Модерный национализм. Глобальные катастрофы и как от них защититься - Виктор Тимченко

Слезами горю не поможешь

Телеграмма Сионистского конгресса с благодарностью Абдул-Хамиду за его «покровительство евреям» вызвала резко негативную реакцию во всём мире. Мир знал Абдул-Хамида как живодёра армянского народа. В адрес конгресса поступили многочисленные телеграммы, в которых армянские, болгарские, русские, польские, еврейские студенты высказывали «своё возмущение и презрение конгрессу за его телеграмму большому палачу Абдул-Хамиду». Сионист Бернар Лазар, один из первых сподвижников Герцля, хлопнув дверью в знак протеста, выходит из исполкома сионистского конгресса…

Остановимся на мгновение. От поддержки сионистской идеи Абдул-Хамидом зависит её воплощение в жизнь. Поэтому евреи пытаются поддерживать с Абдул-Хамидом хорошие отношения, поэтому Герцль едет в Турцию и разговаривает с ним. То, что Абдул-Хамид несёт ответственность за смерть десятков тысяч армян, не дело евреев. Встав на сторону армян, еврейская нация отрезает себе путь к воплощению своей идеи в жизнь. У этих двух наций – две разные задачи, и каждая нация решает свою задачу сама. С точки зрения еврейства, обращение с подобострастным письмом к Абдул-Хамиду – логическое продолжение воплощения еврейской национальной идеи. Другое отношение к Абдул-Хамиду (как к кровавому палачу) было бы предательством ЕВРЕЙСКОЙ национальной идеи.

Мораль в этом случае подчинена достижению цели. Национальная идея поставлена НАД общечеловеческой моралью. Или, точнее, евреи, Герцль пользуются своей, еврейской, моралью, которая держится не на общечеловеческом фундаменте, а исключительно на стремлении достичь цели. С таким – нравственным или безнравственным – подходом мы встретимся в этом разделе ещё не раз.

Поэтому реакция Герцля на протест Лазара была логичной: «Бернар Лазар опубликовал ужасно пошлую заметку против меня по поводу обмена приветствиями между сионистским конгрессом и султаном. Какой интерес, кроме широкого жеста (нравственность – лишь „широкий жест“ – В.Т.), мог он преследовать, защищая армян?». А будущий первый президент Израиля Хаим Вейцман в письме к своей невесте в 1902 году сообщал: «У меня был долгий разговор с (Эдуардом) Бернштейном и его дочерью в Берлине. Я дал ему нагоняй за то, что он берёт под покровительство дело армян, а не еврейское дело».

Поэтому, когда в 1897 году разразилась греко-турецкая война, Герцль сразу же занял протурецкую позицию (от греков ему не надо было ничего), он организовал фонды помощи Турции, добровольцев, врачей для турецкой армии. Он передал секретное послание турецкому послу в Вене, в котором демонстрировал свою преданность Османской империи…

И вот – через годы, в мае 1901 года, – встреча Герцля с Абдул-Хамидом. Герцль просит (за деньги) Палестину. Абдул-Хамид возмущён: «Я не могу продавать и пяди земли, потому что она принадлежит не мне, а моему народу… Пусть евреи сохранят для себя свои миллиарды. Когда моя империя будет разделена на части, они смогут получить Палестину даром…»

Сказано было, очевидно, в сердцах. Абдул-Хамид даже помыслить не мог, что его мощная Османская империя когда-то развалится. Поэтому слова «когда моя империя будет разделена на части» на самом деле означают – до греческих календ.

Но Герцль воспринимает эти слова иначе. Он начинает ориентироваться на Англию – противника Турции, и финансировать из сионистских средств «младотурок» – оппозиционную Абдул-Хамиду партию. «Младотурки» сбросят Абдул-Хамида в 1909 году, а в 1917-м от некогда могущественной империи останется только упоминание. И Палестину действительно «можно получить даром».

Цель, цель и только цель перед глазами.

Евреи и немецкие выплаты

Показательным для израильской политики является вопрос о получении репараций от Германии за преступления гитлеризма. В конце 40-х годов Израиль вступил в полосу экономических проблем. Стране грозил коллапс. Одним из выходов из кризиса стало требование компенсаций от Германии. Как говорил руководитель Всемирного еврейского конгресса Нахум Гольдман, «у убитых евреев нет наследников, и поэтому их имущество должен унаследовать еврейский народ».

Под этим лозунгом и начались тайные переговоры с ФРГ, с правительством Конрада Аденауэра, о сумме в 1,5 миллиарда долларов, в которую сами евреи оценили свои убытки. Тайные, потому что израильское правительство небезосновательно считало, что деньги от немцев, которых евреи называли «народом-убийцей», полученные даже под благовидным предлогом, всё же могли вызвать возмущение израильтян, не готовых «продавать кровь наших братьев, наших отцов и матерей».

Но на начало официальных переговоров должен был дать добро израильский парламент – кнессет. Так тайное стало явным.

