Искусство и религия (Теоретический очерк) - Дмитрий Модестович Угринович

католическом соборе святой Гедвиги (Берлин), восстановленном в начале 60-х годов (он был разрушен во время войны), многочисленные рисунки „страстей Христовых" выполнены западногерманским художником-экспрессионистом. В полуподвальном помещении собора важное место заняли модернистские скульптуры на религиозные темы, сюжет и смысл которых можно понять только благодаря поясняющим табличкам. Становится все более модным модернистское оформление многих традиционных для католического культа изображений, в частности распятия. Так, в павильоне Ватикана на Брюссельской всемирной выставке центральное место занимало распятие, которое было решено целиком в абстрактно-модернистском стиле и лишь весьма смутно напоминало контуры распятой человеческой фигуры. Более того, в 1973 г. в Ватикане открылась выставка произведений „религиозного искусства", в которой были представлены картины Гойи, Гогена, Шагала, Дали, Пикассо, Матисса, Модильяни, Леже, Гуттузо, скульптуры Родена, Барлаха, Манцу [1].

[1 См.: Творчество, 1973, N9, с. 25.]

Еще недавно католическая церковь относилась ко многим из этих художников резко критически, осуждая их попытки трактовать библейские темы и сюжеты „свободно", независимо от церковных традиций и канонов. Сейчас Ватикан демонстрирует максимальную терпимость к современному искусству, пытаясь использовать его в своих целях.

Чем объяснить сближение католицизма с модернизмом в искусстве? Может быть, здесь речь идет лишь о „погоне за модой", лишь о „желании быть с веком наравне? Хотя эти мотивы и играют известную роль, но не они являются главными. Сближение католицизма с модернистским искусством определяется прежде всего тем, что, по мнению католических апологетов, модернизм, деформируя реальность, схематизируя или разрушая естественные земные образы вещей, явлений и людей, позволяет дать своим деформированным образам религиозное истолкование, позволяет связать их со сверхъестественным.

По мнению крупнейшего католического философа Ж. Маритена, стремление к сверхъестественному роднит современного художника с метафизиком. „Один (метафизик) схватывает духовное в идее, другой (поэт) улавливает в плоти… Оба ищут сверхреальность, которую один достигает в природе вещей, а другой стремится коснуться в каком-либо символе" [1].

[1 Цит. по: Вестник МГУ. Сер. Философия, 1974, N 3, с. 71.]

Но „сверхреальность" достигается, по мнению католических идеологов, наилучшим образом в нереалистическом искусстве. Так, католический эстетик В. Локкет считает, что „искусство Ренессанса было скорее человеческим, чем христианским". Говоря о работах выдающихся мастеров эпохи Возрождения, он замечает, что „с позиции середины XX столетия с нашими стремлениями к абстрактным ценностям и символическим представлениям они кажутся менее удачными, чем работы готического периода". Обсуждая попытки реалистического изображения Христа, другой католический эстетик - Г. Коуп пишет: „Такая степень реализма может иметь противоположный эффект и вести к неверию в теологическое утверждение, что слово бога создало плоть и проявило его славу. Для передачи религиозных убеждений фотографизм в искусстве хуже чем бесполезен и следует использовать другие формы"[1]. В одной из книг, посвященных современному церковному искусству, католическими теологами делается попытка с помощью богословских аргументов обосновать необходимость отказа от реалистических образов в культовом искусстве. „…Церковь, - говорится в этой книге, - не нуждается в образах: культовый образ в его собственном смысле чужд ей. Образы ни в коем случае не являются необходимыми для ее культа… Что действительно должно дать церковное искусство, так это знаки, обозначающие бесконечного бога: не культовый образ, который сам становится богом, не видимое воплощение бога, а лишь напоминание о нем"[2].

[1 Цит. по: Вестник МГУ. Сер. Философия, 1974, N 3, с. 74.]

[2 HenzeA., Fikhaut Th. Contemporary Church Art. N.Y., 1956, p. 19.]

Католические теоретики понимают, что изображение религиозных образов в человеческих, земных формах, изображение, воспроизводящее все реальные особенности обычных людей, таит в себе реальную опасность низведения божества до уровня человека, утраты его сверхъестественной сущности. „Реалистическое искусство, - утверждает католический философ О. Брайен, - терпит неудачу, когда человеческим формам не удается преступить свои пределы, так что бог, который изображен на портрете, становится только „человеком, говорящим громким голосом" [3]. Поэтому католические теоретики подчеркивают преимущество модернистских приемов художественного воплощения сверхъестественного, которые, по их мнению, оперируют „сверхчеловеческими формами".

[3 Цит. по: Вестник МГУ. Сер. Философия, 1974, N 3, с. 74.]

К каким же „сверхчеловеческим формам" призывают католические идеологи? Они вынуждены отказаться от крайних проявлений абстракционизма, в которых полностью распадаются художественные образы. Подобное искусство, как хорошо понимают деятели католицизма, не может выполнить своего назначения в церкви, ибо оно не вызывает к себе эмоционального отношения, не способно художественными средствами выразить бога как особую сверхъестественную личность. Католические сторонники использования модернистского искусства в церкви вынуждены признать, что „существует, конечно, внутренняя трудность в делании какого-либо визуального представления „личного бытия", „личности" или „личного взаимоотношения" без использования человеческих фигур как средств выражения".

Поэтому католическая эстетика отказывается от крайностей абстракционизма, которому свойственны „безличностные символы". По мнению Г. Коупа, единственно возможным решением проблемы следует считать „полуабстрактные фигуры", и в частности фигуры Христа, созданные художником Руо. Жак Маритен также приветствовал творчество Жоржа Руо и Марка Шагала. „Каждая композиция Шагала, - писал он, - истинный взрыв поэзии, тайна рядом с самой ясностью - есть одновременно и реализм, и самый интенсивный спиритуализм" [1].

[1 Цит. по: Современная буржуазная эстетика. М., 1978, с. 159.]

Итогом рассуждений католических идеологов является, таким образом, компромиссное решение, признающее важность для церкви модернистских, нереалистических форм изображения, но предостерегающее от полного распада образной основы искусства. Этот компромисс не случаен. Он определяется неспособностью христианских апологетов преодолеть постоянное противоречие церковного изобразительного искусства, противоречие между идеей бога, противостоящего людям, и необходимостью изображать этого бога в земных, человеческих формах [1].

[1 Об интерпретациях религиозными зарубежными идеологами проблемы соотношения искусства и религии см.: Михневский Д. В. Проблема соотношения искусства и религии в современной немарксистской зарубежной литературе. - Атеизм, религия, современность. Л., 1973, с. 170-189.]

Религиозное искусство прошлого и современность

Марксизм-ленинизм всегда исходил и исходит из того, что без глубокого изучения культурного наследия прошлых исторических эпох нельзя создавать культуру нового, социалистического общества. В. И. Ленин резко критиковал деятелей “Пролет-культа”, пытавшихся нигилистически отрицать значение культурных ценностей, созданных в эксплуататорском обществе. „Пролетарская культура, - указывал Владимир Ильич, - не является выскочившей неизвестно откуда, не является выдумкой людей, которые называют себя специалистами по пролетарской культуре. Это все сплошной вздор. Пролетарская культура должна явиться закономерным развитием тех запасов знания, которые человечество выработало под гнетом капиталистического общества, помещичьего общества, чиновничьего общества" [2].

[2 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 304-305.]

Ж. Руо. Христос униженный

Современная социалистическая культура может успешно развиваться лишь при условии усвоения и использования всего ценного в области культуры, что было создано предшествующими поколениями людей.

К числу