Когда ты перестанешь ждать (СИ) - Ахметшин Дмитрий

   Я представлял Томаса сидящим на коленях, в позе буддийского монаха, как их обычно изображают в книжках или по телевизору, с прямой спиной и высоко поднятым подбородком, в то время как огонь лопает кожу на его пальцах и ногти трещат, словно сухое дерево... Волосы у него на голове скручиваются в спиральки и исчезают, но Томас не шелохнётся.

   Однако реальность оказалась куда как страшней.

   Здесь всё изменилось до неузнаваемости. Пластиковый мусор, который натаскали сюда временные обитатели, сплавился в одну массу. Стол отодвинут почти к самому входу, две ножки у него обуглились и подломились, так что он напоминал теперь горку-трамплин в скейтерском парке. Тошнотворный запах не выветрился до сих пор, и, наверное, не выветрится теперь уже никогда. Я был готов, но не ожидал, что он будет как кирпичное крошево, которое мне придётся глотать. Под ногами встречались какие-то белесые лепёшки, я подумал было, что это раздавленные грибы, но потом понял, что это, по большей части, раздавленный картофель. Печёный раздавленный картофель.

   Саша ничего не говорила, но по тому, как упорно она отводила глаза, я понял, где конкретно всё произошло. В центре комнаты, там, где раньше стоял стол, было огромное чёрное пятно. Я шагнул к нему - и замер, боясь сделать ещё один шаг. Оно выглядело как дыра куда-то к центру земли. Хотя нет... наверное, всё-таки мимо центра, иначе мы бы увидели там, далеко, отблески магмы и свечение земного ядра. А она была беспросветно-тёмная, как надежда подрывника-смертника.

   - Жар здесь был, наверное, как в печке... - пробормотал я. Я ощутил на языке кровь - губы потрескались, как от сильного мороза.

   Я увидел возле дальней стенки то, что осталось от канистры. Бесформенная масса расплылась тёмно-зелёной лужицей, из которой, будто люк подводной лодки, торчало горлышко с откинутой крышкой.

   Луч фонаря пополз наверх. Доски потолка там обуглились и неизвестно каким образом ещё держали крышу. От полного обрушения спасла её сырость, которая пропитывала всё вокруг.

   - Ну что, ты посмотрел? - спросила Сашка. Голос её дрожал, и я почувствовал, что выдержка ей изменяет. - Убедился?

   - В чём?

   - В том, что он на самом деле облил себя бензином и поджёг.

   Сашка, наверное, испытывала ко мне искреннее отвращение. Ну и ладно.

   - Пока не нахожу этому никаких доказательств, - сказал я.

   - Листок со стихами был вон там, - сказала Сашка, и показала на останки стола. - Прямо за ним.

   - Как он не сгорел при таком жаре?

   - Случайность.

   Я вспомнил записку. Я тогда разглаживал её на ладони, смотрел на свет... Там нет пятен гари, она даже не свернулась, как всё остальное, чего касался жар Томасового тела.

   - Его могли подкинуть после... после того, как всё случилось, - у меня кружилась голова. - Кто-то убил моего друга, а потом пришёл и подбросил сюда стихотворение из его блокнота, которое вполне могло сойти за предсмертную записку. Ну да! Всё сходится. Что по этому поводу сказал Аалто?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   - Сейчас он сказал бы, что ты сумасшедший.

   - Я не могу быть сумасшедшим, - собрав всю выдержку в кулак, сказал я. - Все улики, всё говорит, что дело здесь нечисто.

   - Насколько я знаю, - Сашку била крупная дрожь. - Насколько я знаю, он сразу сказал, что это самоубийство, едва увидел записку.

   - Либо Аалто дурак, либо... они в сговоре. В сговоре с убийцей, а? Что ты на это скажешь?

   Мой пыл немного охладел, когда я вспомнил Аалто на охоте за таинственным зверем. Скорее уж это просто старческая рассеянность, либо усталость... Аалто хотел поскорее выкинуть из головы всё, что связано со сгоревшим мальчиком. Закрыл дело, толком в нём не разобравшись.

   Но меня было уже не остановить.

   - Ещё чета Гуннарссон... они уж слишком спокойны. Грустят, но... Как будто Том погиб не только что, а много лет тому назад.

   - Антон! Они же его родители!

   Ужас накрыл меня, как волна. Здесь погибал Томас, и я потерял контроль над своей головой: она превратилась в землянку, и мой друг горел там снова и снова, брызгая раскалённым соком. Наверняка уж он кричал от боли, тратя крохи выдержки на то, чтобы удержать себя на одном месте... или же ему не приходилось этого делать потому, что он был связан? Сашка считает меня сумасшедшим, Аалто отправляет восвояси с моими подозрениями, называя их "пустыми", но эта пустота обретает головокружительность пропасти.

   - Антон! - здесь тесно, и воздух между нами как будто бы накалился. Ноздри Сашки раздувались, и на каждом выдохе я ожидал, что вместо воздуха из них ударит струя пламени. - Хватит! Ни слова больше! Мы стоим здесь и спорим о... о чём? Ты знаешь хоть одного - хотя бы одного человека, который мог желать Томасу зла?

   Я не хотел сдавать позиции. Более того, я чувствовал, что пальцы костенеют, грозя превратиться в когти, как у птиц, а то и вовсе сжаться в кулаки. Злые слёзы давили на глаза со стороны черепа. В общем, я был сама неадекватность.

   - Вы все только и повторяете "случайность", и "самоубийство". Ты не видишь фактов! Никто их не видит!

   Сашка отступила на шаг, споткнулась об останки стола и чуть было не полетела спиной вперёд на ступеньки. Я поймал её, сильно сжав запястье, она оттолкнула меня, опустилась на корточки и закрыла лицо руками. Почти как тогда, под мостом. Голос звучал глухо, с каким-то костяным отзвуком, так, будто там, под ладонями, стукались её челюсти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   - Я просто не хочу, чтобы смерть Томаса так опошляли... если он решил уйти из жизни добровольно, незачем приплетать сюда каких-то маньяков!

   - Я докажу, что всё это не просто так, - зло сказал я. Кровь гулко ухала в висках. За шиворот просыпалось немного земли, я протянул за спину руку и оттопырил майку, чтобы избавится от неприятного крошева.