Ветчина бедняков - Ирина Лобусова

Она смело встретила ее взгляд:

— Они уже нашлись! В честь этого я и хотела бы устроить им праздник! С ними все в порядке! Это было просто маленькое недоразумение, а совсем не криминал.

Лицо дамы расслабилось:

— О, я очень рада! Я так и думала, что они были у своего отца! Только так и подумала, когда услышала все эти ужасы по телевизору!

— У отца?

— Конечно! На самом деле они всегда приходили сюда в клуб с отцом! О, я их очень хорошо запомнила! А почему — и сама не знаю. Они бывали здесь, у нас, достаточно часто, и всегда с отцом.

— Вы уверены, что это был их отец?

— А кто же еще? Взрослый, представительный мужчина, солидно одетый, а машина у него… Серая красавица, эксклюзивная модель! И так нежно относился к детям, покупал им разные сладости, водил на все наши представления. Они были самыми примерными нашими клиентами. Однажды я подошла к ним, пригласила на следующее представление, на другой день, со скидкой, как постоянных клиентов, а их отец так вежливо ответил, что они прийти не смогут, потому, что в это время у них тренировка. Сразу было видно. Что он так любит детей!

— Они были похожи?

— Нет. Совсем не похожи. Может, потому, что у него солидный возраст, лет 45. Наверное, он намного старше их матери, да? И виски у него седые. Вообще, красивый мужчина: высокого роста, отличная фигура, представительный, волосы каштановые, хоть и с седыми висками, выразительные стальные глаза. Я все время, помню, тогда думала: как можно с таким красавцем развестись? Да еще с человеком, который так любит детей!

— А откуда вы знаете про развод?

— так он сам мне сказал! Когда про тренировку. Потом сказал, что если после тренировки он повезет их в клуб хоть к концу представления, то не успеет доставить детей к матери. Она будет волноваться, потому, что они живут раздельно. А раз раздельно — значит, они в разводе.

— И сколько раз дети были с ним в клубе?

— Раз десять. На протяжении целых двух месяцев.

— А как дети к нему относились?

— Вежливо, с уважением. Но без родственной теплоты. Наверное, потому, что родители в разводе. А он к ним прямо со всей душой!

— Да. Конечно…

— Я рада, что с ними все в порядке. Помню, услышав по телевизору, я так сильно расстроилась, что места себе не могла найти….

— А с другими детьми они играли?

— Не очень. Это были особенные дети, они все время держались друга за друга и не играли с другими детьми, потому я их и запомнила. Мне даже показалось, что другие дети их не очень любили. Но на вашу вечеринку, я уверена, они с удовольствием придут!

Она вернулась в зал, сжимая в руках визитку администратора с номером телефона, клятвенно пообещав позвонить насчет вечеринки на днях. Теперь ее пребывание в клубе становилось даже опасным. Ей оставалось только одно: вернуться домой. Шоу закончилось, в клубе началась дискотека. Под шумок она тихонько выскользнула из зала.

На улице моросил дождь. Ледяной ветер окутал тело пронзительной дрожью. Захотелось вернуться в тепло и, плюнув на все деньги, выпить еще коньяка. Но это было именно то, что она не могла сделать. Она остановилась под яркой неоновой вывеской, подставляя лицо дождю. Группа бригадных по — прежнему стояла возле входа. Но это были совсем другие бригадные, и совсем другой дождь. Все напоминало промокшие, не складные декорации не удавшейся сказки, и ей отчаянно, болезненно захотелось, чтобы все это было не на самом деле. Чтобы это был сон, в котором сглаживались все острые углы, и чтобы так окровавлено. С мукой не рвалась душа, через бездну, через адскую безнадежную пропасть. Чтобы смазанные картинки расплывшихся декораций смазались в пустоте. Сон. От которого можно проснуться. Рыжие мячики неоновых ламп прыгали под ногами в дождевых лужах. Взгляд упал на рекламную вывеску (освещенную с роскошью, не как днем). Это переливающееся разноцветное пламя становилось акцентом, к которому поневоле приковывались человеческие глаза, застревая на отпечатанных в типографии строчках… «Лучшее детское шоу! Мир откровений для вашего малыша! Фестиваль детской моды в ночном клубе «Арлекин». Только в эту субботу показ лучших моделей весеннее — летнего сезона! Участвуют модели от 4 до 8 лет! Не упустите шанс превратить своего обычного малыша в модного супербэби! Лучший фестиваль детской моды в области! Ваш приглашает семейный центр отдыха «арлекин». Приходите вместе со своим ребенком».

