Чингисхан: Покоритель Вселенной - Рене Груссе

Спустя время показался вдали еще всадник. За его ногами можно было различить ноги другого человека. То были Угэдэй с Борохулом. Борохул поддерживал раненного в шею Угэдэя. Губы Борохула были алыми: по монгольскому обычаю он тщательно высосал кровь из раны юноши. При виде их сердце Героя сжалось и из глаз этого железного человека брызнули слезы…

Произошло же следующее. Стрела задела одну из вен Угэдэя. От боли он упал с лошади. Борохул тут же соскочил наземь в решимости защитить своего господина. Ночь он провел возле него, отсасывая кровь из раны. Утром Угэдэй все еще был слишком слаб, чтобы сидеть на лошади самостоятельно. Вот почему Борохул посадил его к себе… Чингис вздул огонь и прижег сыну рану. Пиала кумыса окончательно поставила юношу на ноги.

«Мы загребем монголов в полы халатов, словно скотский помет!»

Подводя итоги, можно сказать, что сражение не дало кераитам желаемого результата. Монголы потрепали их основательно. Как доложил Борохул, судя по облаку пыли, они двигались вдоль Мау-ундурских высот, в сторону Улаан-бурухата. Чингисхан был готов к любому повороту событий.

— Если вздумают преследовать, примем бой… А если неприятель бежит, мы нападем на него в обход!

Несколько приободрившись, он поднялся вверх по Улхой Шилугельчжиту и стал лагерем в окрестностях Далан-нэмургеса, то есть, как нам представляется, на западном склоне гор Оболо-хабала и Союлзи, иными словами, на западном склоне Большого Хингана. Таким образом, Чингисхан оказался в самой крайней точке Восточной Монголии, почти за пределами родины, чуть ли не в принадлежавшей Пекину Маньчжурии и едва ли не в положении изгнанника. Но правда и то, что чем более он приближался к Большому Хингану и удалялся от печальных степей нижнего Керулена и Буир-нора, тем чаще ему встречались пастбища и густые леса, тянувшиеся вдоль подножия хребта, где его конница смогла восстановить силы, потерянные во время поспешного отступления.

Чингисхан призвал к себе Хадаан-Далдурхана, которому пришлось проститься с женой и детьми и поспешить к государю. Хадаан сообщил Есугаеву сыну интересные сведения о царивших в кераитском лагере настроениях. Ван-хан упрекал сына за то, что тот втянул его в грязную войну против старого союзника, и считал, что полученная Сангумом рана была наказанием вполне заслуженным. Правая рука Тоорила, Ачих-ширун, его увещевал:

— Полноте, хан! Государь мой!

Втайне о сыне — ты помнишь? — мечтал.Жертвы-курения духам ты слал,Слезно молитвы святые творил,«Абай-абабай» постоянно твердил,

будь же милостив к Сангуму!..

Между прочим, он заметил Тоорилу, что добрая половина монгольских племен сражалась под бунчуками Алтана, Хучара и Чжамухи на стороне кераитов.

— А тех, темучжинцев, мы загнали в леса. Покажись только они на глаза, так мы загребем их в полы халатов, словно скотский помет. Мы им покажем!..

Не слишком обрадованный рассказом Хадаан-Далдурхана, Чингисхан покинул район Далан-нэмургеса и спустился вниз по Халхе, текущей с гор в сторону Буира. Собрав остатки войск, он с тринадцатью сотнями пошел по левому берегу Халхи, а идти по противоположному берегу приказал другим тринадцати сотням, в состав которых вошли урууты и манхууды. Во время этого перехода монголы промышляли звероловством.

Вождь манхуудов, отважный Хоилдар, рана которого еще не вполне затянулась, вопреки Темучжинову наказу принял участие в охоте. Его рана открылась, и он умер. Чингисхан похоронил своего верного слугу на склоне горы Орнаут, среди скал.

В том районе, неподалеку от места впадения Халхи в Буир-нор, обреталось монгольское племя унгиратов, возглавляемое вождями Терге и Амель. Это было родное племя Борте, жены Героя. Чингис послал к нему Чжурчедея, чтобы напомнить о старинных родственных связях.

— Если они помнят свою песню, — наставлял он посла, —

Мы, унгиратское племя,С давних времен знаменитыКрасотою и статностью дев, —

то обойдемся с ними по-хорошему. Если выкажут непокорность, будем биться…

То ли на тех подействовало имя красавицы Борте, то ли ее единоплеменники посчитали себя слишком слабыми, чтобы сопротивляться Чингисхану, только они покорились ему без спора оружия и позволили его людям расположиться у себя в стойбищах на отдых.

«Жалоба Чингисхана»

Чингисхан разбил свои шатры на берегах небольшой речки Тунге, где-то между Буиром и озером Колен. Его конница набиралась сил на полях, поросших редким тальником и питаемых подземными водами. «Стою на восточном берегу речки Тунге. Травы здесь прекрасные. Кони наши блаженствуют». Именно оттуда он направил к Ван-хану, его сыну Сангуму, Чжамухе, Алтану и Хучару своих слуг Архай-Хасара и Сукегая с устным — в том обществе письменности еще не знали — рифмованным посланием, в котором перечислялись все его обиды на них.

Так называемая «Жалоба Чингисхана» при всей откровенности и горячности выражения чувств, волновавших ее автора, по сути, является весьма хорошо составленным политическим манифестом.

«Что ты, хан и отец мой, вздумал пугать нас в гневе своем? С чего это ты так пугаешь, что под сиденьем скамьи оседают, а кверху идущий дым в стороны разлетается? Что с тобою, батюшка мой, хан?

Иль расстроили неправые?Иль науськали завистливые?

Помнишь ли, о чем мы говорили с тобой, хан и отец мой?

Змеи ли зубастыеНам клеветою шипят —Мы клевете не поверим,С другом увидимся,Другу мы веру дадим.Разве не было такого уговора?

А ныне, хан и отец мой, разве ты объяснился со мною лицом к лицу?

Змеи ль клыкастыеЗлобу внушают нам, —Злобу отбросим мы,Друга послушаем,Другу лишь веру дадим.

Разве не было такого уговора? А теперь, хан и отец мой, разве ты переговорил со мною с глазу на глаз прежде, чем расходиться со мною? Тебе ведь известно!

Как ни мал я числом,Многолюдных не стану просить. Как я родом ни худ,Благородных не буду молить

Когда у повозки о двух оглоблях сломается одна, и волу ее не свезти. Не так ли и я был твоею второю оглоблей? Когда у двухколесной телеги сломается одно колесо, нельзя на ней ехать. Не так ли я был у тебя вторым колесом?»

Далее Чингисхан перечислил все услуги, оказанные кераитскому государю его отцом, Есугаем, и им самим, о которых мы уже говорили по ходу дела. Кстати, не забыл он упомянуть и о зверствах Ван-хана, умертвившего собственных братьев: Тай-Тамур-тайши и Буха-Тамура, — за что был свергнут с престола дядей Гур-ханом, и понадобилось вмешательство Есугая-баатура для восстановления его в правах. Во второй раз Ван-хан был лишен трона родным братом Эрке-Харой, которого он тоже пытался уничтожить, но в тот раз царство ему вернул Чингисхан.