Когда ты перестанешь ждать (СИ) - Ахметшин Дмитрий

   - Ты просил меня запомнить, что чаще всего всё в конце концов складывается как лучше.

   Папа повернулся, на лице его была чуть снисходительная улыбка. Он похлопал себя по животу.

   - Ты запомнил?

   - Как видишь.

   Отец как-то говорил, что вселенная устроена так, что дисгармония здесь не приживается. Не знаю, где он это вычитал, но мысль показалась мне занимательной. Тогда я её не понял, зато начинаю понимать теперь, и чем больше я об этом думаю, тем более привлекательной она мне кажется.

   - Так вот. Поверь мне, старику наплевать, кого там чествуют, и за что. Он, конечно, расстроен, что не смог сделать свою работу достаточно хорошо, но знает, что сделал всё, что от него зависело. Ему не нужно этой толпы почитателей. Как говорится, каждому своё.

   - Каждому своё, - повторил я.

   Он снова похлопал себя по животу. Сказал:

   - Бессонная ночь располагает к поздним ужинам... или очень ранним завтракам.

   Я вдруг понял, что больше всего на свете хочу есть. Даже сон отступил, чтобы предоставить голоду власть над моим организмом.

   Мы пошли на кухню, чтобы проверить, как там поживает салат из курицы и маринованных грибов, а оттуда разошлись по комнатам. Самый длинный в моей жизни день подошёл к концу.

   Глава 8. Рыбы Молчат, когда Вода Заливает Их Нутро

   Письмо всё время было со мной. В свободное время я подолгу над ним медитировал. Не было нужны его перечитывать - стих сразу врезался в память, - но я сидел и вглядывался в строчки. Вспоминал Тома, вложив клочок бумаги в какую-нибудь книжку - не в качестве закладки, а просто чтобы получше его сохранить.

   Папа предпочитает принимать решения нахрапом. Даже самые серьёзные проблемы гибнут под копытами его конницы, ползают, прося пощады. Но в то же время он говорит, что если ты не можешь принять ни один из вариантов, то лучше отложить принятие решения на какое-то время. Если высидеть мучающий тебя вопрос как яйцо, верное решение, может, сжалится над тобой и придёт.

   - Но ты же никогда так не делаешь, - сказал я.

   - Ты просто не представляешь, на сколько глобальных вопросов я заказал Небесной канцелярии ответы, - улыбнулся отец.

   Я строил свои размышления над письмом по этому же принципу. Держать его при себе не было никакого смысла - да и, откровенно говоря, не хотелось. Такое безмятежное спокойствие сквозило в этих ровных четырёх строчках... похоже на кардиограмму остановившегося сердца - это при том, что ручка в его руках всегда скакала как проклятая. Томас передал для нас послание, и я сделал всё возможное, чтобы запомнить её форму. Остаётся надеется, что однажды она наполнится содержанием.

   Так что в четверг, помаявшись с полдня, я направил свой велосипед к похожему на ракету деревянному дому.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   - Здравствуйте, господин Гуннарссон, - сказал я, когда дверь открылась и хозяин зажёг на крыльце лампу.

   Он был одет так, будто только что пришёл с работы, хотя времени было уже за восемь часов.

   Теперь я почти не боялся. Я знал, что горе не сделало из него какого-то монстра, Гуннарссон остался Гуннарссоном, и я мог только поражаться его выдержке. Он как будто бы стал ещё тише, а кожа на шее и висках у него почти превратилась в чешую.

   - Да, Антон.

   - Я принёс вам вот это, - я тщательно расправил на ладони листок из блокнота Тома и протянул его Джозефу Гуннарссону.

   На лице мужчины появился намёк на улыбку.

   - Я думал, ты влезешь в окно, чтобы подкинуть его обратно. Даже оставил в Томасовой комнате верёвочную лестницу, чтобы ты мог выбраться наружу, не опасаясь, что я или моя жена наткнёмся на тебя в темноте.

   Приглядевшись, я понял, что господин Гуннарссон пришёл с работы уже давно. Может даже вчера. Брюки его помяты, на коленях - крошки с ленча. Рубашка застёгнута через одну пуговицу, она изрядно выбилась из-под ремня.

   - Нет, что вы, - сказал я. - Как себя чувствует ваша жена?

   - Не могу сказать, что нормально, - мужчина подвигал подбородком, будто ему жал воротник. - Скучает по сыну.

   - Со... сожалею.

   На самом деле, я жалел, что задал этот вопрос.

   - Ничего. Мы это переживём.

   Несмотря на все предшествующие события, мне казалось, что Джозеф рад моему визиту. Если бы у меня кто-то умер... кто-то по-настоящему родной, я имею ввиду, я бы, наверное, замкнулся в себе, задраил бы люки очень надолго, пока моё море не перестала сотрясать качка горя. Но все люди разные, правда? Так что у господина Гуннарссона есть право скорбеть так, как захочет он. А у меня оставался один вопрос, который следовало прояснить.

   - Господин Гуннарссон, я читал то стихотворение...

   - Ну ещё бы ты его не читал.

   - Кто такой Юю вы, скорее всего, не знаете?

   - Не имею ни малейшего представления. Насколько я понимаю, интернет и Александра тоже не имеют представления.

   - Да. Вот. Томас раньше о чём-нибудь подобном писал?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   Господин Гуннарссон запрокинул голову и посмотрел на свет, что сочился из окна комнаты его жены. А может, он провожал глазами стрижей: как угорелые, они носились в темнеющем небе. В это время года они меняют оперение, и перья, бывало, падали сверху, как редкие хлопья пепла. Возможно, некоторое количество перьев уносилось ветром вверх, и они становились россыпью белых звёзд, которая видна тихой ясной ночью.