Ленинградское время, или Исчезающий город - Владимир Рекшан

Возможно, я такой порочный тип, к которому липла всякая нечисть. Хотя у меня складывалось впечатление, будто бы вокруг все чем-то промышляют. И эти люди странным образом в студенческие годы были почитателями группы «Санкт-Петербург». Один приятель проделывал аферы с кенийскими аспирантами. Кенийцы покупали у него иконы, а однажды заказали дюар с ртутью. Ожидая возвращения аспирантов из солнечной Африки, экс-студент хранил ртуть под кроватью. И через месяц облысел.

Ко второй половине 70-х в хипповую моду стали входить овчинные полушубки. Россия, как известно, родина не только слонов, но и шуб с полушубками.

На одной из дружеских пирушек я познакомился с бас-гитаристом прославленной тогда польской группы «Червоны гитары». Еще в конце 60-х я напевал их песни, а Витя Райтаровский написал мне слова одной. Эту мелодию Северина Краевского я помню до сих пор: «Не му в ниц. Не му вже правджива тва. Добже вем. Добжевем цито мивош правджива…» Как-то так пелось.

Пообщавшись некоторое время с музыкантом прославленного коллектива, я вдруг услышал вопрос: «Можешь ли ты, друг, достать тулуп?»

У нас старались достать джинсы, американские военные ботинки, а у поляков вошли в моду русские тулупы. Такие обычно носят сторожа. Удивившись, я вспомнил, что у брата Александра имелось нечто вроде тулупа с надорванным рукавом. На следующий день я поехал на концерт «Червоных гитар» в ДК имени Кирова. У меня из-под мышки торчал грязный и рваный тулупчик. Музыканты стали бурно обсуждать и спорить, кому достанется русский раритет. Продюсеру «Червоных гитар» вещица оказалась коротковатой, а бас-гитаристу как раз. Я хотел тулупчик подарить, но поляк в ужасе отказался и стал навязывать деньги. В итоге этой торговли наоборот я вернулся домой нетрезвый и с двумя сотнями рублей в кармане. Рыдающему продюсеру я обещал найти другой тулуп. И что самое интересное – нашел. Всех поляков одел в тулупы почти задаром, но все-таки за деньги. Если б пошел по этой дорожке, то теперь был бы ого-го где! Не знаю где… Но кто бы тогда написал «Ленинградское время»?

Где-то в конце весны 1978 года главная газета города, партийная «Ленинградская правда», опубликовала информацию о том, будто бы 4 июля, в День независимости США, на Дворцовой площади для укрепления дружбы народов пройдет концерт советских и американских артистов. С нашей стороны, мол, споет Пугачева, а с американской – Сантана. Карлос Сантана был, конечно, одним из любимых. По Ленинграду поползли радостные слухи, я же сразу сказал, что это чушь, никакого концерта не будет. К двадцати восьми годам я уже ко многому относился скептически.

Но и Сева Новгородцев по-вражьему Би-би-си 30 июня 1978-го заявил: «Четвертого июля, в День независимости Соединенных Штатов, в Ленинграде на Дворцовой площади должен состояться бесплатный концерт, в котором примут участие группы „Beach Boys“, „Santana“ и певица Джоан Баэз. По предположениям, зрителей может быть около двухсот пятидесяти тысяч. Запланировано, что английский кинооператор Дмитрий де Грюнвальд будет снимать это событие на пленку. Концерт финансируется известной джинсовой фирмой „Levi's Straus“, некоторые произносят ее как „Левис Штраус“. В Сан-Франциско по этому поводу уже и пресс-конференцию собрали, все выступали, говорили о развитии культурного обмена, о дружбе молодежи…»

Вражьи голоса я не слушал не по идеологическим, а по техническим соображениям: мой приемник «Ригонда» Би-би-си, «Голос Америки» и «Свободу» просто не принимал. Но многие знакомые ухитрялись ловить эти станции и со все большей уверенностью называли концерт Сантаны делом решенным. Особенно настаивал тогдашний приятель Юра Олейник. Он позвонил четвертого с утра и позвал присоединиться. Я же сказал, что пойду лучше в кафе «Сонеты» на улицу Толмачева и послушаю, как Корзинин и Желудов поют Клэптона.

