Концерт в криминальной оправе - Марк Фурман

— Это что же, взятка? — спрашиваю. — Какая там статья уголовного кодекса? Опять же давление органов на заявителей. Через коньяк и выпивку. Еще одна статья…

Тут Маша с подносом и чашками появилась. Заметьте, чай, если он хорошо приготовлен, особенно полезен — снимает напряжение и располагает к согласию. А на меня, вероятно, и коньяк подействовал. В общем, забрали мы заявление. Оно, кстати, в том же дипломате у Пименова находилось. Тем самым, со слов гостей, наговоривших Маше кучу комплиментов, резко «улучшили» городскую и областную милицейскую статистику, вот так, за столом, «раскрыв» очередную кражу.

Шло время, шли годы. Уже пропали в наших магазинах добротные и дешевые чешские саквояжи, резко подорожали молдавские яблоки, а томаты в собственном соку вряд ли найдешь по такой цене и в самой Болгарии. И все-таки о приключении в подвале вспоминал довольно часто, памятуя о той трагикомической ситуации, в которой втроем оказались. Посему, время от времени, особенно если рядом оказывался Симонов, приятельство с которым не распалось, а, наоборот, даже окрепло, в узком кругу — бане ли, на рыбалке, просто в мужской компании, настраиваясь на эпический лад, рассказывал о подвальной краже. Длинно и сочно, с новыми подробностями, иной раз, привирая чуть-чуть. И хоть до лавров Андроникова, понятно, далеко, но всегда с неизменным успехом, почти «на ура».

Давно мечтал об этом написать: все-таки, согласитесь, случай необычный, исключительный. Но…, не единожды осмысливая сюжет, не видел главного — концовки рассказа. А без финала — и пьеса не пьеса, и рассказ не рассказ.

Как-то летом, возвращаясь по делам из Иванова, заехали мы с Симоновым на дачу к моему старинному товарищу, профессору кафедры судебной медицины Валерию Кодину. В качестве сюрприза хозяин решил порадовать нас жарко натопленной баней, с настоянным на целебных травах паром и, собранными лично, превосходными дубовыми вениками. Следует отдать должное Кодину. Опытный спортсмен, в прошлом не раз доводилось ему одолевать и марафон, он, как никто другой, верит в целительные свойства русской парной, ставя ее выше финской, да и всех прочих утех сильной половины человечества.

После бани, дело было в июле, мы расположились для отдыха и неспешной беседы прямо на траве, в тени раскидистой вишни. Блаженствуя, слово за слово, вспомнили общих знакомых, поделились свежими анекдотами, потом перешли к экспертным и юридическим темам. Учитывая присутствие Симонова, я не спешил, больше молчал, в ожидании своего звездного часа. И вот настал мой черед…

Начал, как обычно, отрепетированным за годы голосом, представив понятно, Владимира Александровича в качестве главного героя:

— Морозным декабрьским днем возвращался я из отпуска, который провел у родителей в Молдавии…

И вот тут-то, когда с подлинным триумфом, в который раз я завершил свой получасовой монолог, в разговор вступил Симонов. Держа чашку чая, обстоятельно выжав в нее дольку лимона, он сделал несколько глотков и не спеша произнес:

— Должен признать, Марк, что с того памятного для нас обоих дня, ты изменился в худшую сторону, став штатным болтуном. Я уж сбился со счета, как часто выслушивал твое пространное повествование, о той поросшей паутиной краже. И заметь, всякий раз почти не возражал, отшучивался, молчал. Но всему приходит конец. Так знай, что та милиция, об оплошностях которой ты годами вещал, уже через два дня вычислила виновников твоей пропажи…

Что-то жесткое, профессиональное мелькнуло в зеленоватых полуприщуренных глазах Симонова. Он жестом остановил меня и тут же нанес беспощадный, почти нокаутирующий удар.

— Представь себе, мой наивный друг, что мы с Пименовым без особых усилий установили двух лиц, обчистивших твой драгоценный сарай. Но выдать, привлечь их к ответственности не захотели, один из воров был нашим агентом-осведомителем.

— Сексотом?

— Да, стукачом, секретным сотрудником уголовного розыска, если тебе угодно. У него в прошлом были определенные заслуги, он и потом не раз помогал милиции. А тут приятель его уговорил, видевший, как ты выгружал из такси свой багаж. Вот и вышла у него осечка. Мы его предупредили тогда весьма строго, лишили премии. С тобой же, человеком весьма неуступчивым для нас с Борисычем, рассчитались коньяком…

Вот теперь, с того июльского дня, мой, тогда еще устный рассказ, стал завершенным, обретя свою концовку. А посему назвал я его коротким, несколько зловещим и на слух не очень благозвучным, хлестким словом: «Сексот».