Кусочек рекламного плаката выбился из — под стеклянной витрины и мок под дождем, напоминая выцветшую блеклую тряпку. Дождь оставлял длинные полосы на стекле. Чем-то похожие на самые горькие слезы.

Она нерешительно сделала шаг назад. Что же делать? Что же теперь делать? Ведь это бессмысленно — бороться против целого мира! Против целого моря хаоса, беспредела, в котором властвует такой вот шик! Супербэби… афиша трепетала на ветру — жалкая, как клочок мусора. Ей вдруг захотелось вцепиться ногтями в это стекло, разбить его. А потом умереть! Умереть от этого невыносимого отчаяния, от этой чудовищной лжи и боли! Что может сделать одна, совсем одна против всех, против страшного кровавого молоха алчности, денег, приносящего на свой алтарь маленькие безгласные жертвы. Маленькие нуждаются в защите. Какие жестокие, избитые слова! Кому, как ни ей, знать, в какой именно защите нуждаются эти дети! Как тяжело бесправному маленькому существу уберечься от когтей этого молоха, опаляющего детскую нежную кожу своим зловонным дыханием. Что может сделать она одна против этой толпы злых существ, с карманами, набитыми долларами, хамством, наглыми мордами бандитов, считающих, что им позволено все? В том числе — пожирать детские кости открытием таких клубов. Не напоминает ли этот неравный двубой схватку смешного рыцаря с ветряными мельницами? Что может сделать она одна против целого мира? Ответ пришел из глубины ее, из темноты, из кровавых ошметок, в которые превратилась ее душа, из воспаленной раны, которой покрылась корка ее мозга… Найти Стасиков! Вытащить их из этой бездны! Сделать все и спасти! Это реально, и это единственное, что она может. Найти Стасиков! Во что бы то ни стало! Сосредоточившись на этой мысли (сформулировав ее вслух, она словно глотнула свежего воздуха, словно начала новую жизнь), она не обратила внимание на какую-то иномарку, забрызгавшую ее костюм грязью. Какое значение имеют пятна грязи! Все это — просто чушь по сравнению со всем остальным!

Машина скрылась за поворотом. Дождь усилился. Бригадные вошли в клуб. Она нервно передернула плечами и пошла по направлению к автобусной остановке на выходе из переулка. Было начало третьего ночи. Разумеется, автобусы в это время не ходят. Она надеялась остановить машину, в крайнем случае, заказать по мобильнику такси. Ее шаги четко печатались под сводами переулка.

Дальше все произошло очень быстро. Так быстро, что напоминало ускоренную перемотку видеопленки. Она прошла несколько шагов, как вдруг шум за спиной (на который вначале не обратила внимания) превратился в отраженные фары на чьем-то оконном стекле. В переулке мчалась машина — на огромной скорости, темная, как металлический гроб. Машина мчалась прямо на нее по тротуару. Подсознательное шестое чувство (которое есть у каждого человека в момент беды) высветило ярким сигнальным огнем то, что эта машина собирается сделать. Машина намеренна ее сбить! Вернее (ей подумалось, что получилось достаточно глупое высказывание) кто-то пытается сбить ее машиной. Темный корпус надвигающегося монстра отрезал возможность прижаться к стенке дома или спрятаться в подъезде (вернее, никакого подъезда там не было). Переулок был ровный, прямой, без деревьев. Спрятаться в нем было негде. Она побежала вперед, отчаянно размахивая руками, даже попыталась кричать, но вместо крика вырвался ком воздуха, больно оцарапав ее горло. Дальше — все произошло так же быстро. Машина почти прикоснулась к ней, когда какая-то неизвестная сила подняла ее над землей и со всего размаху бросила в огромную лужу, воняющую болотной тиной. Она упала лицом вниз, подняв фонтан грязи, что-то зловонное, осклизлое, тошнотворное прикоснулось к щеке. Сила, в которой опознала две неизвестные мужские руки, снова подняла ее верх, а к ее лицу сильно прижали (просто вдавили) какой-то мягкий предмет со сладковатым запахом (в котором признала запах хлороформа). Все закружилось, завертелось и умчалось в черную бездну. Сплошную черную бездну, накрывшую своей непроницаемой густой пеленой.

