Когда ты перестанешь ждать (СИ) - Ахметшин Дмитрий

   Из парней с ней контактировал только Томас, да я, только потому, что дружил с Томом. И потому, что мог добиться хоть какой-то реакции, называя её Сашкой и тренируя на ней зубастого щенка породы сарказм-терьер. Иногда казалось, что она меня ненавидит.

   - Мы едем или так и будем стоять? - с каким-то новым, незнакомым оттенком в голосе сказала Сашка.

   Ни слова не говоря, я тронулся. Переехал через мост и услышал, как она разворачивается, чтобы последовать за мной. Какое-то время мы ехали молча, потом я счёл нужным предупредить:

   - Ленч у меня только на одного.

   Сашка только фыркнула.

   Я не так уж часто видел её на велосипеде. Александра сопровождала нас с Томасом в поездках по городу. Мы не давали ей поблажек, но она в них и не нуждалась, парила то справа, то слева от нас, точно стрекоза. Не знаю точно, как давно они были знакомы, но Томас утверждал, что чуть ли не с рождения. Саша следовала за ним словно тень, а когда её поблизости не было, Томас вёл себя так, будто она рядом. Или, напротив, он вёл себя рядом с ней, как будто её нет... я вынужден был признать, что запутался.

   - Она что, немая? - спросил я Томаса, когда мы начали более или менее регулярно общаться. Тогда нам было по девять лет.

   - Конечно нет, - флегматично ответил он. - Она же назвала тебе своё имя.

   - Да, но это единственное слово, которое я от неё слышал.

   - Но ты слышал, что она говорит, - сказал он, и я вынужден был признаться, что да, слышал. И всё же я хотел знать, что эта черноволосая девочка делает рядом с мальчишками? Тоже хочет стать мальчишкой? Ну, для этого у неё не хватает одной небольшой штуки, и вообще, хорошо бы ей не таскаться за мужиками, когда они продумывают свои серьёзные дела.

   - Пускай ходит, - сказал на это Том. Больше всего меня покоробило, что он даже не подумал над моим предложением завести её куда-нибудь на окраину городка и бросить, сбежав ко мне домой.

   - Она что-то вроде твоего брелка, да? - спросил я с возмущением.

   На это Томас ничего не ответил, но не прошло и нескольких часов, как они, не говоря ни слова и никак друг с другом не договариваясь, сбежали от меня, бросив в кинотеатре досматривать скучный фильм.

   Я был не глупым мальчиком, и этого оказалось достаточно, чтобы перестать требовать отлучить девчонку от нашей компании. По прошествии времени я начал замечать странные ниточки, которые связывали этих двоих; их природу я не понимаю до сих пор. От папы я слышал, что где-то, не то в Китае, не то в Японии, есть религия, согласно которой все люди на самом деле всего лишь листья, облетающие с Мирового Дерева, и если так, то эти двое - две стороны одного листа. Вроде как яркая и бледная. Но в той, которая не пишет стихи, я со временем начал видеть гораздо больше загадок.

   К Котьему загривку вела достаточно чёткая тропа. Сначала она гуляла между молодыми берёзками, струясь меж ними как заблагорассудится. Здесь ехалось легко и приятно, незначительные подъёмы сменялись весёлыми спусками, когда даже руль вибрировал под руками. Я был в своих любимых велосипедных перчатках из старой, сильно потёртой кожи, и в особенно головокружительных местах они начинали благоухать потом. Пару раз, то где-то позади, то далеко впереди я улавливал гул мотора и умиротворённо думал, что это, наверное, заплутавшее эхо от старого синего "Жука" господина Олли, который раз в две недели ездил по ведущей к Котьему загривку дороге к своей тёте в глухую деревушку в двадцати милях от Соданкюля.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   Затем шли болота. Простираются они вправо и влево на пару миль, а дальше - вновь деревья, сначала чёрные, задушенные заболоченной землёй, и чем дальше, тем пышнее шевелюра, как будто разгорается на промоченной свечке фитиль. Здесь когда-то было озеро, что питало ручей в нашем овраге. Болота не такие глубокие и страшные, как показывают в кинотриллерах, они вряд ли способны целиком проглотить человека, но я бы ни за что не захотел оказаться там ночью. В проекте библиотеки-на-дереве был лишь один существенный изъян: эти самые болота, которые грозили стать практически неодолимым препятствием. С наступлением темноты они начинали походить на огромные, коричневые, местами даже чёрные, плеши. Такие же я однажды видел у одного старика в инфекционном отделении больницы в Питере. Помню несколько лет назад я подхватил какую-то болячку, от которой начал нестерпимо чихать, а по горлу как будто бы скрёб целый выводок кошек. Там все ходили в светло-голубых халатах, будто не люди, а отражения в лужах сразу после дождя, и было огромное стекло, настолько большое, что я чувствовал себя рядом с ним как насекомое, накрытое банкой. А за стеклом сидел этот старик. Он ничего не делал, просто сидел на высокой скамье, так, что ноги в сланцах едва доставали до пола. Он был в махровом халате, без повязки на голове, и на лице я видел множество коричневых пятен, они были даже на его изогнутых губах. Кожа влажная, липкая, как у земляной жабы. Мама сказала, что этот дедушка тоже чем-то болен, и, кажется, ей было неприятно смотреть в ту сторону. Зато я смотрел за двоих. Кажется, будто на его теле разрастались чёрные дыры, чтобы утянуть в себя весь мир (к тому моменту я уже знал, что чёрные дыры представляют для космических путешественников огромную опасность). Но я не боялся, ведь между нами такое стекло: оно казалось толщиной то с ладонь, то с большой палец, но в любом случае это самое толстое стекло, которое я видел.

   Потом меня заинтересовали глаза старика. Почти бездонные, красноватые, с комками белесого вещества в уголках возле носа... если бы я увидел такие глаза сейчас, я бы назвал их глазами безумца. Сумасшедшего. Но тогда этот взгляд почему-то мне понравился. Он рассказывал чудесные истории о том, что кто-то куда-то падал, о людях с двумя головами, о реках чёрной карамели, о том, что нет на свете ничего невозможного. Губы кривились, увлекая за собой все прочие лицевые мышцы, тянули за них, как лошадь тянет упряжь. Старик ухмылялся в пустоту. Я было подумал, что он смотрит на меня, и несмело улыбнулся в ответ, но потом вдруг понял, что улыбается он своему отражению, которое сквозит где-то в стекле, неуловимое, бесплотное. Он видит себя по другую сторону стекла и улыбается себе. Покачивает ногой, отчего суставы тихо скрипят, но этого звука не слышно. Звук есть в моей голове.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   Сейчас, когда я вспоминаю тот день и обстановку больницы, я думаю, что, наверное, хорошо, что между нами было стекло. Я слышал, что стекло медленно-медленно стекает вниз. Десятилетие за десятилетием оно струится, как медленная вода. И когда оно всё стечёт на землю и старик окажется на свободе, настанет конец времён.