Чингисхан: Покоритель Вселенной - Рене Груссе

Ободренный подобными речами, Сангум тут же послал своих людей к отцу с поручением склонить его на сторону заговорщиков. Упрекая старика в слепоте и глухоте перед лицом смертельной опасности, каковой являлись честолюбивые планы Чингисхана, послы Сангума настойчиво уговаривали его напасть на Есугаева сына. Ван-хан, которому, вероятно, претило вероломство мятежников, отвечал:

— Зачем вы так судите о моем сыне Темучжине? Ведь он доселе служил нам опорой, и не будет к нам благоволения Неба за подобные злые умыслы на сына моего. Чжамуха ведь переметный болтун. Правду ли, небылицу ли он плетет — не разобрать!

Ответ отца не охладил решимости Сангума, и он предстал перед отцом лично, имея в запасе некий веский аргумент:

— Смотри! Ты еще жив, а он уже почти с нами не считается! Что же будет потом? Он делает все, чтобы я не получил в наследство кераитское царство, с таким трудом собранное еще твоим отцом Хурчжахузом!

Но Ван-хан упорно не хотел разрывать отношения с Чингисом. Более всего он боялся превратностей, коими полны войны, особенно междоусобные.

— Моя борода седа, и я хочу прожить остаток дней своих спокойно… Но вы меня и слушать не хотите…

Рассерженный Сангум вышел, громко хлопнув кошмой, служившей дверью.

Видя гнев сына, старик вынужден был уступить, правда, возложил всю ответственность за предательство и его последствия на домогателя.

— Это дело ваше: делайте, что только вам под силу, — заявил он Сангуму, явно сомневаясь в успехе его затеи.

Большего тому не требовалось. Его союзники тем временем начали действовать. Так, Чжамуха пожег все Чингисовы пастбища. Но поджог кустарников войной еще не являлся. Сангум намеревался схватить самого Темучжина. Шел 1203 год. Была весна. Тоорилов сын решил дать согласие на межсемейный брак, когда-то предложенный Чингисханом, пригласить его на пир по случаю помолвки и там устроить ему ловушку.

Получив приглашение, Чингисхан в сопровождении нескольких надежных людей отправился к Сангуму, ничего дурного не подозревая. По пути он заночевал у Мунлика, как мы помним, вассала его отца. Тот указал гостю на его неосторожность:

— Они только что нас унижали и отказывались выдать Чаур-беки… теперь, наоборот, сами приглашают на сговорный пир. Как это может быть, чтобы люди, которые только что чванились, вдруг согласились отдать дочь и сами пригласили? Чистое ли тут дело? Вникнув во все это, неужели ты поедешь? Давай-ка пошлем извинение в таком роде, что, мол, кони отощали, надо подкормить коней.

Чингисхан нашел совет разумным и вместо себя послал к Сангуму Бухатая и Киртая. Увидев их, заговорщик понял, что его план разгадан.

Табунщики спасают Чингисхана

Западня не сработала, и тогда получивший от отца карт-бланш Сангум решил предпринять внезапную атаку, чтобы, не дав Чингисхану возможности подготовиться к обороне, окружить, схватить и уничтожить его.

Военный совет, прошедший с участием главных кераитских вождей, постановил сохранить принятое решение в глубочайшей тайне. Курултай состоялся вечером, и уже утром следующего дня заговорщики должны были выступить.

Возвратившись к себе, один из кераитских нойонов, Церен-эке, сказал своим:

— Решено завтра утром окружить его и схватить. Воображаю, что бы дал Темучжин тому человеку, который отправился бы к нему да передал эту весть!

— К чему твоя вздорная болтовня? — заметила его жена Алахчит. — Ведь слуги, чего доброго, примут ее за правду!

Случилось так, что как раз в тот момент в юрту вошел с корчагой молока Бадай, их табунщик. Услышав речи хозяина, он передал их своему товарищу, Кишлиху, такому же пастуху, как он сам. Тому тоже захотелось послушать, о чем говорили хозяева. Сквозь войлок юрты он услышал, как Церен-эке беседовал с сыном. Отвечая отцу, Нарин-кеень сказал:

— Тому, кто нас подслушивает, надо будет отрезать язык.

От этих слов сердце у табунщика похолодело. Но именно ему, Кишлиху, хозяйский сын, как бы между делом, терпугом очищая стрелы, вскоре приказал:

— Поймай-ка да приведи сюда обоих меркитских коней: беломордого да белогнедого. Привяжи их. Чуть свет надо ехать.

Кишлих вернулся к Бадаю.

— А ведь твоя правда, — поделился он своими мыслями с приятелем. — Все подтвердилось. Теперь давай-ка мы поедем дать знать Темучжину.

Когда стемнело, они зажарили молодого барашка, вскочили в седла и растворились в ночи.

Еще и не развиднелось как следует, а табунщики уже стояли у двери Чингисовой юрты, прося разрешения войти.

— С позволения хана, — доложили они ему, — тут нечего сомневаться и раздумывать: они порешили окружить тебя и схватить.

Немедленно отдав распоряжения свите, Чингисхан поднял лагерь по тревоге. Бросив все, что могло помешать, в том числе часть домашней утвари и всю нехитрую кочевническую мебель, он погнал лошадей на восток, где находилась бывшая страна татар, завоеванная им год назад, то есть в поречье Халхи, к отрогам Большого Хингана.

Сшибка у Красного тальника

Подойдя к Мау-ундурским горам, Чингисхан поставил в арьергард отряд преданного ему Джелме, а сам пошел дальше на восток. Во второй половине следующего дня он сделал привал в песках Харахалчжин-элста, где наконец подкрепился. Теперь Чингисхан находился в долине реки Халхи, в пограничной зоне, на западе ограниченной солончаками и островками пустыни, где пески Гоби вклиниваются в степь. По мере приближения к Хингану растительность степи становится гуще, и вскоре заросли ивы и ильма, а затем тополя и березы своим появлением предупреждают путника о существовании огромного леса, покрывающего склоны Хингана и его хребет, синеющий на горизонте. Однако «припудренные» песком травы и кусты не позволяют ему забывать о соседстве пустыни, раскинувшейся на юг и восток.

…Люди еще продолжали свою бивачную трапезу, когда прискакал Чикитай-ядир, пасший табун монгольского вождя Элжидая. Принесенное им известие было тревожным: пригнав лошадей подкормиться атавой, он вдруг заметил вдалеке клубы пыли, поднявшиеся у подножия Мау-ундура, в районе Красного тальника (Улаан-бурухата).

— Сомнения нет. Это враг.

Так решил Чингисхан. Приказав привести лошадей и оседлать их, он впереди всех поставил уруутов и манхуудов, считавшихся одними из наиболее доблестных монгольских племен, чьи вожди происходили от тех же мифических предков, что и Темучжин. Враги, кераиты, подойдя на расстояние видимости, тоже изготовились к схватке.

— Кто у «сынка» Темучжина в состоянии принять с нами бой? — спросил Ван-хан Чжамуху.