Она пришла в себя от боли в правой ноге и в спине, и, открыв глаза, долго не могла понять, где находится. Правая щека лежала на чем-то шершавом и твердом (она подумала, что это может быть только камень). Постепенно зрение начало возвращаться и с огромным удивлением она обнаружила, что лежит вся скрюченная, в неудобной, искривленной позе телом на лестнице, а головой — на лестничной площадке. Она лежала на лестнице на правом боку, опираясь спиной о металлические перила. Очевидно, она пролежала так достаточно долго, потому, что в ногу врезались бетонные ступеньки, а в спину — металлический прут, и от этого нестерпимой болью пульсировало все тело. Волны боли посылали отчаянные сигналы в мозг. Она попыталась пошевелиться — но не тут-то было! Наконец ей удалось переместить ногу так, что она стала болеть чуточку меньше. Но после этого вторым испытанием стала тошнота. Ее тошнило так невыносимо, что лишь огромным усилием воли удалось подавить жуткие позывы к рвоте. Наконец ей удалось пошевелить руками и осмотреться. Парадная была тускло освещена лампочкой, едва тлевшей под потолком. Это показалось ей знакомым. На лестничной площадке были двери трех квартир, но еще большее удивление вызвали цифра, которая была на центральной двери! Номер ее квартиры! Неужели кто-то привез ее сюда и положил прямо под дверь? Шок был настолько сильным, что она села. Костюм был в плачевном состоянии. Ткань превратилась в потертые, заляпанные грязью ошметки. Туфли выглядели еще хуже: все в грязи, а на левой сломан каблук, причем полностью, держался только на какой-то нитке. Но тем не менее и часы, и украшения (серьги, цепочка и два золотых кольца) были на месте. А на лестничной площадке (там, где когда-то лежала ее голова, только рядом) находилась ее закрытая сумочка. В полном замешательстве схватила ее в руки. Прикосновение к знакомой вещи помогло собраться с мыслями. Она открыла сумку и проверила содержимое. Все в полном порядке. Деньги, телефон. Косметика. В том числе — и ключ от квартиры. Кое-как ей удалось подняться на ноги, добраться до двери и вставить ключ в замочную скважину. Каждое движение давалось телу все легче. Очевидно, ее тело просто затекло от долгого лежания в неудобной позе, а физических повреждений не было. Она взглянула на часы: четверть шестого. Рассвет. Поэтому все в парадной было таким серым. В квартире тоже все было серым. Утренний свет лился в раскрытое окно. Острый порыв тошноты чуть не сбил ее с ног. Она с трудом добежала до ванной, упала на колени перед унитазом и ее мучительно вырвало. На лицо были все симптомы отравления хлороформом. После рвоты стало намного легче. Ей удалось подняться на ноги и зажечь свет. Из зеркала на нее смотрело перемазанное грязью, перепуганное лицо. Пряди волос, вымазанные в какой-то грязи, жалко обвисли вдоль щек, как уши попавшего под дождь спаниеля. Она усмехнулась сама себе (видел бы ее кто — то!) и попыталась восстановить ясность происшедшего. Кто-то схватил ее и не дал попасть под колеса машины. Кто-то швырнул ее в лужу, потом прижал к лицу тряпку с хлороформом, а после всего этого отвез домой и бессознательную положил на лестничной площадке, прямо под дверью квартиры. И этот кто-то знал ее адрес — не ошибся. Он доставил ее прямо к дверям! Кто же это был? Одно она знала точно: это был мужчина, к тому же молодой и сильный (она помнила, как легко он поднял ее в воздух — прямо как перышко!). И этот мужчина знал адрес квартиры Светы. Значит, он не раз бывал в доме у ее сестры. Кто-то из многочисленных любовников Светы. От всего этого можно было сойти с ума! Она почувствовала, что в голове у нее просто мутиться! Интересно. Почему этот кто-то не дал ее убить? Может, он на ее стороне? Какая чушь! У нее же просто нет никакой стороны! Кому еще, кроме нее одной в целом мире, нужны Стасики? Ладно. Со всем этим она разберется потом. Со временем. И обязательно найдет этого загадочного спасителя. А пока… Она включила горячую воду и стала лихорадочно срывать с себя одежду. Ее преследовало только одно желание: вымыться!