Записки военного дознавателя - Марк Воронин

бойцов с тем, чтобы их обрадовать замечательной новостью о предстоящей покраске плаца под дождем вместо скучного ночного сна.

***

Где-то к часу ночи из найденных на стройке реек было сколочено нечто, похожее на домик, унесенный ветром с какой-то детской площадки, в котором, впрочем, вполне мог находиться один взрослый человек. Крыша была накрыта тремя плащ-палатками, и потому во внутрь вода уже не текла. Надо отметить, что в свое время, плац был, видимо, построен очень профессионально. Во всяком случае, площадка под него была выровнена идеально, и потому вода в «домик» по асфальту практически не затекала. Во всяком случае, чтобы избежать случайной течи, было уже достаточно проложить по периметру тряпки, что и было сделано.

Прапорщик Червинский на все это смотрел с крыльца КПП серьезно, но скептично. Он не верил в торжество армейской мысли, видимо, уже довольно давно. Надо отметить, что обстоятельства моего знакомства с ним были тоже не совсем ординарны, впрочем, как и все в моей армейской жизни. Дело в том, что я и еще пару человек получали обмундирование в Чернигове на армейском складе, что более, чем в семидесяти километрах от части. Полный комплект обмундирования это ворох всевозможных одежд и обуви, весом не менее двадцати пяти килограммов, который, будучи сваленным в кучу, может вполне достать до пояса человеку среднего роста. Естественно, никому и в голову прийти не могло прислать нам на помощь машину, хотя бы и грузовик. А потому, все полученное на складе имущество мы завернули в плащ-палатки и двинулись, словно караван верблюдов к автостанции. Однако прапор-кладовщик вручил нам фуражки с красным околышем, как у пехоты, приговаривая, мол, ничего, ваш кладовщик потом обменяет на черные. Спорить никто не стал – все еще были зеленые как весенняя трава, и верили только в хорошее.

Придя, как идиоты в красных фуражках к Червинскому, а именно он был заведующим вещевым складом, мы застали процесс выдачи сапог новому пополнению.

– Товарищ прапорщик, у меня же размер не сорок второй, а сорок третий! – боец жалобно протягивал сапоги Червинскому, но тот был неумолим как Нерон:

– Ничего! Ногти на ногах обрежешь – будет как раз! Следующий!

Следующими влезли мы:

– Нам бы вот фуражки поменять на черные!

Червинский, словно ожидавший от нас подобных выпадов, молча достал огромную амбарную книгу, и, послюнив палец, принялся молча искать нужную страницу:

– Ага! Вот! Нашел. Смотри сюда! – он ткнул пальцем в середину страницы.

– Что это? – не поняли мы.

– Реестр, не видишь что ли?! Я не получаю красных фуражек!– торжествующе отметил он.

– Ну, и что?

– А то, что и от вас тогда принять не могу. А могу только то, что сам получаю. Могу поменять на другой размер, но артикул надо чтоб был тот же. Понятно?

– Но нам на армейском складе сказали…

– Знаю! Никонов сказал, что я поменяю. Не могу. Не знаю, откуда он это взял! Вишь чего написано? – он снова ткнул пальцем в страницу, – «фуражки с черным околышем и для морской волны!»

 «Для морской волны» – это, видимо, была парадная форма, цвета морской волны. В общем, пошли мы тогда, молча, в военторг и купили за свои деньги по нормальной фуражке, заимев при этом бесценный опыт относительно того, что верить в армии нельзя никому, и особенно в тех случаях, когда тебе пытаются дать "слово офицера".

Вскоре один из бойцов залез в импровизированный шатер и зажег лампу. Он высушил асфальт довольно быстро, и затем нарисовал кисточкой полосу. Минут через пять, он натер сапожной щеткой гуталиновые полосы по каждой из сторон белой полосы. Я подошел к Акимычу:

– Валентин, слушай, если работать в таком темпе, то понадобится часов шестнадцать. А у нас четыре-пять в лучшем случае. Давай, может, только самые затертые полосы обновим?

Акимыч задумался.

– Да, то есть надо бы еще четыре таких шатра соорудить… Хотя, нет – лампа-то одна у нас… Ну, давай определим где.

Он прошелся по плацу, делая какие-то замеры, когда мы услышали выстрел. Собственно, это была автоматная очередь, кажется из двух или трех выстерлов.

Акимыч, сорвался и побежал в караул, на ходу крикнув мне, чтобы я шел и сидел на телефоне, что я и сделал. Бойцы под шатром уныло сушили, красили, и затем оттирали свежевыкрашенные полосы гуталином по сторонам. Идиотизм предложенного задания их тоже, похоже, не особенно взволновал: они и не такое видели.

Звонков не было, и я уже начал понемногу дремать, когда в дежурку ввалился мокрый с ног до головы и совершено белый Акимыч. Таким я его еще не видел никогда. И тогда я понял, что несколько минут назад не просто «что-то случилось». Произошло нечто очень страшное, что смогло тронуть – нет не испугать, а именно тронуть даже весьма толстокожего Акимыча. Я медленно встал:

– Что?..

– Шмаков в карауле застрелился…– он сел за стол и как-то весь обмяк, скукожился, и, что было страшнее всего…мне показалось, что он вот-вот заплачет, а это уже совсем никак не вязалось с тем Акимычем, которого я знал, а потому сцена казалась действительно жутковатой.

– Как? – только и смог выдавить я.

– Ну как… так вот… говорил я, что нельзя его в караул ставить. Видно же было, что он совсем уже на подрыве каком-то…

– И что теперь делать?

– Ну что… звонить, докладывать.

– А он где? – спросил я, не уточняя кто, но Акимыч понял.

– В караулке. Принесли только что. Ладно, буду звонить.

Я вышел и закурил. Вот, человек, с которым я стоял вчера в наряде, только что перестал существовать… Что могло случиться меньше, чем за сутки? Мысли двигались плохо, а ноги почему-то дрожали. Я не знал, что делать, что говорить, и кому… да и зачем теперь нужны какие-то слова, и вообще что-либо… Нет, мы с этим парнем совсем не были друзьями, и я ему, скорее сочувствовал, нежели симпатизировал, но я стоял над черной зияющей бездной: вот там он еще был, а вот тут его уже нет, совсем нет…

Через полчаса приехал бригадир, Раньш и Осипов. А еще минут через десять прибежали эскулапы – капитан с Милиционером. Я после видел, как они несли носилки, накрытые шинелью, куда-то в сторону санчасти. Через час явился Раньш и велел писать объяснительные: кто и где находился, кто и что слышал и тому подобное. В казармах загорелся свет, и хоть можно было еще спать часа-полтора, никто уже не ложился.

Часов в десять утра в часть приехал военный прокурор армии полковник Кузнецов и с