Моя шокирующая жизнь - Эльза Скиапарелли

Ко мне часто приходил Дали. Мы вместе создали пальто с множеством карманов по одной из его знаменитых картин. Черная шляпа в форме башмака с фетровым каблуком, торчавшая как маленькая колонна, – еще одно наше совместное произведение. Моя знакомая мадам Реджиналд Феллоуз (для друзей Дейзи) всегда одевалась безупречно и, когда появился последний крик моды, тут же его освоила. Не пропустила она и другую мою шляпу, похожую на баранью отбивную, с белым тюлем на конце «косточки». Именно «баранья отбивная» больше чем что-нибудь другое упрочила репутацию Скиап как эксцентричного модельера. Дейзи носила ее не моргнув глазом, и некоторые хроникеры никак не могли об этом забыть. Время от времени, испытывая желание пустить стрелу в сторону Скиап, снова упоминали об «отбивной»: вот, мол, доказательство так называемой сложности, которую она вносит в свои туалеты. Все остальное, что внесло вклад в становление ее Дома моды, при этом забывалось.

Знаменитая шляпка Скиапарелли в виде дамской туфельки, созданная по дизайну Сальвадора Дали, 1937

Жан Кокто сделал для меня рисунки голов. Некоторые я воспроизвела на спине вечерних манто, а одну, с длинными желтыми волосами, доходящими до талии, на костюме из серого полотна. Мы часто с ним виделись. Он уже попробовал себя в кино, в сюрреалистическом фильме «Смерть поэта» с оператором Манном Реем[85]. Фильм имел успех у поклонников авангарда, но публика его не оценила: это что-то совсем не похожее на тогдашние произведения Кокто. Казавшийся воплощением духовности, в разговоре он поражал собеседников меткими и точными аргументами. Однако в последнее время он сильно изменился. Его произведения продолжают быть выдающимися, но он уже учитывал мнение рядовых людей.

Я вовсе не собираюсь выступать с критикой, просто хочу подчеркнуть, что Кокто быстро понял: чтобы преуспеть, приходится допустить существование посредственности. Несмотря на застежки-молнии, «королева-пуговица» продолжала царить у нас. Использовались самые невероятные предметы: животные, перья, карикатуры, весы для писем, цепочки, замки, прищепки, леденцы… Какие-то были деревянными, другие – из пластмассы, но ни один не похож на пуговицу. В то же время наши оригинальные украшения, эмалевые колье в виде плюща, продавались с рекордной скоростью, как и первые браслеты и серьги из плексигласа. Нарисовали их люди удивительного таланта; один из них – Жан Клеман, гениальный в своем деле, настоящий французский ремесленник, он работал с таким пылом, что это уже походило на фанатизм. Он появился у нас в последний момент, когда мы уже потеряли всякую надежду найти что-нибудь еще, чем скреплять одежду. Торжествующая улыбка освещала его лицо, когда Жан опустошал свои карманы, помещая все содержимое мне на колени и с тревогой ожидая моей похвалы. Когда ему нечего было делать, он изобретал всяческие странные механические штучки, например значки, мы их носили на отворотах, и они светились ночью. Поэт Луи Арагон и его жена Эльза Триоле нарисовали бусы, напоминавшие таблетки аспирина. Теперь мне делает пуговицы двоюродный правнук Виктора Гюго.

Костюм Скиапарелли по дизайну Жана Кокто, 1937

Мы много работали, но так же много и развлекались. Коллекции следовали одна за другой, каждая была посвящена определенной теме.

Марлен Дитрих в вечернем платье от Скиапарелли, ок. 1930

В «языческой» коллекции женщины выглядели так, будто сошли с полотен Боттичелли, в венках, с лепестками изысканных цветов, вышитых на классических платьях, длинных и обволакивающих. Была коллекция «астрологических» платьев с гороскопами, звездами, луной и солнцем, повсюду проникавшими своими дрожащими лучами. Самая бурная и смелая коллекция посвящалась цирку Барнума[86], когда Бейли, Грок и Фрателлини в бешеной сарабанде запускались по заслуживающим уважения салонам, импозантным лестницам, через окна и наружу… Оттиски клоунов, слонов, лошадей появились на одежде с надписью «Осторожно – окрашено!». Вместо сумок – шары, вместо перчаток – гетры, вместо шляп – рожки с мороженым, дрессированные собаки, ученые обезьяны… Все эти знамения времени принимались с энтузиазмом. Никто и не думал ворчать, как-нибудь вроде: «И кто это станет носить?!» Удивительно, что Скиап не потеряла ни одной из своих богатых и благонравных клиенток с консервативным вкусом, но завоевала новых; среди которых, конечно, были все звезды. Марлен Дитрих, примеряя шляпки, сидела в своей знаменитой позе со скрещенными ногами и вечной сигаретой, как в фильме и как никто, кроме нее, не умел… Клодетт Кольбер[87] проказливо подмигивала. Норма Ширер[88], имя говорит само за себя. Мерль Оберон[89], надушенная как царица Савская. Лорен Богарт[90] с аристократическим лицом и бруклинской лексикой произносила длинное и глубокое «Бонжу-у-у-ур!», звучавшее как высокая нота… Гэри Купер[91], застенчивый, с глазами цвета морской волны, следовал за своей последней победой. Мишель Морган[92] только что вышла из закутка консьержки, своей матери. Аннабела с видом мальчика-подростка играла взрослую женщину в фильме Рене Клера. Симоне Симон[93] разрывалась надвое перед примерщицей платья, которое не хотела носить, вопреки желанию Сашá Гитри[94]. Констанс Беннет[95], преображенная в лисицу – столько лисиц крутилось вокруг нее. Приходили еще Глория Свенсон[96] и Сесиль Сорель[97].

Джоан Фонтен и Норма Ширер в фильме «Женщины»

В противоположность Мей Уэст, Сесиль Сорель дала нашему персоналу представление о своей жизни. Она не просто вошла, а совершила выход, похожая одновременно на Атоса, Портоса, д’Артаньяна, Селимену[98], Нику Самофракийскую и Безумную из Шайо[99], создав из самой себя целый кортеж. Ей предстояло появиться на конкурсе элегантных автомобилей, и она заказала длинный красный плащ. Мы сделали ей такой, что он волочился по полу, но Сесиль сочла его недостаточно длинным – нужно было длиннее и длиннее… Мы подумали, что она будет представлять «Роллс-Ройс» или «Изотта-Фраскини». Наконец плащ удовлетворил ее желаниям, испробовать его она решила на Вандомской площади, мы все бросились к окнам посмотреть. Сесиль царственно проникла в малюсенький открытый «ситроен», встала сзади, приняла позу как можно более в духе «Комеди Франсез» и жестом дала понять шоферу, чтобы ехал. Отважная маленькая машинка принялась крутиться вокруг площади, в то время как Сесиль Сорель оставалась стоять, а плащ развевался у нее за спиной, как огромное знамя. После нескольких кругов она вылезла из автомобиля, закинув за руку шлейф. Если бы присуждался приз, она бы его получила!