Помню точно – день был солнечный, но не знойный. Когда я проходил от метро «Гостиный Двор» через Невский, минуя Зимний стадион и манеж Спортивного клуба армии, молодежь мне попадалась навстречу какая-то экзальтированная. А в кафе «Сонеты» тем временем осколки прославленной банды «Санкт-Петербург» занимались коммерческим искусством. Отпев положенный репертуар, музыканты начали наяривать тогдашние хиты. Главным хитом советского Ленинграда считался тот самый «Я убил шерифа». «Сонеты» не являлись кабаком в традиционном смысле – это было так называемое молодежное кафе. Тут лезгинку не заказывали. «Карася» музыканты ловили меньше, но эстетической радости получали больше.

Володя Желудов «Шерифа» пел здорово: «Тинь-тран-тран-тран-тран. Тра-та… Ай шут ту шериф…»

Приятели в пятый раз спели «Шерифа» и работу закончили, когда в «Сонеты» ввалился Олейник.

– Пока вы тут Клэптона, там Сантана! – сказал Юра.

Вид у него был возбужденный. Волосы всклокочены, на лбу уже подсыхал кровоподтек.

– Что у тебя с лицом? – спросил я.

– Это морячки-курсанты отвуячили ремнями. Они встали шеренгой, намотали ремни на кулаки и били нас бляхами возле коней Клодта.

– Кого вас? – удивился строгий Коля Корзинин, барабанщик.

– Тех, кто пошел требовать от «Ленинградской правды» Карлоса Сантану! – ответил Юра.

Музыканты разошлись, только мы с Николаем продолжали допрашивать Олейника. Юра нарисовал следующую картину.

Несмотря ни на что, к семи вечера на Дворцовую площадь стала подходить молодежь. Хотя никакой сцены на площади не построили, никакой звуковой аппаратуры не разместили, публика не расходилась. Вот как многие верили советским газетам! Целевая, как теперь говорят, аудитория стала обрастать просто зеваками и туристами. Толпа собралась внушительная. Но толпа без лидера, без конкретно проявленного желания, просто биологическая масса. Через некоторое время возникли милицейские «жигули», раздался мегафонный голос: «Граждане! Просьба разойтись! Никакого концерта не будет!»

При слове «концерт» некоторые граждане задергались. Милицейская машина прокатила туда-сюда и уехала, не добившись результата.

Еще через некоторое время со стороны улицы Халтурина, ныне Миллионной, показалась поливальная машина. Поливалка медленно проехала сквозь толпу, не добившись результата. А толпа становилась все больше, шевелилась, как инфузория. Но требований никаких не выдвигала. За годы советской власти эта самая власть полностью потеряла навык «работы» с уличными скоплениями сограждан. Тогда и спецподразделений типа ОМОН не было. Думаю, в тот момент в главных милицейских головах Ленинграда началась паника. Кто-то умный распорядился, и с той же Миллионной выкатилось уже целое подразделение поливальных машин. Они построились шеренгой и стали наступать на собравшихся. Толпа задвигалась. У нее, движущейся, появились вожаки. Через арку Генерального штаба многотысячное пассивное сборище фактически выдавили на Невский проспект и устроили невольную демонстрацию. Спонтанно возникшие лидеры придали движению смысл – идти к редакции «Ленинградской правды» с требованием концерта Сантаны. Невский в районе ресторана «Кавказский» успели перегородить автобусами. Но теперь уже организованный народ по приказу самопровзглашенных вождей просто поднял автобусы, отнес в сторону и проследовал дальше. Появившейся милиции и всяким курсантам постепенно удалось идущих впереди разбить на части. Одни устремились к Аничкову мосту, где их встретили охочие до мордобоя морячки. Других погнали через «Катькин» садик в сторону Фонтанки. Юра возбужденно рассказывал, что паникующие менты хватали всех подряд, засовывали в милицейские «бобики», отвозили в соседние кварталы, высаживали задержанных и возвращались за новым уловом.