Одна из руководителей восстания в Варшавском гетто, Цвия Любеткин, спрашивала: «Неужели даже на земле Израиля могут существовать разногласия по поводу ненависти к убийцам нашего народа?». К её голосу присоединилось много участников еврейского Сопротивления во время Второй мировой войны. Хайка Гроссман, скажем, сравнила сторонников переговоров с Германией с руководителями Jüdenräte, еврейскими пособниками нацистов в гетто. Это то же самое, что «продать душу дьяволу», – сказал депутат Моше Арам в ходе полемики в кнессете, вопрос о возмещении ущерба является шагом к «позорной миссии обеления нацистской скверны». Сионист, депутат кнессета Элимелех Римальт предупреждал: «Тот, кто считает, что можно взять деньги и при этом продолжать ненавидеть немцев и бойкотировать их, ошибается… Немцы стремятся к переговорам, чтобы стереть с себя позорное пятно, и мы последние, кто должен помочь им это сделать, потому что, если есть в истории смысл и справедливость, на них должно остаться пятно. Каинова печать на челе этой нации». В 1951 году газеты выходили под шапками «Народ не даст своего согласия на акт примирения с народом убийц» и «Репарации и переговоры – позор поколений». Радикальное политическое движение Херут выдвинуло законопроект, согласно которому торговля с Германией приравнивалась к торговле с вражеским государством. Лидер Херута, будущий премьер-министр Израиля Менахем Бегин, свёл дискуссию к хлёсткой фразе: «Каждый немец – это нацист. Каждый немец – это убийца». Он считал, что по этому поводу не нужен референдум: голосование уже было проведено «в Треблинке, в Освенциме, в Понарах – и там евреи проголосовали в смертных муках: не вступать в контакт, не вести переговоров с немцами». Его оскорбляло, что правительство Израиля готово «из-за нескольких миллионов грязных долларов, из-за грязных товаров подавить то достоинство, которое мы сумели сохранить на протяжении веков изгнания».

Но израильская экономика находилась на грани катастрофы, не хватало валюты, денег на приём сотен тысяч всё новых и новых репатриантов. Глава израильского правительства Давид Бен-Гурион нашёл такую формулу морального оправдания прагматичного решения: «Суверенное государство не может позволить себе вести дела с той же разборчивостью и беспомощностью, как и обитатели гетто». То есть жители гетто, может, из нравственных соображений и не подали бы руки немцу, а «суверенное государство» это сделать должно, оно «не может себе позволить» вести себя иначе. По мнению Бен-Гуриона, современность и будущее важнее, чем «тени прошлого». Один из сторонников переговоров Нахум Гольдман писал: «Кто может отрицать моральное право евреев всеми силами пытаться получить как можно больше» из состояния жертв нацизма. И добавил: «Я очень хорошо понимаю эмоциональное отвращение, которое испытывают многие евреи по поводу прямых переговоров с немецкими чиновниками, но я не верю, что одного лишь морального отвращения достаточно, чтобы лишить жертв, переживших нацистские преследования, тех немалых доходов, которые они могут получить, если награбленное у евреев имущество стоимостью в сотни миллионов долларов будет возвращено. Что это за моральный принцип, который оставляет в руках преступника похищенные им сокровища? “ Это было «конструктивное возмездие», – пишет еврейский автор Ехиам Вайц.

Ещё дальше в обосновании целесообразности переговоров пошёл депутат парламента Пинхас Лавон. Он считал, что, преодолевая в себе естественное чувство отвращения, иногда нужно идти на переговоры с «ненавистным и злым народом», потому что этого требуют национальные интересы.

Как положительный пример прагматичности именно Лавон вспомнил соглашение «Гаавара», подписанное в августе 1933 года. Так называемое «Соглашение о трансферте», подготовленное тогдашним фактическим «министром иностранных дел» израильской общины в Палестине (Эрец-Исраэль) Хаимом Арлозоровым, предусматривало переезд БОГАТЫХ евреев из Германии в Палестину. Оно было заключено при поддержке тогдашних еврейских лидеров Хаима Вейцмана и Давида Бен-Гуриона и одобрено Сионистским конгрессом. Финансовые операции проводились, в частности, через банк «M. M. Warburg & Cо», которым до 1938 года руководил еврей Макс Варбург, и через учреждённый сионистами Англо-палестинский банк. Дело в том, что еврейским эмигрантам в Палестину не позволяли вывозить деньги, и поэтому многие боялись, выехав из Германии, остаться без копейки. Согласно соглашению «Гаавара», деньги от проданного евреями в Германии имущества переходили на счета банков. На эти деньги закупались немецкие товары, которые экспортировались и продавались в еврейских поселениях в Палестине и в Европе. Вырученные от продажи средства – за вычетом доли участников проекта – репатрианты получали в Эрец-Исраэль. Соглашение с нацистами, которое сорвало бойкот немецких товаров, организованный американскими евреями, вызвало резкий протест как в Эрец-Исраэль, где его называли «союзом Сталина, Гитлера и Бен-Гуриона», так и в диаспоре.