Территория нелюбви - Алиса Перова

напрочь выжгли обоняние. Но это всё же лучше, чем нюхать рябининский прокуренный пиджак.

Урод! И ещё полстакана водки влил мне в рот. Фу! Как же это было горько! И теперь в моей голове горячо и нервно. И тошнит… Домой хочу — к Ричарду. Но до сих пор валяюсь на казённой кровати, растёртая вонючей водкой по самые уши и закутанная в тёплое одеяло. С одной стороны тихо вздыхает и жмётся ко мне Стеф, с другой — маячит Алекс. Достала уже своими нравоучениями! Где ж её супружник? Сбежал?

— Шурик, да хорош уже балаболить, башка от тебя болит, — не выдерживает мама. Она развалилась в кресле и обеими руками держится за голову.

— Пить надо было меньше, — переключилась на неё Алекс.

— Поучи ещё мать! У тебя свадьба, между прочим! То есть торжественный запуск письки в эксплуатацию. А твой муж неизвестно где и кого эксплуатирует.

Алекс аж перекосило от гнева, и быть бы скандалу, но очень своевременно в номер ввалился счастливый и пьяный муж. В одеяле и тапочках.

— Девчонки, вот вы где! — лыбится Вадик и тянет свободную руку к своей прекрасной половине.

Слава богу! Забирай её быстрее!

Но дверь снова распахивается и влетает… довольный Пал Ильич.

— Ну что, согрелась, русалочка? — весело и как ни в чём не бывало спрашивает у меня. — Домой поедем?

— Давно пора, — ворчу недовольно и пытаюсь привстать в своём коконе. Никак — голова кружится. Кажется, даже в бассейне я намного лучше себя чувствовала.

— Э, какой домой? А салют? — забеспокоился Вадик.

— Айка, дай-ка сюда ключи, — подрывается с места мама, — пока не потеряла. И идите уже все на салют.

Ох, ключи же!

Моя ценная добыча, зажатая в кулаке, кажется, вросла в мою ладонь, и я ухитрилась о ней забыть. Алкоголь — наш злейший враг! Нервно трепыхаюсь в одеяле, пытаясь высвободить руки, и злюсь. А под насмешливым взглядом Рябинина мне хочется рычать и кусаться. Это всё дурацкая водка! Мама бросается мне на помощь, но у неё свой интерес. Фу-ух, свободна!

— Алекс, возьми, — я протягиваю подрагивающую ладонь с ключами сестре. Меня так штормит, что подрагивает даже язык и лепечет невнятно.

— Боишься потерять? — спрашивает Алекс и неуверенно забирает ключи.

— Не-а, — я с облегчением откидываюсь на подушку. — Это теперь твоя машина.

— Ух ты, ничего себе! — радостно улыбается Стеф.

— Айка, идиотка тупая! — орёт мама не своим голосом и пытается выхватить у Алекс ключи. К счастью, безуспешно.

— Ай, ты чего, с ума сошла? — растерянно бормочет сестра. — Я не могу… да ты чуть не погибла из-за них!

— Пф-ф! Не погибла же! Я ещё, может, не готова изменять своему любимому «Пыжику», а к тому же, — перевожу торжествующий взгляд на Рябинина-старшего, — я терпеть не могу красненькие машинки!

Рябинин беззвучно смеётся, а мама едва сдерживается, чтобы не придушить меня.

— Но, главное, Алекс, я хочу, чтобы у тебя был надёжный и быстрый конь, на котором ты смогла бы ускакать от своего мужа, когда… — я смотрю на бледнеющего Вадика, — когда он надоест тебе своими слюнявыми поцелуями. Ну или если тебе, молодой рябинке, захочется к дубу перебраться…

— Какая же ты дура, мелкая, надо было тебя утопить, — рычит Вадик и получает от любимой супруги звонкую затрещину.

Моё хихиканье даже в собственных ушах звучит противно, но меня поддерживает Стешка.

— Так, всё, — мрачно командует Рябинин-старший, — по домам, алкаши!

— А я передумала! Требую продолжения банкета! — горланю из чувства противоречия, когда он закидывает меня себе на плечо прямо в одеяле. — О-о, дядя Паша решил тряхнуть стариной и пошалить? Поберегите старину, батенька, а то ведь отвалится! Ой, стойте, стойте, мы забыли свадебный торт для Ричарда!

Мой голос, совершенно охрипший и огрубевший, звучит, как у пропойцы.

— Айка, заткнись, — читаю по губам едва не плачущей Алекс.

— Совет да любовь, ребята! Горько! Горько!

Как же суматошно бьётся моё сердце…

И как же ему горько!.. Отчего так горько?..

Глава 10.1 Аика

Июнь

Шорох шин по крупному гравию нарушил тихую лесную идиллию. Две птицы испуганно вспорхнули с дерева и громко возмущённо застрекотали. Перед машиной резво промчалась встревоженная белка и, прыгнув на толстую сосну, стала зигзагом взбираться по стволу. Солнце, протиснувшееся сквозь густые заросли деревьев, обласкало непримятую травку, и на живом изумрудном ковре россыпью бриллиантов засверкала утренняя роса. А я вдруг поймала себя на том, что улыбаюсь. Теперь это моя территория — мой участок леса, мой кусочек безымянного короткого переулка… И мой дом, словно на маленьком лесном островке, отрезанном от соседей разросшимися соснами. Мой персональный рай…

Я паркую «Пыжика», глушу двигатель и в приоткрытое окошко вдыхаю головокружительный воздух. Сейчас это тоже только моё. Хочется откинуться на спинку сиденья, прикрыть глаза и просто дышать и слушать звуки леса. Но я не одна. Открываю дверь, и мой нетерпеливый пассажир ломится наружу, торопясь занять место на облюбованной им рябине. Симпатичное дерево, но ворон на рябине… Как-то несолидно.

— Я посажу для тебя дуб, — напоминаю Ричарду, наставив на него палец, и ворон одобрительно каркает.

Мой дом, смотрящий в лес пустыми глазами-окнами, откровенно говоря, выглядит… жутковато. Местами осыпавшийся кирпич, недостроенное крыльцо и захламлённый двор, огороженный дырявой сеткой-рабицей, почти целый год позволяли мне оттягивать момент купли-продажи и сбивать цену. Но теперь это всё моё. Я прикасаюсь щекой и ладонями к холодной кирпичной кладке и тихо обещаю: «Я вдохну в тебя жизнь… очень скоро».

Запрокинув голову, любуюсь на ясное голубое небо. Ни облачка… день будет тёплым. На моей памяти этот летний день всегда был погожим. Возможно, потому что сегодня день рождения Алекс… И моего брата. О нём мне думать совсем не хочется, но сегодня это неизбежно. Наверное, плохо — не любить своего брата, но на общепринятые понятия и общественное мнение мне совершенно плевать. Саньку даже дед Миша не любил! Хотя… он и Алекс не особо жаловал за её неуклюжесть и неулыбчивость. Стешку дед терпел, но недолго, потому что от неё у