Повесть о школяре Иве - Владимир Владимиров

Сияло и лицо рыцаря Ожье. Он думал: его молитва вознеслась к престолу матери божьей, благословляющей его на благородный подвиг. Скорей вперед! Во имя справедливости! Во имя дамы сердца! Во имя рыцарской чести!

С этими мыслями рыцарь Ожье помчался стрелой на противника. Тот успел изготовиться к принятию удара и неторопливо ехал навстречу. Конь дю Крюзье рванулся от несущегося на него коня, но сильная рука рыцаря Рено осадила его, и он стал на дыбы. Рыцарь Ожье сгоряча на успел отвести копье в сторону, и оно, попав под ноги арагонского коня, разлетелось в щепы.

Толпа заколыхалась. Поднялись сжатые в кулаки руки, понеслись выкрики, свист и в сторону участников поединка, и в сторону судей. В ложе вскочили со своих мест старые рыцари. Они кричали, спорили, размахивая руками перед лицом друг у друга. Им надо было решить, продолжать ли поединок. Если прекратить его, то никто из сражавшихся не может быть объявлен победителем: оба рыцаря сломали копья и никто из них не оказался побежденным. Некоторые из судей требовали признать поединок не состоявшимся и на этом основании прекратить его. Но таких оказалось мало, и большинство судей, в том числе и дамы сердца состязующихся, потребовали продолжения поединка. Спор продолжался несколько минут.

Наконец зазвучал рог, герольды вышли на площадку и объявили, что благороднее рыцари судьи приняли во внимание, что оба состязующихся сломали копья, и что настоящего поединка не состоялось, а посему, чтобы нд оскорблять чести благородных Рено дю Крюзье и Ожьа де ла Тура, судьи решили продолжать поединок, для чего вручить этим рыцарям их мечи.

Толпа встретила эти слова одобрительными возгласами. Участники поединка поклонились судьям и разъехались. В оба конца площадки побежали оруженосцы, чтобы передать рыцарям мечи. Затрубил рог, и по знаку старого рыцаря всадники ринулись в бой.

Рыцарь дю Крюзье, ухватив меч двумя руками, высоко занео его над головой.

Жестокой была схватка заклятых врагов. Рубились мечами насмерть. Взмыленные кони то взвивались на дыбы, то, вертясь, рвали зубами шеи друг другу, разбрасывали кровавую пену, били копытами. В клубах пыли сверкали стальные лезвия и золоченые рукояти мечей, роем рассыпались искры, когда ударялся глеч о меч. Дамасский клинок рыцаря Ожье свистел в воздухе, норовя отсечь голову противника. Дю Крюзье долго отбивал удары. Толпа ревела, поощряя сражающихся. Вскакивали на скамьи, махали руками. С каждым мгновением нарастала буря страстей. Многие залезли на брусья загородки, дрались между собой и со стражей за места ближе к площадке.

Внезапно дю Крюзье бросил поводья, поднялся на стременах и, ухватив меч двумя руками, высоко занес его над своей головой. Рыцарь Ожье успел закрыть голову щитом. Но удар, нанесенный ему, был так силен, что меч рассек щит и кольчугу рыцаря Ожье.

По толпе пронесся стон. Герольды выбежали на площадку и, протягивая руки к ложе, стали громкими выкриками умолять дам прекратить кровавый поединок, не допустить смертельного исхода:

— О прекрасные дамы, в ваших руках жизнь славнейших и храбрейших рыцарей на путях чести!!!

Но напрасно взывали герольды. Рыцарь Ожье приник к шее коня. Плечо рыцаря было рассечено глубоко. Меч выпал из руки. Другая рука ухватила гриву коня, но тотчас разжалась, соскользнула и беспомощно повисла. Рыцарь Ожье сполз с седла, и тело его тяжко упало на землю. Конь отбежал в сторону, поводил боками и, раздувая ноздри и вытянув шею к земле, смотрел на лежащего в пыли своего хозяина. Седло и голубой чепрак, были залиты кровью. Оруженосец и еще трое людей подбежали к рыцарю Ожье, бережно приподняли, положили на запасный щит и осторожно понесли к воротам. Конюх поймал коня и повел следом за ними.

В это время дю Крюзье, горяча коня, гарцевал перед помостом, откуда спускалась по лестнице дама его сердца в сопровождении почетных судей и пажей. Рыцарь Рено сошел с коня, снял шлем и, передав его вместе с мечом и поводьями оруженосцу, пошел навстречу даме. Подойдя к ней, он стал на одно колено и склонил голову. Прядь темных волос упала на лоб. Дама взяла из рук пажа венок из роз и увенчала победителя. Под звуки труб, приветственные возгласы толпы, окруженный друзьями и родственниками, рыцарь Рено отправился на пир, устроенный в его честь в замке одного из старейших рыцарей королевского домена, где и совершится торжественное занесение имени победителя в особый почетный список. Менестрель сложит песню о подвиге Черного Рыцаря Рено дю Крюзье, и слава о нем будет жить в ней вечные времена…

Когда Ив услышал рядом с собой возглас: «Барон до Понфор убит!» — он схватил Эрно за руку:

— Идем!

