Уютная душа - Мария Воронова

— Самой удачливой в личной жизни женщиной, которую я знал, была моя тетя Галя, — продолжал Яша, раскуривая трубку. — А выглядела она так, что не приведи Господи. Голова как котел, подбородок лежит на огромном бюсте, ноги как у таксы. Она ходила в прямых сарафанах, и по очертаниям ее фигура была абсолютно не похожа на обычную человеческую. Я маленький был, когда она к нам приезжала, все смотрел на нее и удивлялся: как же она там под сарафаном устроена?.. Так вот, она была счастливо замужем, потом муж умер, лет сорок ей было, и через год она снова вышла замуж.

— Ну и что?

— Ничего. Лет через пятнадцать второй муж тоже откинулся.

— Да уж, удача в личной жизни так и перла. Мужья мрут, как мухи, вот это счастье! — засмеялся Миллер.

— Подожди. Недавно я был у нее в гостях, так у нее уже новый бойфренд, представляешь? Живут вместе, в ЗАГС собираются. Видишь, баба страшная, как денежная реформа, в возрасте, безо всяких фитнесов и пластических операций, а нисколько не страдает от одиночества. Думаю, потому, что она хороший и веселый человек.

Миллер достал сигареты. Наверное, Таня, когда состарится, будет выглядеть так же, как эта пресловутая секс-бомба тетя Галя, подумалось ему. Ничего не поделаешь, пикническая конституция[9], бороться с ней практически бесполезно. А сам он будет высоким и стройным стариком с породистой физиономией… Если доживет, конечно. «Какой мы могли бы быть смешной и уютной парой! — Он даже улыбнулся своим мыслям. — Как генерал с генеральшей в фильме «Москва слезам не верит»».

— Дим, ты заметил, что общества, больше всего прославлявшие красивое тело, были самыми жестокими? — продолжал Яша. — Что Древняя Греция, что Третий рейх… Кстати говоря, сексуальное сознание и там и там, несмотря на культ тела, было нездоровым. А почему? Потому что тело преобладало над душой. Вот и ко мне приходят люди, для которых тело важнее, чем… Ладно, не буду употреблять возвышенных терминов. Скажу проще — оболочка для них важнее, чем содержание, чем их личность, их собственное «я».

— Просто тетки хотят выглядеть красиво, вот и все. Что в этом плохого? Что женщине делать, если у нее нос как дверная ручка? Или родимое пятно на пол-лица?

— Я не беру крайние варианты уродств. Тут милости просим, я, ты знаешь, часто помогаю таким людям за довольно смешную плату. Но платить огромные бабки, подвергать свое здоровье риску только ради того, чтобы выглядеть на десять лет моложе? Зачем? Я вот иногда думаю — разве стал бы я больше любить мою Ольгу Алексеевну, если бы она сделала подтяжку? Нет… То есть меньше бы не стал, конечно, но обиделся бы, это точно.

Розенберг вздохнул, нехотя поднялся с дивана и достал из горки графин с коньяком.

— Марк Твен говорил — морщины должны быть следами былых улыбок. У моей жены было именно так. Взять и одним махом уничтожить память об этих улыбках, обращенных ко мне и нашим детям? Надеть на себя маску? Нет, ей такое и в голову не могло прийти, хотя коллеги сто раз предлагали. Мол, ты вышла за молодого, должна соответствовать.

Яша налил понемногу коньяка в тяжелые стаканы с толстым дном. По комнате поплыл плотный аромат.

«А у Тани гусиные лапки в углах глаз, — умилился Миллер. — Симпатичные такие. Жалко, что я не увижу, как стареет ее лицо…»

— Если женщина любит и любима, — сказал он вслух, — она, конечно, не будет думать о пластических операциях. А как быть тем, у кого жизнь не сложилась?

Розенберг неожиданно зло, с грохотом поставил стакан на столик.

— Думать о том, почему она не сложилась! А не пытаться объяснить свои беды неудачной формой носа или маленькой грудью. Конечно, легче сказать себе: мужики не клюют на меня потому, что я не идеал красоты, а вовсе не потому, что я злая, жадная и распущенная.

— Круто ты завернул.

— Дима, я среди этих сучек целыми днями тусуюсь! Я знаю, о чем говорю. Если женщина ложится на пластическую операцию, то она, как правило, презирает мужиков. Считает нас не нормальными людьми, способными на любовь, дружбу и уважение, а павианами, слабоумными существами, готовыми на все ради смазливой мордашки, длинных ног и большой груди.

— А что, разве это не так? Разве ты никогда не терял голову при виде юной красавицы?

— Нет, ну бывает, посмотришь, конечно… Хотя теперь, зная, что половина этих прелестей имеет рукотворное происхождение, я заглядываюсь на девочек все реже и реже.

— Ты, Яша, слишком уж нас идеализируешь. Тебя послушать, так мы прямо все такие добродетельные, преданные такие и любящие мужья, абсолютно не падкие на сладкое молодое тело.

— Дима, ты женат не был и не знаешь главной тайны семейной жизни. Мы становимся такими, какими нас видят наши жены. Это факт. И ничего с этим не поделаешь. Я точно говорю тебе: вместо того чтобы перекраивать тела, моим пациенткам следовало бы покопаться в собственных душах… Есть, правда, категория дамочек, которым это бесполезно, им нужен психиатр. Раньше такие донимали обычных докторов, а теперь в массовом порядке хлынули к нам. Я имею в виду любительниц операций вообще.

Миллер удивленно приподнял бровь.

— Ну да, по нейрохирургам подобные личности обычно не шляются, хотя, может быть, и следовало. К абдоминальщикам[10] ходят, к гинекологам. Живот у них болит, температура повышается… Кладут их в больницу, обследуют, ничего не находят, а они все ноют и ноют, на консультации к профессорам, как на работу, ходят. В конце концов у кого-нибудь нервы не выдерживают, и тетку оперируют. Как правило, ничего не находят, но ей все хуже и хуже. Через полгода следующий профессор попадается на удочку. Ну любят они это дело — внимание врачей, риск операции их будоражит… Такое психическое отклонение. С развитием нашей индустрии красоты им стало гораздо легче жить — плати денежки и оперируйся хоть каждую неделю. Я раньше не знал о таком заболевании, пока не обратил внимание, что у меня несколько постоянных клиенток появилось. Все вроде им перетянул, таких куколок сделал — мать родная не узнает, а они все ходят и ходят. Ну я и подумал, что здесь не просто истеричная натура, а что-то посерьезнее. Позвонил знакомому психиатру, он мне и объяснил.

— Как же ты делаешь работу, которую не любишь? В которой не видишь смысла? Ведь рехнуться можно.

Розенберг расхохотался:

— Как не вижу смысла? А это? — усмехнулся он и повел рукой, предлагая Миллеру полюбоваться на роскошную гостиную с кожаными диванами, антикварной горкой и огромной плазменной панелью на стене. — А если серьезно, Дима, то я делаю и хорошие операции. Вот хоть ту, что мы вместе с тобой сотворили. Кстати, есть еще пара подобных случаев, подъедешь в клинику, посмотришь?.. А сейчас, знаешь что, пойдем готовить ужин. Милка младших в театр повела, так что помощи ждать неоткуда. Между прочим, сегодня твоя очередь чистить картошку.