Черный амулет - Александр Жиров

Из «рафика», прикрывая голову от дождя газетой «Комсомольская правда», выбрался оперативник в штатском и побежал в подъезд. Он неуклюже протиснулся между старушками:

— Виноват, бабушки, виноват…

Слева, под пиджаком, топорщилась кобура. Справа — мужским голосом бормотала радиостанция. Пенсионерки разобрали дюжину слов:

— …Задержано еще двадцать шесть африканских граждан. Из Бенина никого… Все с извинениями отпущены…

Четырьмя этажами выше Ананьев успокаивал Катю:

— Вы лучше прилягте, Екатерина Васильевна. Ничего не бойтесь, мы вас ни на минуту одну не оставим. До тех пор, пока маньяк не будет задержан.

— Где же вы раньше были, — повторяла Катя с закрытыми глазами, — где же вы были раньше…

— Екатерина Васильевна, — следователь взял Катину ладонь, — я вас очень прошу: прилягте. Конечно, родных не вернешь, но вы-то в безопасности. Вам ведь большое дело предстоит: семью возрождать.

Казалось, Катя не слышит Ананьева и вообще не ощущает его присутствия. Она в трансе декламировала, словно детскую считалку:

— Папу просила спасти — Туровский не спас, брата просила спасти — Ананьев не спас…

51

Кофи проснулся от холода и громко выругался. Эхо с удивлением разнесло слова незнакомого языка в воздухе полуразрушенной церкви на окраине СанктПетербурга. Болела израненная голова.

Вождь поискал шляпу, взял в руку плащ.

Вскочил на ноги. Он дрожал. В провалы стен влетал осенний ветер. Вчера весь вечер хлестал дождь, и теперь пол церкви тут и там покрывали большие лужи.

Было еще совсем темно. Кофи не разглядел даже стрелок на своем «Роллексе».

Он достал из кармана лучшее средство от голода, холода, страха и ран. Стрелок на часах было не разобрать, но черные полосы светились, как атомная бомба.

Кофи поднес амулет к носу. И словно вдохнул чистого кислорода. Тепло сразу обволокло черную кожу. Аромат тлена согревал, кормил, поил и оживлял.

На глаза навернулись слезы. «Спасибо тебе, Каплу, — с благодарностью подумал вождь. — Я не подведу тебя». Плача и смеясь, он судорожно отряхнулся и двинулся к выходу.

У самых ворот Кофи легким прыжком преодолел трехметровую лужу и что-то вспомнил. Рывком распахнул дверь каморки привратника.

И чиркнул спичкой. Глазам предстала отрадная картина. А перед мысленным взором замелькали события вечера.

Вождь вспомнил, как трясся в троллейбусах и трамваях, избегая метро и людных перекрестков. Как на одной остановке за Финляндским вокзалом пересел с трамвая на электричку до Приозерска, а на следующей остановке покинул поезд, едва заметил в окне вагона заброшенную церковь.

Кофи вошел сюда, промокший под дождем до нитки. Было еще совсем светло, и Кофи услышал голоса. Хриплые сбивчивые голоса мужчины и женщины. Так говорят шизофреники и алкоголики.

Вождь поднял, поискав глазами, кусок арматурной проволоки и достал амулет.

А после отворил дверь, из-за которой звучали голоса.

В каморке привратника царил полумрак, потому что имелось лишь небольшое оконце. Зато это помещение, видимо, сохранилось лучше прочих. Потому и облюбовали его два существа, которые копошились на куче тряпья.

Сейчас оба бомжа — бомж и бомжиха — лежали в точности так, как вождь оставил их накануне. Удовлетворенно хмыкнув, Кофи прикрыл дверь привратницкой и вышел из церкви. В свидетелях он не нуждался.

Портфель патологоанатома остался одиноко стоять йа сваленных в одном из углов досках. Доски послужили молодому вождю жестким ложем. Портфель с его курткой, джинсами и любимой рубашкой этой ночью заменял подушку.

52

Два обтянутых брюками зада вздымались над линолеумом, как зенитные орудия. Следователь Ананьев и судмедэксперт Амбарцумян из его бригады изучали находку.

За окном еще толком не рассвело, и под потолком горела лампочка без абажура. Ее давно заволокли клубы дыма, извергаемые ббоими любителями сигарет «Прима».

На полу перед сыщиками лежал белый чистый лист бумаги. На листе судмедэксперт рукой в резиновой перчатке перебирал желтые раковинки.

— Вот смотри, Саш, — говорил судмедэксперт, беря одну из раковинок. — Это старушечье.

— Любовь Семеновна! — обрадовался Ананьев.

Глаза у него от усталости были красные, как у кролика.

— Обрати внимание, какой странный срез, — эксперт погер резиновым пальцем. — Это уже не срез, Саш. Это скус.

