Трое в лодке (не считая собаки) - Джером Клапка Джером

Тюдоров, мелькающий вдалеке, — представляли яркую картину, веселую, но спокойную, полную жизни, но в то же время столь мирную, что, хотя было еще рано, меня охватила мечтательная дремота и я впал в задумчивость. I mused on Kingston, or Я думал о Кингстоне, или "Kyningestun," as it was once called in the days when Saxon "kinges" were crowned there. "Кинингестуне", как его называли некогда, в те дни, когда саксонские "кинги" — короли — короновались в этом городе. Great Caesar crossed the river there, and the Roman legions camped upon its sloping uplands. Великий Цезарь перешел здесь реку, и римские легионы стояли лагерем на склонах ближних холмов. Caesar, like, in later years, Elizabeth, seems to have stopped everywhere: only he was more respectable than good Queen Bess; he didn't put up at the public-houses. Цезарь, как впоследствии Елизавета, останавливался, по-видимому, всюду, но только он был человек более строгих правил, чем добрая королева Бесс, — он не ночевал в трактирах. She was nuts on public-houses, was England's Virgin Queen. Она обожала трактиры, эта королева-девственница! There's scarcely a pub. of any attractions within ten miles of London that she does not seem to have looked in at, or stopped at, or slept at, some time or other. Едва ли найдется хоть один сколько-нибудь замечательный кабачок на десять миль вокруг Лондона, где бы она когда-нибудь не побывала или не провела ночь. I wonder now, supposing Harris, say, turned over a new leaf, and became a great and good man, and got to be Prime Minister, and died, if they would put up signs over the public-houses that he had patronised: Я часто спрашиваю себя: если, допустим, Гаррис начнет новую жизнь, станет достойным и знаменитым человеком, попадет в премьер-министры и умрет, прибьют ли на трактирах, которые он почтил своим посещением, доски с надписью: "Harris had a glass of bitter in this house;" "В этом доме Гаррис выпил стакан пива"; "Harris had two of Scotch cold here in the summer of '88;" "Здесь Гаррис выпил две рюмки холодного шотландского летом 88 года"; "Harris was chucked from here in December, 1886." "Отсюда Гарриса вытолкали в декабре 1886 года"? No, there would be too many of them! Нет, таких досок было бы слишком много. It would be the houses that he had never entered that would become famous. Прославились бы скорее те трактиры, в которые Гаррис ни разу не заходил. "Only house in South London that Harris never had a drink in!" "Единственный кабачок в южной части Лондона, где Гаррис не выпил ни одной рюмки". The people would flock to it to see what could have been the matter with it. Публика валом валила бы в это заведение, чтобы посмотреть, что в нем такого особенного. How poor weak-minded King Edwy must have hated Kyningestun! Как бедный, слабоумный король Эдви должен был ненавидеть Кинингестун! The coronation feast had been too much for him. Пиршество после коронации оказалось ему не по силам. Maybe boar's head stuffed with sugar-plum s did not agree with him (it wouldn't with me, I know), and he had had enough of sack and mead; so he slipped from the noisy revel to steal a quiet moonlight hour with his beloved Elgiva. Может быть, кабанья голова, начиненная леденцами, не очень ему нравилась (мне бы она наверняка пришлась не по вкусу) и он выпил достаточно браги и меду, — как бы то ни было, он покинул шумный пир, чтобы украдкой погулять часок при свете луны со своей возлюбленной Эльдживой. Perhaps, from the casement, standing hand-in-hand, they were watching the calm moonlight on the river, while from the distant halls the boisterous revelry floated in broken bursts of faint-heard din and tumult. Быть может, стоя рука об руку, они любовались из окна игрой лунного света на реке, внимая шуму пиршества, смутно доносившемуся из отдаленных покоев. Then brutal Odo and St. Dunstan force their rude way into the quiet room, and hurl coarse insults at the sweet-faced Queen, and drag poor Edwy back to the loud clamour of the drunken brawl. Затем буйный Одо и Сент-Дустен грубо врываются в тихую комнату, осыпая ругательствами ясноликую королеву, и уводят бедного Эдви к разгулявшимся пьяным крикунам. Years later, to the crash of battle-music, Saxon kings and Saxon revelry were buried side by side, and Kingston's greatness passed away for a time, to rise once more when Hampton Court became the palace of the Tudors and the Stuarts, and the royal barges strained at their moorings on the river's bank, and bright-cloaked gallants swaggered down the water-steps to cry: "What Ferry, ho! Gadzooks, gramercy." Через много лет под грохот боевой музыки саксонские короли и саксонские пирушки были погребены в одной могиле. И слава Кингстона померкла на время, чтобы снова засиять в те дни, когда Хэмптон-Корт сделался резиденцией Тюдоров и Стюартов, и королевские лодки покачивались у причалов, и юные щеголи в разноцветных плащах сходили по ступеням к воде и громко звали перевозчиков. Many of the old houses, round about, speak very plainly of those days when Kingston was a royal borough, and nobles and courtiers lived there, near their King, and the long road to the palace gates was gay all day with clanking steel and prancing palfreys, and rustling silks and velvets, and fair faces. Многие старые дома в городе напоминают о том времени, когда Кингстон был местопребыванием двора и вельможи и сановники жили там, вблизи своего короля. На длинной дороге, ведущей к дворцовым воротам, целый день весело бряцала сталь, ржали гордые кони, шелестели шелк и атлас и мелькали прекрасные лица. The large and spacious