крути баранку. И стихни, пожалуйста.

Джас обиженно убрала вздернутые ползущей перегородкой локти и тут же оглянулась на крошечную красную «мини», протискивавшуюся мимо нас по обочине. Опустив свое окно, она принялась беззвучно орать и делать неприличные, угрожающие жесты, я включил интерком.

— … Засранка херова! — звенел жестяной, без низких частот голос. — Да я ж тебе, сука, три кола в… — Хорошая вещь интерком: легкий нажим кнопки — и ничего не слышно. Машина прыгнула вперед, меня вдавило в сиденье, ни в чем не повинное шампанское снова расплескалось. Живые изгороди и поросшие травой обочины мелькали все быстрее и быстрее, до кургузой красной машины оставались уже считанные метры, я снова ткнул пальцем в кнопку интеркома.