— Зачем? Подожди!

Эрно не отрывал лица от глазка.

— Не хочешь? Оставайся!

И Ив убежал. Он очутился у ворот в ту минуту, когда повозка, запряженная волами и окруженная молчаливой толпой любопытных, медленно двинулась в путь. По обе стороны, на конях, ехали рыцари с обнаженными мечами. За ними еще несколько всадников, рыцари, оруженосцы, слуги. В повозке лежало что‑то завернутое в черный плащ.

Ив понял.

Толпа молча пошла за повозкой, а Ив остался и смотрел вслед уходившим.

Было слышно равномерное поскрипывание колес и видна пыль, поднятая над дорогой.

Когда повозка и толпа исчезли за холмом, Ив подумал: «Теперь я никому не нужен в замке Понфор». Все это последнее время он тяготился мыслью об опасности быть узнанным кем‑либо из замка, что неминуемо погубило бы его, мучился этой мыслью и сейчас, освободившись от нее, радовался. А вместе с тем он удивлялся самому себе: ему было жаль барона де Понфора. Почему? Какое ему дело до этого злого, жестокого властелина, погибшего так бесславно из‑за собственной глупой прихоти? И еще мысль: «Скорей домой! Скорей увидеть отца, увидеть учителя-священника! Скорей в деревню и забыть там про замок, про барона!» Он не стал разыскивать Фромона, ему не хотелось встречаться с ним, надо порвать всякую связь с замком Понфор. Не дождался он и Эрно. Зашел в деревню, чтобы взять мешок, — там его драгоценная книга и остатки хлеба и сала. Уходя, попросил хозяина сказать Эрно, что придет к нему, как только вернется в Париж.

Глянув на солнце, Ив понял, что уже далеко за полдень и надо торопиться: отсюда до Крюзье почти столько же, как до Парижа. Чтобы попасть на дорогу в Шартр, надо было снова пройти тем перекрестком, у которого произошел злополучный поединок. Ив бегом пробежал это место, не глядя по сторонам. Потом шел не останавливаясь до самого вечера.

Начало темнеть, а дорога все еще шумела возвращавшимися с праздника повозками, людским гомоном и песнями. Поравнявшись с крестьянином, ехавшим на осле, обвешанном пустыми корзинами, Ив разговорился, и оказалось, что, продав свой товар, крестьянин едет домой в Мерлетту.

— А ты, парень, из Крюзье? Так садись, поедем вместе. Места хватит!

«Он, наверно, знает Сюзанну, — подумал Ив. — Может быть, и отца знает? Вот хорошо…»

Пасмурная погода сопровождала Ива до самого дома. Крестьянин, на осле которого примостился Ив, болтал без умолку. Сюзанну он знал еще девочкой. Отца Ива не знал и в Крюзье не бывал. А сеньора дю Крюзье как не знать — на всю округу такого не сыщешь: жесток и лют. Со своими сервами как со скотиной обходится. Говорят, на цепь сажает и прутьями засекает до смерти. Бегут от него многие. Да куда убежишь? А поймает, тут его право с беглым делать что захочет. Чужих крестьян тоже не щадит. Охотничьими лошадьми да псами все посевы повытоптал. Надругаться над женщиной, зашибить ребенка — это ему плевое дело. А жаловаться кому? Некому. Друг самого короля!

Тотчас за Шартром крестьянин свернул в Мерлетту, а Ив пошел дальше по берегу Эры, где она, обвив петлей Шартр, тянулась на запад. Радость возвращения домой омрачалась неотвязной мыслью о завернутом в саван мертвеце, о кровавой бессмыслице поединка рыцарей.

Когда Ив подходил к своему дому, над рекой стлался туман, затягивая плотной завесой высокий холм с замком и церковь на пригорке у деревни. Моросил дождик. Все вокруг было нерадостное, молчаливое. Ни людского говора, ни лая собаки, ни дыма из очага. От садов и огородов тянуло сыростью и пахло вялым листом. Проходя деревней, Ив не встретил ни души. Только мокрая курица испугалась его и с глупым кудахтаньем метнулась с дороги под изгородь. Улица была длинная. Дома стояли взразброд, поодаль друг от друга, все деревянные, с потемневшими от времени и дождей неуклюжими высокими соломенными крышами. Один только дом рыжего Жирара, хозяина сукновальной водяной мельницы, был каменный, крытый черепицей.

Улица кончается и переходит в широкую лужайку. Вон, на краю оврага, убогая лачуга соседки, слепой Жакелины, а вон старый дуб и за ним отцовский дом. Скорей!

Ив добежал до дому и остановился пораженный: дверь была заколочена наискось доской.