Танцы с медведями - Майкл Суэнвик

Агент с еле заметным оттенком беспокойства взглянул на карманные часы.

— Что могло задержать моих связных? Бледнолицые никогда не опаздывают.

— Вы уже в четвертый раз с момента начала разговора проверяете свои часы. Время поджимает?

— Просто у меня назначена еще одна встреча, на которую мне бы не хотелось опаздывать.

— Но ведь наверняка задержку можно объяснить.

— К сожалению, она не из тех дам, кто принимает объяснения.

— Понимаю — у вас будет свидание личного характера.

— Именно, — уныло кивнул агент. — Или было таковым.

— Тогда не вижу проблемы. Я знаю бармена «Ведра гвоздей». Он с удовольствием возьмет ваши коробки на хранение за небольшую мзду. Давайте! Я помогу вам их занести.

Агент снова взглянул на часы.

— Я все равно не успею, и, уверен, моя медлительность дорого мне обойдется, — посетовал он и прибавил с ноткой мольбы в голосе: — Может, вы согласитесь… но, конечно же, нет. С моей стороны безответственно даже думать об этом.

Чутье мгновенно подстегнуло Даргера.

— Я?! Я не грузчик, сударь! И не поденщик, которого можно нанять с улицы. Я сделал вам предложение только из христианского милосердия. — Он развернулся на каблуках, словно собираясь уйти.

— Подождите, сударь! — воскликнул агент. С внезапной решительностью он начал быстро пересчитывать купюры в бумажнике. — Вы кажетесь порядочным человеком. Думаю, вы охотно выручили бы товарища, попавшего в мучительные сети любви.

— Ну…

— Спасибо, сударь. Как вас зовут?

— Джордж Солтимбанк, — ответил Даргер. — Из Хапсбургских Солтимбанков.

— Я сразу понял, что вы из благородных, сударь, — просиял агент, пихая Даргеру в руки купюры. И уже через плечо добавил: — Вернусь через два часа, максимум через три!

Плотники наконец закончили работу. Довесок налил каждому по стопке водки, и они дружно выпили за новую винтовую лестницу на крышу посольства и за сияющий купол верхушки здания. Довесок видел, как на дальнем конце комнаты по ту сторону экрана расхаживает взад-вперед Зоесофья, беспокойная, как пантера. Но поскольку неандертальцы не позволили бы ей перейти в «зону видимости», пока посторонние мужчины не уберутся прочь, это не слишком его волновало.

— Я велю казначею выдать каждому из вас премию в размере дневной оплаты, — сказал он работягам.

Услышав добрую весть, они так искренне его восславили, что Довесок снова достал бутылку для второго, а затем и для третьего круга тостов.

Когда Довесок проводил народ до дверей, Зоесофья на всех парусах вылетела с женской половины. Неандертальцы отступили перед молниями, которые метали ее глаза.

— Как ваш казначей, — прошипела она, — я не собираюсь выплачивать премию плотникам за работу, за которую им уже заплачено и на которую их вообще не стоило нанимать. Более того, и это также входит в мои полномочия старшего по финансам, мой долг — сообщить вам, что деньги у нас кончились! Теперь мы живем за счет нескольких кредитных линий, обеспеченных трижды перезаложенным имуществом.

— Именно поэтому я столь щедр. Если кредиторы заметят, как мы считаем копейки, они мгновенно утратят веру в нашу финансовую стабильность.

— Стабильность?! Мы прячемся в карточном домике, готовом обрушиться от малейшего дуновения ветра, к которому вы добавили совершенно ненужный купол!

— Милая Зоесофья, вы жестоко раните меня. Просто позвольте мне показать вам мое творение, и, уверен, вы согласитесь, что деньги потрачены не зря.

Под взглядом Зоесофьи окаменел бы и василиск.

— Очень сомневаюсь.

— Составьте мне компанию, и обещаю, что увиденное вам понравится.

И Довесок повел Жемчужину вверх по лестнице. Добравшись до купола, он опустил крышку люка и запер на засов.

— Это чтобы нас не побеспокоили, — пояснил он и обвел панораму лапой. — Разве Москва отсюда не прекрасна?

Расшитый узором из зеленых и желтых рябиновых листьев кисейный экран обтягивал купол и позволял им все прекрасно видеть, оставаясь при этом защищенными от любопытных глаз. Солнце сползало по небу, окрашивая облака медом и пурпуром, которые в руках художника менее искусного, чем сама Природа, показались бы аляповатыми и банальными.

А над крышами возвышался Кремль. Он вздымался над ветхим морем домов, подобно громадному кораблю, который начал крениться, прежде чем уйти под воду.

— Меня зрелище не трогает, — произнесла Зоесофья и быстро обошла восьмиугольный купол по периметру.

Вдоль стен имелись мягкие скамьи, чья ширина располагала скорее к лежанию, нежели к сидению. Внезапно она развернулась к Довеску.

— Что ж… место и время не хуже любого другого. Но завтра ты встречаешься с князем Московии, — внезапно она обратилась к Довеску на «ты». — Я буду тебя сопровождать. — Затем, когда Довесок покачал головой, возразила: — Я уже предупреждала тебя, что мы с сестрами можем устроить тебе неприятности. Однако ты тогда не принял мои слова всерьез и не принимаешь сейчас.

— С чего ты взяла? — сухо заметил Довесок. — Я совершенно искренен.

— О, нет. Ты мне не веришь, — жестоко улыбнулась Зоесофья. — У каждой из нас есть воздыхатели — и нам легче легкого убедить их, что без твоего присутствия Московия станет гораздо лучше. Русские — прямой народ, и нам придется хорошенько постараться, чтобы убедить их в том, что твоя смерть должна быть долгой и болезненной. Но мы умеем быть весьма убедительными. Ты жив лишь благодаря нашей милости, и до сих пор мы терпели тебя только потому, что нам требовался представитель для организации нашей общей свадьбы. К сожалению, ты проявил некомпетентность. Ты чересчур самодоволен и, я бы сказала, назойлив. В итоге у меня сложилось впечатление, что ты и твой отсутствующий друг… в общем, вы оба законченные негодяи!

— Я знаю, из каких глубин исходит твоя страстность, — заявил Довесок торжественно. — Ибо я чувствую то же самое. — Он взял ее руку в перчатке и поцеловал костяшки пальцев.

Зоесофья выдернула руку.

— Ты спятил?!

— Милая моя, как раз наоборот, ибо я долго и тщательно все обдумывал. Слушай внимательно… Еще в Византии в вас была заложена навязчивая идея, делавшая малейшее прикосновение мужчины для вас ядовитым, а интимные ласки смертельными. Однако я видел, как ты и остальные Жемчужины обнимались и награждали друг друга невинными поцелуями в щеку. Я был свидетелем, как вы голыми руками играли с котятами и яркими птичками, и без малейших последствий. Почему?

— Очевидно, потому, что ни женщины, ни котята, ни птицы не являются мужчинами.