Искатель, 2013 № 10 - Песах Амнуэль

Я могу выбрать идентичный мир, не задумываясь о выборе. Я — водитель, «который изучил свою машину в совершенстве, умеет управлять ею так, что это уже стало его второй натурой, ушло в подсознание». Никто, кроме меня…

— …За дуру держите, — заканчивает фразу миссис Куинберн.

— Дороти! — пытается урезонить ее Симмонс, похоже, с помощью силы: слышу звук короткой возни, гневный возглас — и наступившая тишина свидетельствует о чьей-то победе. Симмонс? Кейт?

Я хочу услышать, что скажет миссис Куинберн. Конечно, ее объяснение годится для избранной бесконечности идентичных миров, которую я могу мысленно обозначить одним из символов, принятых в инфинитном анализе. В другом наборе идентичных реальностей главное слово принадлежит Алене. Существует бесконечный набор идентичных миров, где события объясняет Лера.

Я знаю, что скажет миссис Куинберн, но мне любопытно послушать — как иллюстрацию доказательства теоремы, еще недавно казавшейся мне недоказуемой, а ныне принадлежащей к типу теорем, которые доказываются группами, причем каждая группа включает полиморфические описания бесконечного количества идентичных миров с заданными холическими параметрами, которые…

Стоп.

Миссис Куинберн в который раз повторяет: «…за дуру держите…», а я, вместо того чтобы слушать, рассуждаю на абстрактную тему разделения шведеровских бесконечностей.

Симмонс бурчит что-то себе под нос. Кейт бросает: «Ну, послушаем». Лера произносит «Не надо… пожалуйста».

— Их прибрал Господь. Двое. У меня были дети. Томас и Меган.

Миссис Куинберн говорит отрывисто, короткими фразами. После каждой делает паузу, набирает в легкие воздух и следующую фразу будто выплевывает, так и кажется, что, подобно упругим шарам, слова перелетают по воздуху от одного человека к другому, отскакивают от Симмонса, ударяют в лоб Гардинеру, отлетают к Алене… Фразы сталкиваются друг с другом, и я уже не знаю, какая была произнесена раньше, какая позже, какая — вот удивительно! — не произнесена вовсе, но все равно оказалась в этой мешанине, где смысл заменен действием, а действие бессмысленно. Какой — для меня? — смысл в том, что сделала эта женщина?

— Я не могла без них жить. Они были такие хорошие. Почему Господь прибрал их? Кен познакомил меня с Остином (Остин — это Симмонс? Любопытно, я-то думал, что с Симмонсом и Гардинером миссис Куинберн познакомилась здесь, в больнице Джона Рэдклиффа, по долгу службы). Лечилась в клинике Шелдона…

Расставляю фразы во времени, чтобы было удобнее разбираться в смысле. Похоже, какие-то детали я все-таки упустил, что естественно, если они распределены в пределах квантовой неопределенности.

Давайте сначала, миссис Куинберн.

— У меня были дети. Двое. Том и Мегги. Они были такие хорошие. Почему Господь прибрал их? Я не могла без них жить. Болела. Лечилась в клинике Шелдона. Кеннет — племянник — меня навещал. Познакомил с Остином. Остин Уиплоу — наш главный в Духе (так-так, Остин — не Симмонс, просто имена совпали, Остин — глава секты «разговорщиков» с потусторонним многомирием). У меня появился смысл жизни. Говорить с Томми и Меган. Потом меня тоже призовет Господь. И мы будем вместе. Там.

Надо же… Двадцать первый век. Торжество инфинитной математики. Бесконечные наборы бесконечных типов многомирий. И такое невежество. Впрочем… Аксиоматические системы инфинитной математики не вполне разработаны. Может ли быть… Потом. Продолжайте, миссис Куинберн, я вас слушаю.

Мы все вас слушаем.

— Говорить с ними можно. Но только через людей в коме. Чем глубже кома, тем сильнее связь. Если кома приводит к смерти, связь самая сильная. В часы, предшествующие смерти.

Хорошо излагает. Не задумывается о впечатлении. Каждый человек играет роль, а миссис Куинберн долгие месяцы играла роль недалекой и исполнительной медсестры, чтобы получить доступ в палаты таких, как я. Сколько нас в клинике? Насколько могу судить по разговорам — девять человек. Я — самый сложный случай. Безнадежный. Идеальный медиум, да…

— Кен познакомил меня с Остином. (Опять Остин — теперь-то наконец Симмонс?) Остин, я все равно скажу, помолчи. Профессор помогал Кену с наркотиками. (Надо же, а я грешил на Гардинера.) Я взяла Остина в оборот. Не так-то это оказалось трудно. (Симмонс опять пытается вмешаться, но, похоже, его успокаивает Гардинер.) Так я получила доступ в палаты коматозников. Но связь была плохая. Я почти ничего не слышала. А Том и Меган почти не слышали меня. (Она действительно слышала голоса умерших детей или это игра больного воображения? Если все-таки рассмотреть возможность… Придется переформулировать третью теорему. Ну-ну. Мне за нее присудили Меллеровскую премию, а я собираюсь доказать, что прежнее доказательство неверно. А как же аксиома идентичности реальностей?) Последняя надежда — Волков. Но сколько ждать? Он может до терминального состояния пролежать бревном двадцать лет. (Спасибо за бревно, миссис Куинберн!) Или вообще до глубокой старости, как Монтегю. Я узнала об экспериментах доктора Гардинера. Благое, богоугодное дело! Для безнадежных коматозников. Из наших больных безнадежным признали только Волкова. Но доктор…

Она делает паузу. Идентичная реальность меняется. Я это чувствую. Интуитивно (теперь я это умею без ощущения страха) выбираю из бесконечного числа идентичных миров группы (тоже бесконечные), более соответствующие моему психологическому состоянию, а дальше действуют законы бесконечно больших чисел и случайного отбора в пределах квантовой неопределенности.

Короче говоря, принцип самосохранения. Желание — эгоистичное — сделать лучше себе. Оказаться в лучшей из идентичных реальностей. Не хочу, чтобы Алена была с Гардинером. Но помню, что она с ним была, не хочу лишать себя этой памяти (странно все-таки устроена психика!) и потому выбираю группу идентичных реальностей, где Алена и Гардинер… но это у них в прошлом. Только в прошлом. В памяти.

Дальше, мисс Куинберн, я слушаю. Все слушают.

— Доктор Гардинер — большой ученый (попытка подхалимажа? искреннее мнение? желание оградить себя от возмущенных возгласов доктора?). Слышала про его опыты. Но он не собирался переносить на человека. Значит, ждать?

Она не хотела ждать. И что же?

— Я не могла ждать. Остин сказал, что доктор Волков, оказывается, не простой больной, он великий физик и математик, ему совсем недавно присудили самую престижную научную премию. Меллеровскую.

Длинная фраза, могу представить, как трудно было миссис Куинберн произнести ее, не сбившись. Я вставил фразу между «не могла ждать» и «меллеровскую», как вставляют фрагмент огромного пазла точно в предназначенное для этого фрагмента место. Я доволен. Хорошая работа.