Смерть профессора

Давняя эта история — трагическая и загадочная, была связана со смертью видного профессора — хирурга Александра Владимировича Константинова. Передо мной том уголовного дела. Солидный увесистый фолиант, подробный, обстоятельный, с множеством документов и фотографий на пожелтевших от времени страницах. Помню, разные тогда высказывались точки зрения, разные суждения…

В свое время смерть профессора взбудоражила массу людей — медиков, юристов, его многочисленных учеников и пациентов. Да и теперь о том случае тоже иногда вспоминают. Это была ситуация в своем роде исключительная, редчайшая. Она запомнилась вдохновением и талантом врачей, которые непосредственно занимались этим делом, разгадав, в конце концов, тайну гибели Константинова. Сразу же и познакомлю с ними — судебно-медицинские эксперты Нижегородского областного бюро Лев Фридман и Андрей Федоровцев.

Давно зная каждого, доводилось нам и работать вместе, обратился как-то к Фридману:

— Лев Михайлович, ведь ты проводил экспертизу, связанную со смертью профессора Константинова? Расскажи, пожалуйста, поподробнее, помнится, слухи ходили самые разные, противоречивые. Конечно, все есть в твоих экспертизах, читал их в уголовном деле. Но все-таки хотелось бы узнать истину не из сухих официальных бумаг, а от тебя лично, из первых уст.

Но… Видно, в тот день у Фридмана были иные планы. А может быть, ему следовало подготовиться, настроиться, продумать пережитое или просто вдохновение не снизошло? Подумав, он предложил:

— В общем-то, я не против. Но не сегодня. Денек выдался суматошный, с утра возился с машиной, потом две комиссионные экспертизы в разных местах города, просто устал. Заходи-ка, скажем, во вторник в наше бюро. Я как раз дежурю по городу, там и поговорим.

Вечером во вторник я подошел к темному большому зданию, которое в Нижнем Новгороде находится на оживленном проспекте Гагарина, рядом с мединститутом. На первом этаже светилось лишь одно окно — в комнате дежурного эксперта. Обстановка здесь самая что ни есть рабочая: стол, несколько стульев, телефон. Правда, не без удобств — в углу на тумбочке маленький цветной телевизор, рядом старый заслуженный диван.

Предупрежденный о визите, Лев Михайлович заранее настроился на нужную волну. Сообщив, что пока в городе все спокойно, он включил электрочайник, достал пачку хорошего чая. Мы расположились на поскрипывающем диване, заварили покрепче чай, и Фридман начал свой рассказ.

Как и любой из опытных врачей-хирургов, Александр Владимирович Константинов был весьма популярен в народе. Больные чувствовали себя спокойнее, если их оперировал именно Константинов. Трудился он в нейрохирургии — одном из самых сложных разделов медицины, и не без успеха: процент удачных операций был у профессора, куда выше, чем у коллег.

Еще, будучи студентом, Константинов увлекся хирургией. На третьем курсе он пришел в научный кружок, где трудился самозабвенно, с увлечением. Вполне логично, что после окончания Горьковского медицинского института его оставили в аспирантуре. Через три года он защитил кандидатскую диссертацию, начал собирать материалы для докторской. В родном городе Константинов стал профессором, а дальше обычная история: молодого талантливого ученого заметили в Москве. Его пригласили в один из ведущих научно-исследовательских институтов по нейрохирургии и, хотя Александр Владимирович поначалу колебался, убедили в конце концов, что именно здесь он принесет наибольшую пользу отечественной медицине.

Наверное, ни один из уважающих свою профессию ученых-практиков не устоит перед подобным аргументом, и Константинов переехал в столицу. Однако, связи с горьковчанами не терял. Когда звали, приезжал консультировать сложных больных, участвовал в операциях, выступал время от времени с докладами на заседаниях научных обществ.

Той зимой, в конце ноября он получил из Горького письмо.

Начав с обычных медицинских новостей да приветов, приятель-хирург между строк кинул фразу о том, что в Дальнем лесу, на севере области появились кабаны. То был заранее продуманный, тонко рассчитанный удар.

— Кабаны!? — хмыкнул Константинов. — Да их там никогда не было. Водились лоси, всякая мелочь вроде зайцев да лис, когда-то забредали медведи из кировских лесов, но чтобы кабаны…