— Скус? Что за слово? — Ананьев насторожился. — Я, Леня, таких ел овей не проходил.

— Я таких тоже не проходил, — кивнул эксперт и сладко зевнул. — Но это ухо было откушено — вот следы зубов.

Впервые вижу ухо, которое человек отгрыз зубами.

— Я, честно говоря, тоже впервые…

А эти, самые маленькие, чьи?

— А это, Саш, женские. В годах была бабонька.

— Елена Владимировна, — словно сам себе сказал следователь. — Видимо, это все, что от нее осталось.

Общежитие просыпалось. Хлопали двери. Перекрикивались в коридорах и туалетах студенты. Латиноамериканцы здоровались с африканцами.

В Африке распространены английский с французским, а вся Южная Америка пользуется испанским и португальским.

Поэтому студенты говорили друг другу «Доброе утро» по-русски. Без русского — никак.

— А вот, видишь, будто кисточки для бритья торчат?

— Стариковские, — догадался следователь. — Константин Васильевич, семьдесят пять лет.

Эксперт Амбарцумян покосился на него:

— Слушай, Саш, я вот все думаю: у тебя голова или компьютер?

Капитан Ананьев хлопнул соратника по плечу:

— Не отвлекайся. Давай ближе к телу.

— Да куда уж ближе…

— Тогда объясни: почему четыре пары ушей почти не воняют?

Эксперт зевнул и сказал:

— Это был первый вопрос, который я себе задал. Видишь, в пакете из-под ушей крупинки?

— Ну. Дальше.

— Это остатки бальзамирующего порошка. Твой негр приносил сюда очередную пару ушей и натирал порошком.

Ананьев подозрительно посмотрел на эксперта и медленно произнес:

— Во-первых, этот негр такой же твой, как мой. А во-вторых, что-то я не видел, чтобы в питерских хозяйственных магазинах продавался порошок для хранения трупов.

— Не так все просто, Саш. — Амбарцумян потянулся и широко зевнул. — Это добро черномазый с собой привез.

— Слушай, кончай зевать! — приказал Ананьев. — Я тоже человек. Двое суток почти без сна.

— Ну извини, Саш, — сказал эксперт, зевая в свой резиновый кулак. — Ты уже втянулся, привык. У тебя, может, второе дыхание открылось. А меня ты среди ночи поднял…

— Ты к тому времени тоже, можно сказать, втянулся. — Ананьев хлопнул эксперта по плечу и потребовал: — Давай дальше вешай лапшу про порошок.

— Этот маньяк из тропиков? — уточнил эксперт и закурил, чтобы не уснуть, еще одну «Приму».

— Из тропиков. Седьмой градус северной широты.

— Так вот, Саш. В жарком, влажном климате покойники начинают разлагаться в первый же час. Поэтому их кремируют в день смерти…

— Извини, дай-ка прикурить, — следователь потянулся с сигаретой. — Газ в зажигалке кончился. Ты продолжай, продолжай…

— Некоторые тропические колдуны владеют секретом бальзамирования тел.

С его помощью они демонстрируют племени свою силу. Дикари смотрят на то, что покойник не разлагается, как на чудо… Точный состав порошка нам до сих пор неизвестен.

— А случаи применения в Питере уже отмечались?

Эксперт вновь зевнул и сказал:

— Два года назад предприниматель из Заира убил сожительницу, набальзамировал и продолжал спать с трупом в одной постели.

— А, точно! — Ананьев хлопнул себя по лбу. — Я тогда в отпуске был. В Крым с семьей ездил.

— Вино домашнее пил, — мечтательно протянул Амбарцумян. — Они там за наши российские рубли штаны с себя снять готовы…

— Вот именно, — печально подтвердил Ананьев. — На Кипре, я думаю, дешевле отдохнули бы. И вина там ничуть не хуже крымских… Ладно, отставить. Лирика потом будет. Когда мы этого мокрушника возьмем.

Следователь, кряхтя, поднялся с линолеума. Уселся на кровать Кофи Догме.

Эксперт собрал уши в пакет, тоже встал и спросил:

— Так сколько уже на нем?

— Кондратьевых уже пятеро, — буркнул капитан.

— За эту ночь, может, еще кого грохнул? Нам бы это здорово показатели поправило, а? Каждое убийство выделяется в отдельное дело. Выходит, раскрыто сразу пять или даже больше преступлений, убийца задержан. Тебе, Саш, кроме ордена, майора дадут.

— А ты, значит, уже орденок примеряешь?

— Да будет тебе подкалывать. — Амбарцумян выразительно потряс пакетом с ушами. — Ты же знаешь, что все судмедэксперты — страшные циники. Цинизм — это наша самозащита от таких вот кошмариков.

Ананьев поднял желтый от никотина палец и поводил им перед носом эксперта:

— Э, нет! Никого он больше не замочил. Его интересуют только Кондратьевы.